Шахматы...

          Зона – очень невесёлое место. А зона общего режима,  находившаяся в посёлки Верхние Тугуши, была и вовсе местом исключительно гиблым. Черти сбили кованные копыта, пока отыскивали этот тихий уголок. Неправильный, плотно вытоптанный квадрат холодной Сибирской суши, со всех сторон окружённый колючей проволокой и собачьими конурами вышек, словно поставленных на высокие и косые ходули. Она, зона, стояла на отшибе от всех сносных проходимых и проезжаемых дорог, на тысячелетнем ржавом болоте со всех сторон окружающим зону. Крошечный грязный и неуютный посёлок, состоящий из двух десятков двухквартирных домишек, где жили офицеры, работающие в администрации зоны и их жёны, работающие там же учителями в вечерней зоновской школе и медсёстрами в зоновской же медсанчасти. Да одноэтажная мрачная казарма роты охраны, вот и всё, что находилось вне пределов колючей проволоки.
 
          Так что разница между тем, что было внутри ржавой колючки и тем, что находилось снаружи, не была очень заметной. Пожалуй, на территории самой зоны даже было интересней. Там хоть был небольшой клуб, библиотека очень неплохая. За много десятков лет, каких только книг контингенту не высылали. И всё это, после освобождения оставалось в зоне. Честно сказать такой богатой библиотеки я долго нигде потом не видел. Я обнаружил там даже Маккиавели и Фрейда, что в ту пору в Советском союзе, было немыслимо. Даже свой вокально-инструментальный ансамбль был, в отличии от тоскливого посёлка, где не было совсем ничего. И единственный канал, который принимал телевизор на кривые антенны, тоже не слишком бодрил спящее сознание. А тут живая музыка! Нет, определённо на зоне было намного лучше!

          Человек, который проектировал и строил зону именно на этом месте много десятков лет назад, вне всякого сомнения, был изувером. Построить казармы на болоте, в то время когда рядом раскинулась достаточно сухая и здоровая тайга, нормальный человек не может. Дороги на территории жилой зоны и промышленной зоны, каждую весну и осень вымащивались почти двухметровым слоем отходов деревообрабатывающего производства. И раз за разом, эти слои погружались в глубь бездонного болота. И КрАЗы-лесовозы снова утопали в грязи по самые колёса. То есть, по идее - слой отходов лежащих под зоной, должен был уже превышать стометровую толщину! Кроме того, что испарения гнилого болота плодили тысячи туберкулёзных больных, вечно гниющий болотный торф еще и создавал непередаваемый букет, сероводородных и метановых ароматов. Казалось, было сделано всё, чтобы показать попавшему туда человеку ад в миниатюре. Но удивительно! Даже и в таких условиях находились люди чувствующие себя достаточно комфортно. А порой и просто весело.

          Особенно я запомнил двух, по своему замечательных весельчаков из роты охраны. Это были вечные прапорщики Иван Иванович и Лёха Решкин. Даже думаю я, что следующие звания - старших прапорщиков, они потом получили только в связи с выходом на пенсию. Именно так их все и называли, одного по имени отчеству, другого по имени и фамилии. Это был просто классический дуэт весельчаков – маленький, толстый и рыжий и высокий, худой и носатый. Жизнь в посёлке у них была настолько скучной и монотонной, что выход на работу, на зону, был для них праздником. Фейерверком эмоций. Они всегда дежурили в одной смене. В посёлке они жили жизнью простых поселян, держали гончих свиней, которые терроризировали пугливых кур, заготавливали сосновые дрова, так что поленницы бесконечными рядами уходили в тайгу. В общем, ничем не отличались от простых советских колхозников.
          А на зоне они уже становились начальниками. «Гражданинами начальниками»!!! Каков был рост, в собственных их глазах особенно! Они проработали на этой зоне всю сознательную жизнь, обоим было уже за пятьдесят и говорят, что в большом городе – имеется в виду районный центр Канск, каждый из них был не больше двух-трёх раз. Так вот, эта грязная, вечная зона и была их жизнью. Жулики освобождались и уезжали в большую жизнь, а им уезжать было некуда.

