Сказка про поющую ворону

        Стояла весна. Никуда она не торопилась, потому и стояла. Мы с чайником сумерничали на кухне. Подошли к окну … то есть, подходил-то, конечно, я – чайникам ходить не полагается.
        Выглянула луна, не приметила ничего для себя интересного и вернулась к себе, за облачко.
      - Смотри, смотри, - загудел чайник, - как она дом вон тот, нежилой, осветила-то! Там, знаешь ли, Счастливчик домовым …
      - Ну-ну, - подзадориваю. Чувствую, вот-вот сказку начнёт! Он и впрямь, не учуял подвоха, да и начал:
        Домового этого раньше Бедолагой звали. Очень он загрустил, когда дом обезлюдел. Всегда грустный такой был и часто плакал. От такой жизни он, конечно же, заболел. Так-то… Я вот ведь о чём. Во дворе этого дома дерево растёт, отсюда его не видно, какое – не скажу, но большое. На дереве – гнездо из прутьев, а жила в том гнезде тогда ворона.
Сердце у неё было хоть и птичье, но доброе, и она очень, очень жалела грустного домового, особенно, когда он заболел. Каждый день она навещала его, пытаясь развлечь новостями и, непременно! - приносила ему что-нибудь вкусное из того, что доводилось раздобыть.
        Только, вот беда, - никак не выходило у неё победить грусть, и ворона ждала весны, когда прилетят птицы. Она так надеялась, что их щебет и пение будут хорошим лекарством. А весна всё не приходила и не приходила, видно, где-то у неё были другие дела. И тогда, ворона решилась. Прилетела она  как-то раз  к домовому, угостила его своими гостинцами, а потом …
        Уселась ворона в слуховом окошке, сосредоточилась… потом подняла голову и – запела! Голос у неё был грубый и хриплый, манеры неважные, но она очень старалась, выводя все положенные трели и рулады. Сначала она исполнила песню дрозда, потом – песню скворца. Грустный домовой смотрел на неё округлившими глазами, он шевельнуться не мог от удивления. А ворона закончила песню скворца и начала песню соловья!
И чудо не заставило себя ждать. Грустный домовой обхватил себя за бока и громко, от души, расхохотался. Сам знаешь, смех для грусти смертельно опасен, та сразу бросилась наутёк и больше не возвращалась.
        И, конечно же, домовой начал быстро поправляться. Скоро он совсем выздоровел, стал таким упитанным, весёлым добрячком. Но, вот незадача, рядом с этим новым Бедолагой ворона почувствовала себя совсем чужой. Понравиться ей это, конечно, не могло – она и улетела подальше.
        Хорошо, знакомые домового уже прослышали о чуде и снова стали навещать его – поболтать о том, о сём, да и угоститься, чем Бог послал. Даже имя ему переменили, и сделался он – Счастливчик. Вести об этом побежали во все стороны, и кто же больше всех радовался им? Правильно, ворона.
        А Счастливчик потихоньку часто-таки грустит о вороне.
      - Ты-то откуда знаешь? – поинтересовался я.
      - Откуда, откуда! - вскипел вдруг чайник. И сердито засипел.