Андреас Эмбирикос. Брешь

Брешь

Опять мы соколов нещадно потрошим,
и в зарослях густых лесов
ветра бессвязно нам бормочут что-то,
переплетаясь
с вуалями разрушенных столиц,
с опилками стальными
и платьями старинными,
со стонами артерий сонных
горстки храбрецов,
что продолжают битву...

Северовосточная равнина

Кора земли,
прими же сказки, что живут в деревьях,
прими же нежность ту, искусную,
которую влюбленные даруют.
Так мало продается золотых монеток утром,
зато в избытке вечером и в полдень.
Кора земли,
не бойся темноты,
она всегда рассвет с собой приносит
на легких перьях и на крылышках птенцов.

Час стрелки

Дети держат в руках круг, где соревнуются лошадки.
Маленькие капли падают на солнце.
Из меда шагнул на свет пророк
и посоветовал в ознобе оставаться вечно,
дрожь облегчения, разгрузок задымленных.
Когда уйду, фонарь, что посветлее,
обиду нанесет меняле,
молитву принесет он в клетках времени.

Ночное расстояние

Круги сновидений на улицах,
движутся дети во сне,
они ищут корм для стада.
Каждый миг превращая в событие,
они дарят другим крылья счастья
в каждом ударе сердца,
в каждом поцелуе волны,
ласкающей гнездо их постоянно.
Фонтаны, бьют все фонтаны,
все всегда фонтаны
в теплой белизне присутствия.

Стрелы

Девушка в саду,
две женщины в горшке цветочном,
три девочки навеки в моем сердце,
там нет пределов, нет границ.

Ладонь на стекле,
ладонь на груди,
пуговица расстегивается,
открывается женская грудь,
пока Стрелец со стрелами
сияет в небе среди птиц,
там нет пределов, нет границ.

Проницательность

Высокий мыс гудит и ожидает,
привязанный давно к своей вершине -
машину новую с корзинами из рая,
в них ароматы и игра полночных линий.

Высокий мыс гудит и ожидает
момент, чтобы набросить летнюю вуаль,
Молчания сте'ны, стрелы проницания
так многослойны в кастаньетах урожая.

Проекция

В пространство космоса летящая ворона
волочит за собою воды рек,
в бутылках скалы, скручиваясь, тонут,
вино причастием становится навек.

Огни бенгальские в цветах шипят задорно,
И так легка волна воспоминаний,
в театре люди плачут от восторга,
воспоминанья прячутся в тумане.

Край

Забывчивость песками овладела,
И рыбы приплывают и ласкают
волос его плетенье белокурых и грудь его
сквозь шепот голубой стеснительной волны

Так вот, где рушатся опоры ныне,
и расцветают в темноте вуалей поцелуи,
которые во мгле девицам дарят
тореодоры с желтыми плащами.

Цветение

В наших руках цветут и вырастают дети
и теребят нам волосы, играя,
внимая тихо нашим голосам.

И голова живет в гармонии
с телами нашими. За это
спасибо нам самим и нашим женам,
спасибо нашим детям.

Клюв "Победа гиперреализма"

Город окреп, уверенно стоит он
во славе собственной, как зеркало времен.
Пронзают минареты, жнут и косят
строй облаков, небесных удовольствий.

Свои подарки город тот рассеял в источнике
эпохи, которая не увядает
во времени,
вместясь в его повозку,
эпохи ясноглазой и голубоглазой девы
с маслинами из Каламаты, вплетенными в прическу.

Гераклея Понтийская

На улицах столпотворенье бабочек -
снежинок белых, летних.
Снежинки теплые пушистые
сплетаются вокруг цветов, стоящих в вазах,
где их бутоны словно поцелуи
- подарок ветра анемонам.
Да, так случается, что, как прохожий,
стремящийся представить
сколько же всего глаза его увидеть в состоянии,
я созерцаю вновь
то лодку с парусом, что хлопает от ветра,
то круг венка в кровати новобрачных
из листьев апельсиновых деревьев,
которые пульсируют ритмично белым,
а после красным, словно кровь.

Ве'ки

Всегда бегут куда-то воды,
и годы долгие несутся водопадом,
порывы ветра вспугивают птиц.
Но не разгневались сады,
и пули радости свистят среди листвы,
и их касания, как дрожь по коже.
Они, как яблоки румяные блестят,
и часть из них себе сорвет прохожий.

