Последнее утро

Розовые отблески рассвета
Блекло озаряют мою душу.
В последний раз я наблюдаю это.
Последний. В небесах, надеюсь, лучше.

Последний раз даёт мне миску стражник
С протухшим, несолёным супом.
Последний раз прощаюсь я отважно
С этим холодным и промозглым утром.

Вот дрогнули железные засовы.
Еду забрал ключник с гримасой на лице.
И стражник снял с кистей моих оковы,
Ведя меня навстречу виселице.

По сумрачным и влажным коридорам
Несут меня мои босые ноги.
До кованного тёмного забора
Лежит моя последняя дорога.

Мне страшно. Холодеют руки.
И ком в груди размером с гору стал.
И с маленьким братишкою разлуки
Безжалостный сегодня час настал.

Мы сироты, и только ради брата
Я в городе воровкой первой стала.
Шли ноги. Вспоминала, как когда-то
Босою воровать я начинала.

И год шестой ему пошёл. И никогда
Не знал он голода и вольностей погоды,
Все, думая, куда ж его сестра
Уходит рано утром на работу.

Вот двери из темницы открывают.
Кричит толпа людей: «Воровка ты!»
Я чувствую, что вновь меня толкает
В плечо приклад ружья из темноты.

И снова боль: новый синяк на теле.
Чуть слышно говорю я со слезами:
«Коль призраком я стану в этом мире,
К тебе являться буду я ночами».

А страж перекрестился еле слышно
И громко прокричал: «Иди вперёд!»
За это пошутила я, конечно:
Пусть с дамой хорошо себя ведёт.

И, чтобы в теле дрожь унять от страха,
Я сжала зубы, гордо двинувшись вперёд,
Туда, где ужасающая плаха
С вчерашнего заката меня ждёт.

Вот кто-то бросил в меня камень. Снова боль.
Но я почти не чувствую её:
Боль страха заглушает эту боль.
Я гордо подняла лицо своё.

Палач на меня смотрит с состраданьем,
Под маскою закрыв своё лицо.
Не стал меня томить он ожиданьем,
К толпе кричащей повернув лицом.

Вот кто-то громко приговор мой вслух читает,
А я в последний раз смотрю в толпу людей.
Священник рядом все грехи мне отпускает,
Свои молитвы мне, читая всё быстрей.

Я вижу, как у каменной стены,
К высокой женщине пугливо прислонившись,
Поодаль от бушующей толпы,
Стоит мой младший братик, насупившись.

Он смотрит, будто бы не понимает,
Зачем меня забрали у него,
Зачем меня воровкой называют
И почему я бросила его.

Забыв на миг про страх, душа застыла,
Я смело улыбнулась для него,
Ведь я сильнее всех его любила,
Не оставляя после смерти одного.

Когда воровкой стала я богатой,
Пришла я к женщине в сиротский дом тогда.
Просила своего меньшого брата
Забрать к себе домой я навсегда.

Когда меня на улице поймали
И заточили в свой последний «дом»,
Я знала, что та женщина с сынами
Заботится о братике меньшом.

Ведь, когда деньги у меня водиться стали
Я щедро ей платила за него,
Чтобы в тот день, когда меня не станет,
Она его взяла, как своего.

Вдруг в его глазках слёзы появились,
В поношенную юбку он уткнулся.
Они, простившись взглядом, удалились,
Ведь, приговор читавший, наконец, заткнулся.

Теперь за брата я совсем спокойна,
Всегда он будет и одет, и сыт.
А женщина, оплатою довольна,
От всех невзгод братишку защитит.

Но вдруг палач прервал все мои мысли,
Надев на голову потасканный мешок,
И ноги мои в воздухе повисли,
И гул толпы стал призрачно далёк.

А страх и боль в моей душе вдруг отступили,
Оставив равнодушье с отчужденьем.
Тело моё на землю опустили.
Душа боролась с мертвенным смиреньем.

Толпа что-то кричала мне довольно,
А я всё думала о брате, о родном:
«Не бойся и не плачь, ведь мне уже не больно.
Когда-то снова будем мы вдвоём…»

И отблески последнего рассвета
Всё так же блекло озаряли мою душу.
В последний раз я ощущала это.
В последний.… В небесах, надеюсь, лучше…