          С их то выходом на смену, и начиналась настоящая веселуха. Уже один их внешний вид вызывал невольную улыбку. Вот начинается утренний развод. Иван Иванович стоит с табличкой учёта, кривыми пальцами пересчитывая пятёрки жуликов, выходящих на работу в промзону. И вдруг замечает в толпе заключённых, своего вечного оппонента по спорам и по шахматам, худого и сутулого еврея Перцовича. Развод тут же временно откладывается. Табличка со списком бригад суётся в руки стоящему рядом солдату узбеку. Шапка сдвигается набекрень и радостная улыбка озаряет лицо прапорщика.

          - Лёха! Окружай Перца! - несётся над зоной. И два взрослых пятидесятилетних мужика, носятся по плацу, догоняя худого и юркого как суслик Перцовича. Матерясь так, что удивляются самые закоренелые зэки. Наконец, зажав его в угол у запретки, хватают за руки, за ноги и радостно дотащив до ближайшей лужи, с громким плеском роняют в самую середину. На лужах уже нарос тонкий ледок и вода холодная и грязная. Перцович поднимается и стоит в луже, обтекая мокрыми ручейками и обсыпаясь тающими кусочками льда. Вода хлюпает в кирзовых сапогах. Иван Иванович и Лёха просто сочатся полученным удовольствием от проведённой экзекуции, громко хохочут, дают на прощание Перцовичу лёгкого пинка по направлению к локалке и воодушевлённо продолжают развод. Впрочем, Перец на них не в обиде, макание в лужу, означает его освобождение от работы на сегодня. Его карточку они откладывают из заряженных на промзону, он разворачивается и идёт в секцию, сушить одежду, отдыхать и валяться на шконке, в то время как другим предстоит целую смену корячится на холоде. Так что неизвестно, кто больше выиграл.

          Он был очень дерзок на язык и поэтому частенько являлся объектом их «реприз». Если они были в весёлом настроении.  Увидев его небритую морду с большим носом, они вполне могли, выловив его после продолжительной беготни, попытаться, дико хохоча побрить его наждачной бумагой, так что лицо было потом красным как помидор. А в ответ на его крики – «козлы» и «менты поганые» - в виде наказания, сверху посыпать его зубным порошком вместо пудры. Ну а что? Не ходить же ему теперь с красной рожей! Впрочем, отношения были достаточно необычными. Они тут-же в ответ на его просьбу закурить, могли спокойно дать ему пару пачек дорогих сигарет. Или подарить хорошую перьевую ручку. Они не были злыми или жадными. Они были странными. Весь этот образ жизни, сформировал их такими.
 
          При всей своей дремучести, Лёха и Иван Иванович обладали способностью плодить удивительные афоризмы и фразы становящиеся зэковской классикой. Зону, они знали гораздо лучше любого сидельца, и ни один закуток не мог остаться незамеченным и не просмотренным при их обходе. Так Лёха, застав в высоченном бункере из-под опилок спящего чумазого грузчика древесных отходов, схватил его за шиворот и притащил в «надзорку» из промзоны, писать объяснительную, с твёрдым намерением засадить его в штрафной изолятор на полных пятнадцать суток. И не со зла, а потому что так было надо. Но тому, очень не хотелось сидеть две недели в душном и тесном, но при этом холодном помещении и он всячески пытался избежать наказания. Он упирался до последнего и объяснительную писать отказывался всеми силами.

          - Пиши! – настаивал Лёха, хватая за затылок и тыча жулика носом в бумагу, - спал на рабочем месте!
          - Да я не спал! – отчаянно отбивался провинившийся, - я там просто отдыхал, сидел.
          - Хорошо! – соглашался Лёха, - так и пиши! Сидел на спине!

