Содом

         
   Поэма смутного времени
      (фантасмагория)

Комедия. Обычная «камедь».
Во мне в раздоре два давнишних друга.
Он – весь мороз,
                Она – сплошная вьюга!
И дружбе их вовек не устареть.
Но как на эту дружбу посмотреть…
Мороз зимой предполагает солнце,
Улыбки, леденцовые оконца
И самовара пышущую медь –
Но не спешите дифирамбы петь.
Уже летит морозная подруга,
Косматая, взлохмаченная вьюга:
-Эй! Поспешите двери запереть,
я душеньку свою хочу согреть!...
Вот промелькнула ведьмина метла.
А ведьма где?
                Да вот она, взрывает
                Сугробы,
             Бесновато завывает:
-Полцарства дам за уголок тепла!..
А за окном опять мороз.
                Носат.
Вечерней стужей дышит на закат.               
Куда ни глянь, трескучи и белы
Березок полосатые стволы.
Но вот угас и солнца уголек.
Пожалуйте ко мне на огонек.         
               

    …..
…В моем дому беседа при свечах
о том, как царь Кощей над златом чах,
 как, в детство впав, на Золушке женился.
Я был когда-то у него на щах
И даже в любомудрии сразился
С Поэтом при кощеевых свечах.
Поэт был жох и вовсе не дурак,
Спиною не чесался о косяк,
С достоинством придворного лакея
Изысканно судил о Галатее
И с Золушкой пускался в краковяк.
Кощей меж тем смущенно тер медяк,
И левый глаз его, подобно солнцу
Закатному,
             Поглядывал в оконце.
Я понял,
              Здесь царит матриархат.
О, маскарад старинной новизны!
Героев нет,
               И, в общем, все равны,
Но в равности своей постыдно розни,
Друг другу не враги и не друзья.
И, значит, больше ждать чудес нельзя,
Коль у Кощея истощились козни.
И сам он, от господ гостей тайком
Глаз обласкав потертым пятаком,
Идет на кухню и по-детски плачет.
А Золушка бьет черным каблуком
Дощатый пол.
                Она опять чудачит.
Поэт от умиленья бойко скачет
И вкруг хозяйки вертится волчком.
Оставим их. Нет радости в содоме,
Тем более  содом в родимом доме…

Вернемся вновь к беседам при свечах,
Насытимся, как повелось, речами.
 В своем дому я окружен друзьями -
Унылыми,  при небольших чинах.
Один из них, носатый и худой,
Что с юности стишками пробавлялся,
С кривой усмешкой  доказать пытался,
Что он изгой, но за народ -  горой.
Он говорил: «Кругом одни жлобы,
В стране разор,
           Безнравственность и ересь.
Слизнул слюну с презрительной губы.
-Те водку пьют,
           те попросту заелись.
А эти, что всерьез еще вчера
Дурели от Интернационала,
Орали пролетариям: «Ура!» -
Сегодня присягают капиталу.
И я готов  сплясать ему канкан,
Хотя считался неплохим поэтом.
Но этот дар, что был мне Богом дан,
ничтожным стал…
                Но мучит как при этом!
Он замолчал.
                А теплый плач свечи
Неслышно угасал.
                Часы пробили
Двенадцать ночи.
                И уже в тиши
Свет совести в душе восстановили.
И каждый почему-то стал не рад,
Что в меру честен, волен и богат,
Что за окном наладилась погода,
Что все мы существа мужского рода,
Что, слава Богу, не матриархат,
Хоть наши жены под пятой не ходят,
Что прет удача рыбьим косяком,
Что каждый с кем-то из «верхов» знаком,
Что разливаем солнце по бокалам…

Наутро  небо Пушкиным дышало.
Хоть и с похмелья, солнце все же встало
Со дна хрустально-звонкого бокала…
И недостатка не было в речах.

Оставим их.
              Вновь встреча при свечах.
И на часах двенадцать. Собеседник –
Гость не случайный.
                В самоваре медном
Бурлит и пышет родниковый звон.
Я знал всегда, явиться должен он! -
Без котелка, без тросточки под мышкой,
Своим обличьем схожий с серой мышкой.

Так повелось не с первого ли Рима,
К нам входят двойники совсем незримо.
Не выбирая времени и мест,
В часы печалей и часы торжеств,
В ночной тиши, средь толчища дневного
Они тебя находят – вот такого,
Каков ты есть.
                В кругах земных от века
Всегда хватало серых человеков.
Но даже толпы этих самых серых
Навряд ли доведут до «Англетера».

Уверенно вдавив в щеку кулак,
Мой собеседник изъяснялся так:
-Секунды в жизнь слагаются, мой друг,
часы уверенно тиктакают. И вдруг
ты накарябаешь с известной долей риска
своим друзьям предсмертную записку.
И остается сделать только шаг,
Но шаг – последний!
                Шепчешь -  как же так?
Вновь ищешь в жизни некие резоны,
Поспешно укрепляешь бастионы
Любви и веры, веры и любви.
И, укрепив, прошепчешь: «Се ля ви?»
Ого! Уже ирония проснулась.
Но есть в фигуре некая сутулость.
Ах, сукин сын, хотел попасть в страдальцы,
Выламывать в предсмертных муках пальцы.
Таких страдальцев в нашем пошлом мире
Поразвелось, как живчиков в сортире.
Слепые, тычутся, хватаясь за живот,
А мысль о смерти из ума нейдет».

История продолжу я.
                Трагедий
У нас хватало. Помните, когда
Кощей был обесчещен,
                Трубной медью
Мы заливали веси, города.
Хотя, признаюсь, я довольно стойко
Сопротивлялся всякой перестройке,
Терзающей здоровый организм.
Духовный не переношу стриптиз.
Наверное, и сгинул бы в корсете
Страны Советов, если б Божьи сети,
Спустившись с неба, из-за облаков,
Меня не подцепили  в свой улов.
А двойника в заоблачном эфире,
Конечно, спросят:
                -Что там, в вашем мире?
-Разбой и грязь, я этому свидетель.
Но я всегда был выше склок и битв,
Поскольку Божьей милостью пиит.
-Взорлил над схваткой, значит. Из сортира.
Помощники, в кунсткамеру певца!
Такого не хватает молодца
Нам для картины целостного мира.

Настольные часы включили ход.
Потухли свечи. Мишура поблекла.
Но, словно Феникс, возродясь из пепла,
Живым цветком ярчала жизнь и крепла.
Переживем и этот смутный год.
Добро и свет – вот наши доктора.
Часы идут. Окончена игра.

                Вместо эпилога

Прощай, поэт!
                Комедия ошибок
Продолжится,
                Она на все века.
Вечерний воздух воспален и зыбок,
А жизнь вокруг мудра и глубока.
В ней есть всегда обычная «камедь».
Комедии вовек не устареть.
А я хочу послать письмишко вьюге.
Я слышал, что она в большом недуге,
Давно устала плакать и седеть,
Но, как и все живое в этом мире,
Мечтает, хоть в кощеевой квартире,
В тепле за чашкой чая посидеть
И поглазеть на солнечную медь.
… Пишу письмо, гляжу в окно солово,
Терзаю злое и пустое слово
И напрягаю почерк угловатый.
С небес свисает тишина, как вата,
И сквозь нее плывет радиозонд
Куда-то за метельный горизонт.
Вот-вот мелькнет
               среди колючих строк
Забытой сказки мудрый огонек,
И вслед за ним придет метеосводка:
«Ждем минус сорок.
                Запасайтесь водкой»      
               
               
1987 - 2006 года







   ***