Симург

~ Аттар[1] ~

Седое прошлое. Поэт, аптекарь, мистик
за размышлением - что значимо и важно? -
увековечил глубину суфийских истин
в поэме, притче о полёте птиц отважных.
В нужде большой за покровительством и властью
царя царей, прекраснопёрой птицы дивной [2]
летели птицы всевозможной самой масти
и были в этом устремлении едины.

За семь долин, терпя и горести, и раны,
В края Симурга... Но довольно старых басен.
Послушай, может мы однажды утром ранним
покинем дом, что так уныло безопасен,
по зову сердца устремимся в эти дали,
к невероятной птице счастья златокрылой?
Ну что мы в мире этом здешнем не видали,
не ощутили, не познали, не открыли?

Положим, странствие - образчик аллегорий,
концептуальная проекция исканий,
но мы же видим очертания предгорий,
вполне реальные, из глины и из камня,
а также реки, океаны и пустыни -
кто знает, может и дотронуться сумеем?
Покуда сердцем и душою не остыли,
пора в дорогу нам, ну что же ты, смелее!

Пусть обыватели испуганно икают.
Кичась натруженной моралью, недотроги
безрезультатно подгоняют под лекало
живые души, присягнувшие дороге.
Когда растают все досужие укоры
в неясной дымке, исчезающей далече,
к долине первой устремятся наши взоры,
и будет Поиск, путешествия предтеча.

~I~ Долина Поиска ~I~

Долина Поиска. Трудней всего начало -
найти, найтись, собраться с мыслями до старта.
Увы, непросто оторваться от причала,
когда сомнения снедают, супостаты.
А пуще этой ненасытности сомнений –
господство хлама и зависимостей узы,
что самой крепкой в мире вервии прочнее.
В долину Поиска нельзя с подобным грузом.

Мы налегке уходим прочь, его оставив,
нам открываются иные горизонты.
Ты грезишь новыми, прекрасными местами,
и мне легко делить с тобою дивный сон тот.
Долина первая, безмерно важен поиск -
куда идти и где топтать песок и глину?
Искатель должен быть бесстрашен и напорист,
иначе выход не найдётся из долины.

Она - пустынное плато, конца и края
не отыскать, бродя в её песчаных дюнах.
Там миражи с воображением играют,
замкнув его на бесконечных авантюрах.
Петляют путники, налиты кровью очи,
но им мерещится, что истинны их цели.
А с них всё сыпется и сыпется песочек,
и самый поиск их всецело обесценен.

Порою, только лишь насильно смежив веки
и оставаясь абсолютно недвижимым,
ты прекращаешь быть сухим, сыпучим, мелким,
ломаешь правила, выходишь из режима.
У нас получится, я точно это знаю.
И ты конечно же свободу тоже чуешь.
Вовне тропа ведёт незримая, сквозная,
в страну неведомую ангелов и чудищ.

~II~ Долина Любви ~II~

Какое странное однако это место,
сдаётся мне, оно для каждого другое,
и что нам выпадет в итоге - неизвестно.
Тебе мерещатся заснеженные горы
и свет немыслимый в бездонной неба сини?
А может, адовый огонь, и в нём горим мы,
теряя волю, здравомыслие и силы,
в любви увязшие скитальцы-пилигримы?

Химеры густо заселили эти долы,
премного разного невиданного зверя.
Наивный путник, затерявшийся вне дома,
найди убежище, запри покрепче двери!
И мы, в тумане неизвестности плутая,
могли бы сгинуть или тварью обернуться.
Но только истинной любви свеча святая
всегда светила нам, и капал воск на блюдце.

В печальном взгляде вижу блеск. Откуда слёзы?
Глаза прикованы к земле, припухли веки.
Не плачь, прекрасный соловей, забудь про розу,
она увяла и утрачена навеки.
Смотри вокруг, познай блаженство, созерцая
просторы, дышащие чувственною страстью!
Не выбирая сроду роль любви певца, я
опять пою её, и в этом вижу счастье.

