Первая любовь!

          В первом классе, я был наверно одним из самых маленьких. Так и вижу себя со стороны. Вот моя нарядная мама, стоящая у меня за спиной и я, с огромным букетом терпко пахнущих бордовых георгинов, размером в большую половину моего роста из-за которых меня почти и не видно, и большим чёрным ранцем за спиной, доставшимся мне в наследство от моего старшего брата. А яркое солнце, разливает по земле и по траве уже остывающее осеннее тепло. Первое сентября,  в заросшем высокими тополями парке, перед нашей небольшой деревянной школой, которая, тогда мне казалось просто огромной.

          В свою первую учительницу, я влюбился с первого взгляда. Сразу, как только вошел в класс. Она стояла улыбаясь у школьной доски, одетая в облегающее её крупное и тёплое тело, голубое шёлковое платье! Оно плотно обтекало все изгибы её зрелых форм и оставляло открытыми выше колен, красивые, слегка полноватые ноги в синих туфельках.  Её роскошные волосы в какой-то причудливой причёске стекали  с плеч, и большие голубые глаза были задумчивыми и грустными. Это было зрелище, которое уже почти сорок лет стоит, перед моими глазами. Казалось бы, что я ещё мог тогда понимать? Мне было, всего-то семь лет. Но сердце так сладко забилось в груди, что я понял – я влюбился!
 
          Я влюбился так, что весь первый урок просидел, открыв рот и смотря на неё во все глаза. А первым уроком было рисование. В то время, когда другие ученики усердно кроша карандаши и высунув языки,  рисовали что-то в своих тетрадках, я наслаждался своей влюблённостью. Наконец, за десять минут до конца я спохватился и пылая внутренним огнём очень быстро нарисовал, то над чем так упорно пыхтели мои одноклассники. Это помниться, был красный флажок с большой желтой звездой посередине! В конце урока, обойдя всех художников, она взяла мою тетрадку и подняв её на уровень роскошных плеч, своим льющимся сладким голосом произнесла, - Смотрите дети! Рисовать нужно так, как это сделал Серёжа! Я ставлю ему первую пятёрку по рисованию! - Я был счастлив. Я понял, что наша с ней любовь была теперь прочной и взаимной!

          Ещё я почему-то хорошо запомнил, как меня принимали в «октябрята»! Торжественная линейка была у нас в сельском клубе. Мы стояли в белых, наглаженных рубашках, и почти не слышали, что нам говорили. От ощущения значимости момента путались мысли. В клубе, несмотря на большое число людей, было прохладно. Звёздочки нам уже вручили, строгость шеренги была уже нарушена, и за нашими спинами уже в полголоса переговаривались родственники, держа в руках наши пальто и шубейки.
          И только неугомонный директор школы всё говорил и говорил свою нескончаемую речь. Через полчаса стояния в шеренге на сквозняке, я уже ощутимо испытывал озноб. И у меня уже начали синеть губы. Внезапно я почувствовал, как сзади, мне на плечи опустились тёплые и ласковые руки. Моя обожаемая учительница подошла ко мне сзади и увидев что я замерз, прижала меня к себе, согревая теплом своего тела. Обычно мальчишки в таком возрасте уже стесняются открытого проявления ласки. Но только не в этом случае. Я прижался спиной к её тёплому животу и бёдрам и чутко замер, ощущая даже через рубашку, ласковые переливы её тела. Я боялся пошевелиться и нарушить эту гармонию позы, этого тепла обволакивающего меня с ног до головы и этого божественного запаха, исходящего от её волос и её тела.

          Сначала она жила почти на другом конце деревни. Но примерно через год, совхоз достроил четырёхквартирный дом, строившийся специально для учителей и она переехала жить к нам по соседству. Я первый раз побывал у неё в гостях. Маленькая скромненькая квартирка, со всеми атрибутами незамужней женщины. Тихая и умиротворённая.

          Всем была хороша их квартира, но был там один глобальный недостаток, у них не было бани. А у нас баня была! У нас была роскошная баня! Отец был плотник и любил попариться. Как он любил париться! С квасом шипящим на каменке, с березовым разлохмаченным веничком. Баня, срубленная из толстенной лиственницы, с большим и светлым предбанником, с каменкой в которой лежали большие овальные голыши, каждый размером с огромную картофелину. С полком из отполированных сосновых плах и огромной кедровой кадкой холодной воды, стоящей в тёмном углу. С самого детства он и меня приучил париться так, что уши сворачивались в трубочку. Это было особое наслаждение, прогревать своё тело температурой, при которой, если бы не вытекающая из пор влага, сварилось бы тело. Предбанник был таким большим, что там умещалась небольшая кровать и стол, за которым отец и отдыхал иногда, от семейных тягот, одновременно занимаясь дегустацией доморощенной самогонки, когда мать не горела желанием с ним общаться.

