Нанэ лавэ, нет денег...

               А уже и самому с трудом верится, что так оно и было. В магазинах пусто-пусто. Стоят на полках униженные временем банки со ставридой в масле, пыльные, поржавевшие от неразделённой любви к покупателю. Закуска домашняя, в стеклянных полулитровых  посудинах, а закусывать ей можно только водку, охота за которой начинается только с одиннадцати часов. Хлеб на прилавках да килька с мойвой. Вот и весь ассортимент. Потому что, бедных кур ещё гонят своим ходом из Минусинской птицефабрики. И когда ещё они, те курицы, что случайно в пути избежали голодной смерти, сами попадут на прилавок? Неизвестно.
               Зато в кинотеатрах идут «Пираты двадцатого века» и весь мир должен понять – советские люди, самые правильные люди! А отсутствие в магазине колбасы и туалетной бумаги, это происки злобных и ничтожных империалистов. Даже по актёрам это видно – наши все как на подбор красавцы, ихние - все до одного идиоты. Но при этом обязательно обьяснят, что хлеб у нас самый дешёвый в мире – черный по шестнадцать и белый по двадцать восемь копеек! Колбаса, которой никогда нет - самая качественная! Яйца, которые изредка появляются в продаже – вредны в больших количествах! Зато мы в космос запустили очередного вьетнамца или монгола. И имена  запоминал я почему то хорошо – Жукдердимидийн Гуррагча!!! Фам Туан!!! Во как! А американцы редиски – ну разве станут американцы, того же румына в космос отправлять? Нет, конечно же…, а почему? Потому что мы самое справедливое и передовое государство в мире! Гордость одолевает! Жрите янки свою колбасу, а мы и на картошке не помрём.

               Но колбасы, иногда каждый день хочется! Может быть москвичам в ту пору попроще, наверно было. Чем-чем, а колбасными изделиями столица не была обделена. Им то, как раз и неизвестен азарт охотника за колбасой. Складывалось мнение у народа, что всё, на что способна родина – это прокормить досыта, один единственный город в стране. Хотя, что самое обидное, мы тоже жили в столице! Город Абакан – это столица автономной республики Хакассия! Во как! Было немного досадно, что в нашей мелкой столице так мало столичного лоску…, да честно сказать, и хакасского было маловато. Из всего национального антуража, запомнились только две надписи на хакасском языке. Во первых, это надпись на городской бане – «мылча» и большая вывеска над редакцией газеты – «Ленин чолы», что сие означало мало кто знал. Интересоваться переводом желания не было.

               Очень удобненько, в самом центре города напротив автовокзала был расположен городской базар. Это сейчас при слове – базар, лезут в голову бесконечные ряды торговцев китайскими шмотками. Бесконечные ряды тридцатилетних киргизок, тридцатилетних китаянок, чуть пореже вьетнамок и двадцатипятилетних азербайджанцев - стоящих группками по три-четыре человека. Тогда такое и не снилось. В будние дни рынок был так же пуст, как и полки универсамов. В самом центре рынка стоял кирпичный,  длинный тир, в который я заходил потренировать от скуки свою меткость. Чуть в сторонке стояла пара ларьков, где торговали брючными ремнями армяне. Три бабки, банкующих по десять копеек семечками в гранёных стаканах. Одна старушка с мешочком молотой черёмухи. Пара бородатых дедов с кедровыми орешками и варёнными кедровыми же шишками в засмоленных рюкзаках, втихаря под столом позвякивающих рюмашками об горлышки бутылок, да пожалуй, ещё павильон с вениками. Вот и весь пейзаж… всё что сверх того это от лукавого, это спекуляция. В самом здании рынка народ посещает только закуток с надписью – «кооперативная торговля», там хоть и в тридорога но можно купить хоть что-то - я любил фасоль со свининой и жаренную украинскую колбасу. Но дорого… дорого.

               Ажиотаж случался, только по поводу выездной торговли. Сейчас мало кто помнит, что по случаю больших праздников предприятия устраивали небольшие сабантуйчики для народа. Вывозили дефицитные товары, копившиеся на складах или полученные каким-то образом по обмену с соцстранами. С тем же Вьетнамом или Румынией. Ну а если финские товары, то это было просто супер. Так помнится, мы и попали с Лёнчиком на ярмарку, устроенную по случаю дня молодёжи - Абаканским вагоноремонтным заводом. Я жил всё лето у них на квартире, так как Валентина была уже на шестом месяце беременности, а Лёнчик работал в ночную смену, и мне приходилось встречать и провожать её с работы и на работу. Район Нижней Согры, где они поселились, считался местом не достойным людей порядочных и вечером в одиночку женщины там не ходили. Сама она не могла на ярмарку  поехать, толкучка в таких местах была страшная, и мы отправились вдвоём. Не столько за закупкой продуктов, сколько повеселиться и пивка попить по такому редкостному случаю.