Мы оба знаем о конечности блаженства,
и что расплата за него подобна пытке.
Любовь немыслима без настоящей жертвы,
и ты, и я их приносили, и в избытке.
Но мы посмели пересечь долину эту!
(нельзя в ней крадучись, трусливо и по кромке)
Нас утро встретило сиянием рассвета.
Ты слышишь, волны рядом шепчутся негромко?

~III~ Море Познания ~III~

У многих знаний будут многие печали.
Но мы, улыбкою встречая это утро,
друг другу верим и друг другу обещаем
в познаний воды погружаясь, мыслить мудро.
На море тихо. Даль светла ещё как будто.
Но от бродяжьего чутья куда нам скрыться?
К тому же, плыть нельзя настолько "необутым",
найти нам надо хоть какое-то корытце.

Удача любит нас! Смотри, там чью-то лодку
волной прибило, и хозяина не видно.
А значит, нам с тобой использовать находку
по назначению не будет слишком стыдно.
Итак вперёд, давай неведомое вспорем
не силой разума, так старой лодки днищем!
Мы вне сомнения мудрее станем вскоре,
мы вскоре Знание великое отыщем!

А дно морское изобилует костями,
безвинно гибнут обречённые на муки -
порой неправедными шествуют путями
адепты знаний, присягнувшие науке.
У горизонта море вздулось грибовидно.
Ничтожно слабые стихий великих между,
надеясь только на инстинкты и молитвы,
плывём, целованные Знанием невежды.

Плывём, и только лишь одну мечту лелеем,
чтоб эти воды нас в себя не заключили.
И наша глупость нам становится милее
бездонной мудрости немыслимой пучины.
Мы щепки малые, мы крохотные стружки,
мы на поверхности барахтаться горазды.
Вцепились намертво от ужаса друг в дружку...
Земля! Спасение! Желанный берег, здравствуй.

~IV~ Берег Разлуки ~IV~

"Ку, ку" - твердил, не умолкая, грустный голубь,
мол, "Где же, где?" (увы, бедняга сизокрылый...)
На берегу, таком безжизненном и голом,
мы нечто старое по-новому открыли,
в кристалле истинной, доподлинной аскезы
увидев чистое безумие утраты,
и остриё того клинка, что сердце взрезал
в давно забытом, похороненном "когда-то".

О, как же трудно друг за друга нам держаться.
Мы, будто пара сизарей в краю пустынном,
вокруг глазеем с отрешённою прохладцей,
и так нам горестно, и сумрачно, и стыло.
По серой гальке день и ночь блуждают тени,
они и сетуют, и непрерывно стонут.
Теряют души, одержимые потерей,
саму возможность пережить её достойно.

Нам просто жизненно сейчас необходимо
взглянуть иначе, под другим углом на это.
Нам с одержимостью такой не по пути, но
мы будем вечно светлой памятью согреты.
Пускай покоятся обретшие в довольстве,
они при жизни угасают невозвратно.
Разлука, только лишь она имеет свойство
огонь души раздуть, усилить многократно.

И ей, пылающей душе, подвластно чудо
в любой из прожитых моментов возвращения...
Держись меня, я довести тебя хочу до
тех дальних сопок. Единения ущелье.
Здесь переждём пожалуй время до рассвета,
уж больно сумрак тяготит в предгорьях этих,
где твой не заданный вопрос, летящий с ветром,
подхватит эхо и конечно не ответит.

~V~ Ущелье Единения~V~

В ничто сжимается и время, и пространство,
и взгляду не за что по сути зацепиться.
За всю историю нелёгких наших странствий
не стала ближе нам нисколько наша Птица.
Но что такое это "ближе" или "дальше"?
И все события, явления, и цели?
В ущелье кажется существенное фальшью,
любой предмет сведён на нет и обесценен.

