Восьмая рота

От поворота до поворота ходит восьмёркой восьмая рота.
Прапорщик пьян, у сержанта рвота, в часть не дошёл старлей,
спёрли патроны от пулемёта - мирные будни, скучна работа,
трудно вытаскивать бегемота, если за всё "налей".

Сквозь рассекатель смеются бульки. Ждут не дождутся письма бабульки,
внуки не пишут - висты и пульки весь заменяют быт.
Зеркало Кая - страны обломки здесь не сложить до последней кромки,
здесь надо быть напускным и громким, если ты не убит...

За батарею упала рамка - старое фото, на сердце ранка.
В кассах за пенсией перебранка, даром не мордобой.
В очередях, на границе жизни, тает рассвет поднебесной призмы.
Ящик почтовый рекламно-низмен - Бог не всегда с тобой...

Рвутся фугасы, как в сорок первом... Это лишь память гремит по нервам.
Путь не окончен, он просто прерван, выровнен о гранит.
Те, кого любят, уходят рано. Время не лечит, но валерьяна -
капля за каплей с водой из крана странности устранит.

Чайник на кухне выводит трели. Сколько минуло с тех пор апрелей?
Женское сердце не постарело, просто устало ждать.
Впрочем и ждать не особо трудно - липтон бодрит и карман нагрудный,
листиком с почерком незабудным, вспомнит: - "Ну, здравствуй, мать..."

Время не праздник, но длится долго. Вновь до апреля дотянет ёлка,
солнце шарахается без толка - в небе есть всем приют.
В тёмной, ночной, бесконечной выси мир так же тесен, как хватка рыси,
только не носят оттуда писем, дождиком молча льют.

Падает снег почему-то в мае - небо себя каждый день ломает.
Жизнь - не кобылы канва хромая - будет ей звёзд овса.
Нас не забудут, пока мы сами связаны памятью с небесами,
в вечное лето готовим сани, кутаясь в снов лавсан.

Праздничный чай. Только в доме зябко. Майской открыткой не снять осадка.
Здесь не поможет ни Бог, ни взятка, ни комендантский час.
Те, в кого мы так безумно верим, любим и ждём, отворяем двери -
там, в синеве поднебесных прерий, любят и верят в нас.