               Народ понаехал с утра пораньше и послушно, как и следовало настоящему строителю коммунизма, занял длинные очереди. Стояли за богемским стеклом, за югославскими туфлями, за куриными яйцами и за дешёвой докторской колбасой. Кто то, оценив ситуацию, метнулся домой за деньгами - продавали болгарские ковры! Сейчас трудно такое объяснить, но это были времена, когда за коврами очередь была, как и на машины по записи. А тут в свободной продаже! Ковёр нам был не по зубам, он стоил больше тысячи! Мы потолкались по разным очередям, и прикупив кое что по мелочи, собирались уходить.
               Как вдруг Лёнчик, загадочно и сосредоточенно улыбаясь, пристроился в очередь за махровыми полотенцами… полотенцами мы тоже, явно не должны были интересоваться. Он мимикой лица, подбородком, глазами что то пытался мне объяснять, но я не мог его сразу понять. И только присмотревшись внимательно, к человеку стоящему впереди него всё понял. К каблуку ботинка, у того каким то образом приклеилась бумажная купюра достоинством в двадцать пять рублей. Сам он её заметить не мог. И Лёнчик подбирался к нему поближе, чтобы наступив на неё отклеить. Не сказать, чтобы он был особенно меркантильным и падким на деньги. Но домашний бюджет полностью контролировался его женой, и дополнительный четвертак был очень хорошим призом. Бутылка пива стоила в магазине – тридцать шесть копеек. Пол литровая кружка в пивнухе – двадцать две копейки. На двадцать пять рублей, можно было купить, больше ста кружек пива! Боже мой! Сто кружек пива! И на тараньку остаётся!  Как упускать такой шанс? Купюра, была элегантно извлечена из под ног, упустившего своё счастье мужика.

               Через десять минут мы стояли у бочки с пивом и с удовольствием потягивали холодное и возможно не очень разведённое пиво, безумно радуясь своей слепой удаче. Светило яркое хакасское солнышко. Ничто не нарушало нашего благодушного настроения. Мы намеривались повторить процесс употребления божественного напитка и не раз. Впрочем, вру! Процесс очень скоро, нарушили дикие крики и беготня милиции по рынку.

               Как оказалось, специально отведённых мест для заводских автолавок не было. И они расположились вдоль рыночного забора произвольно. Торговля мелким товаром шла непосредственно из будок, а более крупный был в художественном беспорядке расположен прямо у забора. Продавцы ковров развесили свой товар прямо на заборе. Ковров было не много, не больше шести-семи штук. Продавщицы не очень одолеваемые покупателями по причине бессмысленной дороговизны товара, мирно вели беседы на произвольные темы, как то: об алкашах мужьях и неверных любовниках. Как вдруг, пара ковров до этого мирно висевших на деревянных плахах, стала медленно уезжать по другую сторону забора. Продавщицы, отойдя от секундного оцепенения, с истошными криками уцепились в углы уже почти исчезнувших ковров. Они орали так, что милиция могла бы их услышать и на другом конце города. Из-за забора выглянула всклокоченная голова деревенского мужичка. Он официальным тоном приказал глупым бабам отпустить ковры, так как своими ручонками они могут их повредить! А за них уже уплачено по одной тысяче двести рублей! На вопрос, - кому уплочено? – он отвечал, - кому надо, тому и уплочено! И перетягивание ковра продолжилось. Потихоньку собрался интересующийся народ, мешая милиции выяснять суть произошедшего. Выясненные обстоятельства заставили теперь истошно орать уже не продавщиц, а мужика. Оказывается – с обратной стороны забора эти же самые ковры, а точнее их свисающие половины, продавала группа цыган. Торговля у свободолюбивого народа получилась более удачной, чем у официальных представителей завода. Свои половины ковров они спихнули менее чем за десять минут. Забрали деньги и отправились кочевать дальше. Свободу и деньги они любили одинаково. Метания милиции по рынку в поисках злоумышленников ни к чему не привели. Кочевники умели не только хорошо считать, но ещё и быстро бегать.

               Мы попивали пиво. Лёнчик улыбался, не понятно не то смеялся над мужичком, не то жалел его, деньги то по тем временам громадные! Смотри Серый, - говорил он, - мы потратили двадцать минут на добычу двадцати пяти рублёй, а они за десять минут заработали две с половиной тысячи! Ну и почему я не цыган? Где были глаза у моей мамы, когда она замуж выходила? Про четвертак Серый, Валентине ничего не говори, будет спрашивать на что пили, а она унюхает обязательно, отвечай – нанэ лавэ, это Серый по цыгански означает – денег нет!