И даже мысли рассыпаются на части,
свести способное с ума многоголосье.
Мы так беспомощны теперь в ущелья власти,
здесь все мельчает и опять дробится осью,
единым центром, белой магией Начала,
чтоб раствориться в первозданном вихре Сути.
Да, никогда ещё душа не ощущала
такой ничтожности, но кто её осудит?

И чем ничтожнее становимся мы оба,
тем незначительней различия и самость.
Не находя ни доброты в себе, ни злобы,
осознаём - их просто больше не осталось.
Добро и зло теряют двойственности силу
и поглощаются любви первоосновой.
Но как же трудно нам, почти невыносимо
терять остаточное бремя наносного!

В ущелье этом Единения предвечность
не изначальна, да и вечность не конечна -
всё исчезает, и в Ничто готов увлечь нас
рассудок, путаясь в сужденьях поперечных.
Мы выползаем на простор, почти безумцы,
едва надеясь, что уже не будет хуже.
Мгновеньем позже наши страхи расползутся,
явив чистейший, неподдельный, лютый ужас.

~VI~ Долина Изумления ~VI~

Что ж, Изумления долина пред нами.
Она шестая, предпоследняя преграда.
Пейзаж, исполненный багряными тонами,
в которых взгляду ни покоя, ни отрады.
Долина паники, страданий, потрясений,
где кровоточит всё, чего едва коснулся,
и где растерянности прорастает семя
в такие заросли, что впору ужаснуться.

И нет пути, следы дороги исчезают,
одни лишь дебри непролазные покругу.
А ум, постигнувший единство, нынче занят
утратой смыслов, нескончаемою мукой.
Тоска и боль - иных не водится занятий.
Тоска и боль - неиссякаемы и вечны.
Едва лишь стоило впустить в себя, принять их -
они заполнили и помыслы, и речи.

Настанет день, подобный полночи безлунной.
И ночь сиянием наполнит поднебесье.
Мы, в безысходности зависшие безумной,
в себе сегодня сомневаемся донельзя.
Мы есть, а может нас и не было на свете?
А это только лишь кошмары наваждений,
в которых тропы заметает пылью ветер,
уничтожая все пути к освобожденью?

Пронзает лёгкие на выдох острой шпагой,
и волос взмок, как будто он пропитан кровью.
Мы продвигаемся непросто, шаг за шагом.
Вон там, вдали, у горизонта, видно кровлю!
Одну, другую, третью, надо торопиться.
Вы, спазмы ужаса, неволить нас не смейте!
Но позабыли, точно глупые мы птицы,
что этот город - нерушимый город Смерти.

~VII~ Город Смерти ~VII~

Прибрежный город, мы вошли в его ворота.
Вопрос вопросов - а удастся ли нам выйти?
Небытие и недвижимая дремота
взамен явлений, происшествий и событий.
Теней бесчувственных десятки, сотни тысяч
на солнце плавятся, безмолвно исчезая.
О, как же просто и легко слезою вытечь
в тот океан, что для живых не осязаем.

Когда приходит он в волнение, на глади
не остаётся и намёка отражений.
Душа умершего, на эти воды глядя,
осознаёт, что не вернуться в мир уже ей.
Пустые образы поверхность океана
и отразит, и исказит, и уничтожит.
Но растворяться нам в пучине этой рано,
и наши мысли об одном теперь и том же.

Мы, созерцая отрешённо и глубоко,
познали разницу в событии распада -
души осадок, что грешила и премного,
падёт на дно, всегда тяжёлым грузом падал,
ну а иные, незапятнанные души,
в том океане растворятся совершенно.
Мы не вмешаемся и правил не нарушим,
пусть даже правила совсем не по душе нам.

Однажды... это очевидно, безусловно.
Но не сегодня, и мы держимся за это.
Покуда дух исканий в нас ещё не сломлен,
пока верны себе же данному совету,
мы поживём ещё достаточно на свете.
Пусть даже это и непросто временами.
Давно остались позади чертоги смерти.
Смотри же, Каф [3] великолепнейший пред нами!