Рука

Высокий крик, но через миг он затихает,
как стебелек девицы на ветру.
Один-другой - срывает ветер лепестки
там в блесках юбки.
Страсть эта сильная теперь уж не уходит, и она
с душою платьев переплетена,
она ютится в ве'ках голубых и в белой блузе однотонной,
которая казалась голубой,
до той поры, пока не стала стоном.

Эхо

Эхо шагов широких наших еще звучит в лесу
в жужжаньи насекомых,
в тяжелых каплях утренней росы,
что капают все утро на листву деревьев
и лопаются в сумерках пещер.
Дрожит земля от каждого удара лесорубов.
Они прорежевают лес,
стволы сметая топорами без оглядки,
храня в устах мелодии тех песен,
что выучили в детстве,
когда еще в лесу играли в прятки.

Берег

На берегу мы словно пристани
и руки наши к небу простираем страстно,
спуская вместе с птицами с небес
наказы путешественников разных.
Порой нас останавливает женщина.
Коль нет улыбки на ее лице
 - то лить дождю...

Глагол "любоваться"

Ясное небо с облаком, кем-то вплетенным в ветер,
как голубое плавание ярко-белого фрегата.
Стою, оперевшись на борт корабельный,
смотрю и вижу добычу мечтаний - дельфинов,
взлетающих над водою и исчезающих плавно в волне,
равнины, берег морской, хребты и отроги,
блондинку юную рядом со мною
здесь, на моей стороне дороги.
В спокойных глазах ее все, что с ней будет
и что происходит сегодня во мне.

Андре Бретон

Несравненная птица вселенной,
как кристалл ты стоишь на вершине
Гималаев, высоких и старых
с блеском, силой, естественной страстью
ты стоишь в самом центре скалы,
где живет твое крепкое племя.

Ты геройская птица вселенной,
ты в лице одном лев и архангел,
ты не знаешь названия птиц,
но свой голос возвысил до неба,
голубого, без туч и смолы.

Фанатичная птица вселенной,
твердость в битве, плодородие мысли,
взмахи крыльев твоих вертикальны,
полон глаз твой уверенной силы.

Наблюдательный пункт

В руках мы держим собственные лица,
цветных пространств мы видим расстояния,
рождаются в сознании нашем мысли
при каждом взгляде внутрь мироздания.

И чудеся не зря цвели пред нами,
их радость главная - вьюнок, ползущий к небу,
он сдавливает будущее, сжимает нашу жизнь
среди созвездий, ярких и широких.

Дочь

Дом переполнен радостью,
наполнен молоком кувшин на солнце.
И девочка в окне тайком
грудь подставляет голубям.
Пульсирует наполненная грудь,
возбуждены соски,
в себя их втягивают птицы,
и молоко вдруг льется через край.

Жир

Чаша весов склоняется туда, куда хотим мы,
в зависимости от нашей интерпретации,
каждый раз, когда выигрываем в кости.

Смотри же - мы выигрываем вновь -
скатились кости на живот красивой
женщины, обнаженной и спящей
на песке после купания.

Знай, эта женщина, как говорят легенды,
имела смелость пересечь одна,
голая, обмазав тело жиром для пловцов,
просторы моря, штормящего
под стоны сладкие парящих херувимов.

Свет для Кита

Изначальной ролью женщины
было вязание шей двух динозавров.
С того момента времена так изменились:
женщина фигуру изменила, став динамичнее, подвижней
в большей гармонии с двухмачтовыми
(в некоторых странах трехмачтовыми) кораблями,
которые плывут куда-то над нуждой тяжелой.
Она сама плывет на голубе огромного размера
с цилиндрами внутри.
Летят эпохи и женщина эпохи нашей
похожа на разрыв бикфордова шнура.

Тутовые ягоды

Отмеченная утренним узором
всю ночь готова ждать прикосновений,
таких любимых, трепетных и с эхом,
влетающим в глубины тишины.
Все меньше тишины, все больше
крошек времени бытует.
И тусклый свет морщинами безоблачного неба
наполнит колосками кольца,
их носят девушки, подвесив на груди,
меж свежих листьев истинного счастья.

Заутреня

Взбешенный, но упрямый
жеребенок дня и света
врывается в цветочный рот весны,
и песни птиц звучат,
их голоса чисты.
Флейты поют во флоре и во власти
сонма ангелов, восторженных,
как будто анемоны, что воникли
из лепестков проснувшегося счастья.

Фрагмент великолепия

Дрожь лет - не занавес, а роза
с лимонами на чувственных губах,
иль пуговица на платье бархатном,
фундамент домиков в забытом городке.

Там дети иногда газелей ловят
и сразу отпускают их,
их развлекает больше созерцать
цветные колокольчики весны.