          Но особым удовольствием было для меня наблюдать, как Иван Иванович играет в шахматы. Шахматист он был доморощенный и не знал даже основ шахматной теории. Но настолько был увлечённым и азартным, что соглашался играть с кем угодно и когда угодно. Он любил сам процесс игры. Атмосферу боя. Я пытался с ним играть, и даже выиграл две или три партии. Но увидев, как тяжело он перенёс свои проигрыши, больше не рискнул. Иначе бы и я разделил судьбу замоченного Перцовича. Вроде бы это было и в шутку, но мокнуть в осенних лужах, мне очень не хотелось. А ведь потом и не обидишься всерьёз. Ну подумаешь, пошутили.

          Любил с ним играть,  только один жулик, Норильчанин – Слава Сергиенко! Но Слава и сам был большим юмористом и поэтому каждую игру он превращал в шоу. Отношения между контингентом и представителями администрации строго регламентированы. Шизо – штрафной изолятор, можно заработать и за одно неосторожно сказанное слово и просто, как однажды было написано в одном посадочном рапорте – «с ненавистью посмотрел в сторону надзорки». А игра в шахматы давала огромный простор для неформального словесного общения. Слава пользовался этим на полную катушку. Игра обычно происходила в «нарядке», помещении где работали нарядчики.

          Иван Иванович и Слава гремя табуретками садились напротив друг друга. В литровой банке заваривался крепчайший чай, «чифир». И если с круглого лица Славы не сходила улыбка, то Иван Иванович сразу с ушами уходил в ситуацию на доске. Славик играл очень сильно, даже сильнейшие игроки выигрывали у него редко и прапорщик ему был явно не соперник. Но играл он не для того чтобы выигрывать. Дело в том, что прапорщик так уходил в игру, что как глухарь на токовище ни на что не реагировал и не обращал внимания во время обдумывания очередного хода. Двигались первые фигуры. И начиналось представление!

          - Ты что, чума кривоногая, уснул, что-ли, - говорил Слава! – ходи давай! Или тебе пинка дать, под твой толстый зад,  для скорости?
          - А…? – растерянно вскидывался Иван Иванович, - не мешай, видишь, я думаю! – и медленно передвигал пешку.
          - Чем там думать-то? У тебя мозги как у курицы, размером с горошину, думает он, у тебя единственная извилина и та от фуражки, - опять дерзил Слава и атаковал конём.
          Иван Иванович чесал затылок, хватался толстыми пальцами за фигуры, опять убирал руки и только раза с пятого решался наконец на следующий ход.
          - Ну ты и дебил! – почти кричал норильчанин, - вас что, там специально таких в дубаки отбирают, баран на баране. Смотри, как я вам падлам тупорылым глаз на уши натягиваю, - и рубил офицера.
          Прапорщик чуть не плакал, - вот ты чёрт, ну как же так? – переживал он потерю очередной фигуры. То, что говорил ему Слава, он точно не слышал. Он был весь в игре, на клетчатом поле.
          - Где тебя такого козла только родили? – издевался жулик, - вижу на уме у тебя только жрачка и водка, а ещё лезешь в шахматы играть. Вот гнида! Тебе только в куколки играть, а ты лезешь к серьёзным мужикам!

          Это издевательство продолжалось на протяжении всей получасовой партии. И если бы в другое время, за такие слова, обращенные к любому представителю роты охраны, он бы давно уже парился в Шизо, то в момент игры ему всё сходило с рук. Потому что в самом конце игры, он имея самую выигрышную позицию, умудрялся незаметно поддаться и спустить игру. Иван Иванович прыгал на табуретке от счастья, угощал Славика хорошими сигаретами. Щедро вытаскивал из кармана запрещённую пачку цейлонского чая и вёл себя как милосердный победитель по отношению к убогому, поверженному варвару.
          В такой момент его можно было просить о чём нибудь таком, что не очень одобрялось администрацией зоны. Поэтому-то и появлялась у нас в дни рождения водка или самогон. Не бесплатно конечно, не бесплатно. Иван Иванович был добрым прапорщиком, он был весёлым прапорщиком, но выгоды своей никогда не упускал.