Валерий Крушко. Душа в зените. Памяти Л. Бурдина

                (Светлой памяти Льва Александровича Бурдина)

В любом человеке, остановившем твой взгляд на себе, привлекшем твое внимание, отмечаешь прежде всего не яркую деталь, не «орнамент», не «узор» личности, но – нечто иное, что взволновало тебя и снова (как неожиданно бывает!) – удивило, заставило испытать чувство родства, высшего единства душ человеческих…
…Бурдин Лев Александрович – литератор, руководитель литобъединения «Парус». Это все, что я знал о человеке, которого впервые увидел в конце мая 1991 года в Доме актера, где проходили занятия объединения. Сам я к тому времени не чувствовал почти никакой потребности в общении с литераторами, редакторами, издателями…
Да и вообще – не было желания «тусоваться» в литературных и – тем более! – окололитературных кругах. Я был из тех, пишущих «в стол», кого молча, наскоро, с присущим ей профессионализмом, разжевала и выплюнула Система. Жевала и выплевывала с 70-го по 80-й, и Боже ты мой – сколько раз я собирал себя по частям, отстраивал из руин и остатков духа свою поэзию!..Система же улыбалась доброжелательно вначале, затем сыто, нагло. Улыбалась лицами всякого рода ответственных товарищей и начальников литературного департамента. Но – что было особенно невыносимо с непривычки – лицами «собратьев по перу». Сначала я был удивлён, спустя время, привык, наконец, мне просто надоело. Надоело, что стихи мои ругали за идеологическую неполноценность, за формалистические изломы, но никогда – по существу дела. Иногда приходилось слышать и вполне откровенное: «Хорошо пишешь, но – очень уж ты НЕ НАШ человек!»
И вот – после более чем десятилетнего, по сути – абсолютного «герметизма», я совершенно случайно услышал о Бурдине. О том, что человек этот – на удивление порядочен, честен и самое главное – с искренним интересом относится к литературе, не в пример иным «маститым человеколюбам», считающим литобъединения чем-то вроде резервации, «отстойника» для графоманов…
Не могу объяснить точно: что заставило меня собрать свои вполне «отлежавшиеся» стихи, а также самые «свежие» и пойти в Дом актера…Знаю одно: я шел именно для того, чтобы встретиться с Львом Александровичем. И это «что-то» (догадка, интуиция) на сей раз сработало на удивление безотказно. Высокий, красивый человек внимательно посмотрел на меня. Взгляд его темных, поистине бездонных глаз я помню до сих пор. Затем он сказал: «Будем знакомы, я – Лев Александрович Бурдин, журналист». Изумление моё было встречено прекрасной улыбкой: «Да-да, именно так: я член Союза журналистов. Ну, и немного литератор, конечно…»Энтузиазм мой стал падать, как барометр перед грозой. И до тех пор, пока он не прочитал мои стихи (в тот же вечер!), я мучился одним вопросом, простым и конкретным: «Зачем я сюда пришел?!» И представьте мое состояние, когда после занятий с литстудийцами Бурдин отозвал меня в сторону и как-то очень просто, без тени кокетства, присущего большинству «мэтров», произнес: «Вы – поэт. Вам давно пора публиковать свои стихи». Вот так .Все оказалось просто…
…Я вовсе не хочу сказать, что Лев Александрович был первым, кто отнесся серьезно к мною сочиненному. Были в свое время люди и у нас, в Ульяновске, и в Ленинграде, где довелось пожить, которые поняли, оценили, но, к сожалению, никак не могли помочь мне осуществиться – «практически». То есть попросту – никто никогда, ни при каких условиях не соглашался меня печатать, несмотря на поддержку вполне состоявшихся, порою известных литераторов…
…Через три с небольшим месяца (!)после первой нашей встречи Бурдин дал небольшую подборку моих стихов в «Ульяновской правде». В этом же номере газеты он написал обо мне несколько теплых слов и сообщил, что в очередном третьем номере альманаха «Симбирскъ» выходит моя первая книжка стихов. Боже мой, до чего же все оказывается просто!…