Дрожь лет так щедро рассыпает сахар
на губы, что видения целуют,
и это, как концерт на улицах реальной жизни,
а после снова свист и колебание тени.

Импульс

Пусть тишина собой пленяет травы,
но никогда нам не прервать
рай содроганий нежных.
Трава нас кормит, и мы живем внутри нее.
Первая дрожь возникла и первые возникли архетипы
знакомого нам алого порыва,
рождающего импульсы
и сабли ласточек проворных, играющих на солнце.
Ночные в перьях птицы мглы невинной.
Придут к нам в тело содрогания, трепет,
когда плюс ко всему замрут на небе звезды
в своих бескрайних бархатных глубинах.

И ветки со змеями

Волна перепрыгивает вечерние скалы,
летние гостиницы окрикивают нас,
зовут колени детей белые птицы,
и груди юных барышень, как волны
в ласках губ и ладоней,
интуиция долгих любовных романов.
С момента, как бросил якорь
здесь на берегу самый радостный корабль
этого моря.
Он рассыпает рис в самый сладкий миг истомы,
процеживает море
сквозь платок скрытой любви на чердаке
последнего оставшегося дома.

Клапаны

Когда отшельничаем, думаем о
счастье странствий будущих,
и что однажды мимо нашей комнаты
корабль проплывет.
Мы побежим на палубу,
к которой прикоснутся ветки снов,
и мы освободимся от бремени дневных трудов
на грядке хлебного амбара,
где выбрали двух девушек,
чтоб встретиться мне с ними.

Искушение

Когда стучатся волны в иллюминаторы
большого парохода, что путешествует
по Индийскому океану,
девушка безмолвная стоит у борта
и созерцает волны пока ласкает
грудь ее ее жених,
он будущий знаток и толкователь языка кувшинок
средь тайных коридоров Сингапура,
там ждут его ловушки местных,
там ждут его легенды
от птиц ночных, из утренних газет.

Дождь

Тот тонкий шум дождя иголкой и обрывком нитки
целует пальцы привидения - мужчины, живущего в саду
и собирающего поцелуи и орехи,
и это несравненный дар,
любовный дар,
дар два-три раза в день
пока не опустеет чаша.

Соблюдение тайны

Порыв, движение ветра в прическе женщины,
живущей вечным балом и весельем,
и жизнь воспринимающей такой,
какой она приходит к ней -
с камнями украшений и детьми,
которые ее боготворят
и произносят всюду ее имя,
мужчинами, что тянут в счастье
руки к небесам
во время восхищенного биения их пульсов,
в кружении вальса,
который позволяет им
к груди ее красивой прикоснуться.

Двое

Царица пирующих светских дворцов,
прекрасная дева всегда в колыбели
света, рожденного радостным днем.
Она ищет сына и ищет одежду,
носил он ее не как чешую,
а словно с узорами листья цветные
из рощ тихих пригородов соседних,
как ткани, открыты прохладе они.
Прохладу преследуют все, кто сгорает
во чреве безумной жары городской,
кто слышит стенания бедных и шепот,
и вздохи двух девущек в летней тени.

Ворота

Поступки женщины прекрасны,
и украшения ее, лежащие на полке
напоминают звезды,
пыль падает дождем с гвоздик,
и открываются от жажды рты,
чтоб выпить слово,
что расцветет в саду
без черных телефонных проводов
в великолепии военном
под охания опытных гребцов.

Как будто это бесконечно

Хмель волн, он, как сигнал,
что мореход везет спокойной доброй ночью,
везет он бархат тишины
внутри закатанных в попутный ветер звезд
для путешествий мачт и кораблей,
для путешествия снастей возницы,
плывущего за счастьем таборов цыганских,
где девочки с красивыми глазами
играют среди утренних стогов.

Овен

Голуби процессией ясноголовых
постукивают клювами в стеклянные очки,
и от шагов шоферов цвести вдруг начинают
красные бутоны тех, кто клятву дал кому-то
собрать средь зарослей букет
открытых чувственных и нежных лилий.
В перчатках бархатных шахтеры
кидают крошки белым лебедям.

Вереница

Такие взрослые большие дети,
и падают в кусты на склоне в час,
когда воркуют голуби счастливые вокруг.
Такие взрослые большие дети,
они продлить способны тишину
безоблачного неба и никогда
больных не беспокоят,
вдыхают запахи гардений,
спускаясь в снежную затихшую долину.
Такие взрослые большие дети,
они несут цвета рассвету
и воду льют под стоны ветра.