***

Не разбираем, что по чем,
и вроде бы тоску мы глушим,
и пьем,
и вроде бы становится нам лучше,
но понимаем, что тоска здесь ни при чем.

Тоска лишь пепел, шлак времен,
а черный мрамор так же светел,
как тот портрет,
как тот весенний стылый ветер,
гребущий тучи.
И так остро понимаешь, что влюблен...

Что в жизнь влюблен,
но так уж получилось.
так получилось, друг,
и временами не хватает сил.
А тот петух,
что где-то за пригорком голосил,
и та собака,
что на угощенье напросилась.

Они бесспорно понимают больше нас,
и знают о тоске не понаслышке.
Набитые жестокой жизнью шишки
несут они, как будто прозапас.

Несут,
как тысячекилограммовый груз,
а что же я? А что же мы?
Мы тоже…
несем по мере сил,
и будто бы вина нас гложет...
да память временами
льет на сердце грусть.

Гвоздики рваные, как резаная рана,
и тихий шелест обжигающего коньяка,
ну, будь здоров, как был здоров пока…
да что теперь!
Немыслимо,
невыразимо рано…

А я уж говорил…
прости,
но я как прежде в жизнь влюблен,
и чувствую, что скажешь ты:
не извиняйся.
старайся жить!
и за себя, и за меня старайся,
Чтоб на все сто! Ты понимаешь?
Чтобы на миллион!

Фантазия и ветер, и вороний крик.
И с мрамора безмолвная улыбка.
На грани ощущения и так неуловимо зыбко...

Мы постараемся,
мы очень постараемся, старик.

Гвоздики рваные огнем горят.
И пьем,
и вроде бы тоску мы глушим,
но обжигающий коньяк не лечит души.
Лишь время лечит.
Так ведь говорят?