…Немногим более года мне довелось встречаться с этим удивительным человеком. С мая 1991 года – до того жуткого августа 1992-го, когда меня, уехавшего из Ульяновска в места, для современных средств связи не вполне доступные, совершенно случайно (!) достала и буквально пригнула к земле весть о кончине Льва Александровича.
За месяц до того страшного дня я встречался с ним, правда, уже в больнице, но никак, ни по каким признакам не мог предугадать подобный исход…
Сам Лев Александрович тем более не показывал даже малейших опасений по поводу своей болезни. Был бодр, оптимистичен. В разговоре – предельно внимателен, заинтересован. Таким, впрочем, он был на моей памяти всегда.
Он был несуетлив, спокоен и ровен в общении. Внешне неторопливо, несуетно живя и работая, он успевал – невероятно, но так было! – сделать куда больше, успеть всегда вовремя, – нежели вечно суетящиеся и спешащие. Встречами с ним я дорожил, хотя всегда испытывал нечто вроде уколов совести от того, что краду время Бурдина! Однажды я сказал ему об этом. Он посмотрел на меня удивленно, но с улыбкой: «О чём это ты?! Должен отдыхать? Вот мы с тобой сейчас и отдыхаем». И это при том, что я знал, как прошёл до меня и будет продолжен после день Бурдина. Военно-морской врач в отставке! «Господи Боже! – вырывалось невольно из уст людей простодушных, - да отдыхал бы себе на здоровье, жил, так, как хочет!» Это о Льве Александровиче?! Да он именно жил так, как единственно мог и ХОТЕЛ жить! – без минуты «простоя», без единого дня, не принесшего конкретных результатов от вовремя и добросовестно сделанного ДЕЛА…
Кто-то, вероятно, продумает: «ну и сухарь, должно быть, ну и педант!» Нет! ЧЕЛОВЕК –
сухарем быть не может. Педант – не простит чужих слабостей. Вот этого литератор Бурдин себе позволял! Его друзья, пришедшие хоронить друга – пожилые отставные офицеры, преподаватели медучилища (он ведь и преподавал: медик!), журналисты…все вспоминали человека, НЕЗАУРЯДНУЮ ЛИЧНОСТЬ…Душа его была в известной мере созвучна моей: он писал стихи! Говорил о поэзии всегда сдержанно, но в то же время – страстно. Категоричных суждений себе не позволял и всегда добродушно улыбался в ответ на мое запальчивое приятие-неприятие того или иного поэта. Круговерть жизни не согнула его ни на градус: он был прям душою и по-молодому строен внешне. Не гнушаясь «черной» работы издательско-редакторских дел, окунаясь чуть ли не ежедневно в хлопоты ради других (сколько публикаций он «пробил», сколько работал с чужими рукописями!), - он не потерял, но приумножил в себе главное, любовь к словесности. Однажды услышал от него: «Больше всего люблю море и хорошие стихи»…
Вот эта любовь заставляла – меня, по крайней мере, - смотреть на Бурдина снизу вверх. Мы все клянёмся в любви и верности поэзии, но – делаем ли мы для неё, сколько делал он?
Три номера альманаха «Симбирскъ» увидели свет ТОЛЬКО благодаря неимоверным усилиям Льва Александровича. Четвертый собран, в основном, им же!...Приземлённым – такое не по плечу. Только душа, постоянно парящая в зените бытия, там, где очень немногие чувствуют себя спокойно и надёжно, - только такая душа могла быть – и была! – у Льва Александровича Бурдина…
…Верю, чувствую: в лучшие мои часы и минуты его душа смотрит на меня и – радуется…
26 мая 1993 года

Памяти Л.А. Бурдина

…Повсюду – тьма, и нет огня,
и в тучах тонут звезды.
Ты признан, чтоб зажечь – себя
Во мраке этом грозном.
Свети же из последних сил,
До рокового края;
Ведь нет у нас иных Россий,
У нас – одна такая!
За то, что светишь ей во тьме,
Протягиваешь руку –
Зачтётся Господом тебе
Твоя земная мука…
…
Прольются тёплые дожди,
Рассеются химеры,
Спасут Россию – не вожди,
Но лишь Талант и Вера!..

Валерий Крушко.
14-15 августа 1992 года.