          Была суббота. Моя мать предупредила отца, чтобы он наносил в баню воды побольше. Сегодня к нам в баню, опять напрашивались наши соседки. Одной из которых и была моя любимая учительница. Мои родители относились с пиететом к учителям, впрочем, как все в деревне. И считали за честь, что городской девушке нравится бывать у нас в гостях. Они уже знали, что она любит после бани крепкий чай, заваренный со смородиновым листом и со смородиновым же вареньем. Мать заранее спустилась в погреб и достала поллитровую баночку, засахаренных ягод. Кроме того, они не без причин полагали, что это отразится и на её отношении ко мне. И были правы. Я чувствовал, что она чувствовала то, что я к ней чувствовал, вот так я напишу!

          Обычно, в баню она ходила самой первой. Когда ещё жар не был так крепок. Потому что после того как туда ходили мы, баню нужно было минут десять-пятнадцать остужать. Так мы с отцом и братом раскаляли камни. Между нами было даже негласное соревнование, кто дольше выдержит невыносимый жар. Впрочем, это соревнование относилось только к нам с братом, то что победителем будет отец, было истинной несомненной. Должен отметить с особой гордостью, что победителем, всё же чаще бывал я! И вот я увидел, как скрипнула калитка и моя любимая учительница в одном лёгком халатике и с небольшим пакетом в руках, прошла в баню, о чём-то недолго поговорив с матерью.

          Мой брат был старше меня на девять лет. В то лето, наш дядя подарил ему от щедрот душевных, старенький, раздрызганный в хлам мотоцикл. И он целую неделю копался с ним в сарае, пытаясь сделать из него гоночный американский или чешский вариант, не помню уже точно, увиденный им на обложке журнала «Техника молодёжи». И я активно помогал ему в этом. Моя весомая помощь, заключалась в подавании ему в нужный момент гаечных ключей, выслушивании речей о моей бестолковости и получении подзатыльников в моменты, когда у брата что-то не получалось. Но это меня ни капельки не огорчало, так мне хотелось походить на него и ковыряться в двигателе запачканными по локти машинным маслом руками. Мне нравился братов мотоцикл!

          В какой-то момент, он оторвал голову от шестерёнок в алюминиевом корпусе и приказал сбегать и принести мне тряпку для обтирки рук. Эти тряпки мать специально выделяла им с отцом чтобы они не пачкали полотенца. Жертвуя им старые, изношенные рубахи и постельное бельё, уже не подлежащее стирке. Всё это лежало в фанерной посылочной коробке, которая находилась под столом в предбаннике. И я послушно поплёлся в предбанник, чтобы в очередной раз как говорил мой брат не «нарываться» на подзатыльник. Я уже залез под низкий стол и шарился в кромешной тьме, в поисках этих нивидимых тяпок, как вдруг скрипнула дверь и из бани в предбанник вышла учительница.

          Из двери полыхнуло влажным жаром и запахом травяного шампуня и распаренного берёзового веника, и на секунду пар заполнил предбанник, оставив росу на стёклах. На её голове был намотан большой тюрбан из полотенца, почти закрывающий её глаза и лицо. Я затих…, я кажется даже перестал дышать. Она была абсолютно голой, так как её халатик висел на вешалке у дверей. Угол, где стоял стол, находился в тёмной части, и меня было почти невозможно увидеть, а на неё падал свет от большого окна и я созерцал её во всём великолепии.

          Боже! Что это было за зрелище! Изумительная белая кожа, от которой исходило тёплое сияние. Большая грудь, с нежными розовыми сосками. Алые губы, словно смазанные светлым мёдом. Длинная шея. Прекрасные бёдра с плавными изгибами, которые невозможно повторить не в плоти не в камне. Прекрасные большие ягодицы, гладкие и твёрдые как мрамор. А что там в самом низу живота? Что это, такое розовое со складочкой посередине, покрытое нежной тёмной шерсткой? А когда она повернулась ко мне спиной и нагнулась чтобы застегнуть плетёные босоножки на ногах…,  от увиденной картины у меня чуть не помутилось сознание и я от страха и восторга закрыл глаза. Но и с закрытыми глазами, видел всё так явственно, словно эта фотография уже отпечаталась у меня в глубине сознания. Всё это было не далее как в полутора метрах от меня. Открыл я их только тогда, когда прошуршал шёлковый халат, тихо хлопнула дверь, и шаги затихли по тропинке. Я вылез из под стола. В голове стоял гул от внезапно нахлынувшей крови. Подождал ещё минуту и ушел из бани, так и не найдя тряпок брату. Я просто забыл, зачем я туда пошёл.

          Мать и учительница сидели на кухне и пили чай со смородиновым вареньем. А я ещё долго сидел на крыльце, и мою грудь распирала страшная тайна. Тайна прекрасного женского тела. Только что узнанная мной. Я боялся выдать себя своим волнением и поэтому в дом так и не зашёл. А когда она, уходя домой, проходила мимо и потрепала меня по лохматой шевелюре тёплой рукой, я твёрдо решил для себя – я женюсь на ней! Пусть я только во втором классе, время пролетит быстро. Вот только вырасту немного и сразу женюсь!!! В том что так и будет, я тогда ни грамма не сомневался!