~ Эпилог ~

Конец скитаниям, великой горной цепью
мир ограниченных явлений опоясан -
тот самый Каф, что был безумной нашей целью,
где царь царей, Симург явиться был обязан!
Мы у подножия, покрытого цветами,
стоим, терзаемы немым своим вопросом.
Восходит солнце, и торжественно блистая,
свои бутоны нам распахивают розы.

Благоухает удивительный розарий,
и в каждом крохотном цветке, в бутоне каждом,
как будто в тысяче зеркал перед глазами...
совсем не то, что мы давно увидеть жаждем.
Чудесный образ птицы счастья - долгожданный,
неподражаемый, желанный и искомый
мы не находим в отражениях, когда мы
к цветам идём, и снова ум смущён и скован.

И всё же внемлем откровению природы.
Неужто просто так, открыто неужели?
Как не увидели, хотя смотрели вроде,
Своё же, в тысяче бутонов, отражение?
Свою же суть, перетерпевшую горнило
любви, разлуки, изумления, и смерти?
И суеты, в которой та едва не сгнила,
страшась однажды пересечь долины эти?

Мы будто птицы в каламбуре древней притчи,
осознающие значение Си-Мурга [4],
и то великое, что мы душою ищем -
в себе находим. Одолев сомнений муку,
пройдя все семь невыносимых испытаний
и закалив свои сердца, и дух, и волю -
мы заслужили причаститься этой тайны.

Великой тайны бытия.

Чего же боле.


13.03.2011/2025

------------------------------------
[1] Аттар - великий мистический поэт и суфийский мудрец XII века по имени Фарид ад-Дин Мухаммад ибн Ибрахим Нишапури, в истории более известный под псевдонимом "Аттар", что с персидского переводится как "фармацевт" или "парфюмер". На тайном языке суфиев Аттар означает «Алхимик» или «Мастер Эссенций» - тот, кто извлекает экстракт, вытяжку из первичного сырья, осуществляет алхимическое преобразование обычных субстанций в эссенции духа. После многолетнего паломничества в Нишапур, Аттар начал писать книги. Всего за его жизнь их было создано более ста, важнейшей из которых, несомненно, является всемирно известное поэтическое произведение "Мантик-ут-тайр", "Язык птиц", в котором представлена дорога Посвящения, как путешествие птиц через семь огромных Долин в поиске своего короля - мистического Симурга. Это путешествие птиц является аллегорией суфийского пути духовных исканий. Согласно суфизму, человек должен преодолеть свои негативные качества. Точно так же, как и птицы, каждый из нас отличается от другого, и путь духовных исканий каждого из нас уникален.

[2] Мифическое существо иранской мифологии, Симург, царь всех птиц, посредник между верхним духовным и нижним земным, зримым миром, несущий также функции пророка, божественного вестника. У Аттара Симург обретает черты Абсолюта, ибо "все, что ты видишь, есть лишь тень его".

[3] Каф - легендарные горы в персидской мифологии и средневековой исламской космологии времён Низами. По суждению средневековых мусульманских космографов, горная цепь расположена на краю земли, опоясывая её. В персидской традиции Саошьянт, зороастрийский мессия, будет сражаться в горах Каф. Также в горах Каф обитают джинны и расположено гнездо птицы Симург.

[4] Из тысяч птиц, отправившихся в Путь, только тридцать дошли до места назначения. Когда их сознание растворилось в сияющем свете понимания, птицы увидели, что они сами и есть таинственный Симург, - и всегда им были. В персидском языке si "30", а murgh "птицы". Это один из самых оригинальных каламбуров в персидской литературе, превосходно выражающий тождество души с Божественной сущностью. Исчезнув в Симурге, искатели нашли истинное бессмертие.