Братья

Эй, хозяин, ну-ка плесни вина, поскорее выпью - да и пойду. Да, я знаю, ночь сейчас холодна, неуютна, пакостна и темна, но дела, хозяин, они не ждут. А хотя... к чему мне сегодня врать, расскажу, пожалуй, как вышло так. Скоро выйдет в центр мой сводный брат, вдохновенен, радостен и крылат, и начнет с восторгом стихи читать. Почему плохие? С чего решил? Нет, стихи его будто бы шелк скользят, что-то гладят в недрах любой души, как ни выверни - а они хороши, только мне их слушать никак нельзя.
Было так: бродили по свету мы, приучившись кое-как выживать. Я крушил тела, он терзал умы, распалял сердца, будоражил мысль, на монеты в шляпу менял слова. Не всегда, конечно ему везло, приходилось часто его стеречь - у поэтов трудное ремесло, уязвленный словом приносит зло, только злых людишек пугал мой меч. И не раз случалось, что я ворчал, отогнав подальше хмельных крестьян: сколько можно, хватит уже, кончай, от твоих стихов мне одна печаль, хоть бы раз язык прикусил, буян.
Только вышло так, что однажды в ночь самого меня отыскал клинок. И вздохнул целитель, что не помочь и душа моя отлетает прочь, удержать ее он, увы, не смог. И тогда мой брат, бледный, как мука, подошел, потребовал, чтоб я жил, говорил - ему без меня никак, говорил - не смей умирать, дурак! - и слова свои он мне в грудь вложил. Уж не знаю, что он еще сказал - я упал в объятия темноты, а когда наутро открыл глаза, то нет раны, кожа срослась назад, а поэт смеется - заспался ты.
С той поры, как видишь, я цел и жив, все при мне - и сила, и ум, и меч. Только слово брата в груди дрожит, не давая крови уйти из жил, не давая жизни в песок утечь. Но когда я вижу, как он творит - сразу тянет душу уйти за край, сразу слово бьется, кипит, горит, словно хочет сердце мне отворить...
...вот и брат. Пойду-ка я. Все, бывай.