Сказка про автомат ЧА 40541

         Жил да был на свете автомат ЧА 40541. Жил он  в большой пирамиде, вместе с другими автоматами. А был он  новенький, совсем молодой автомат - даже вороненье ствола залосниться не успело. Вот товарищи его были ребята бывалые - у иных стволы чуть не голой сталью отсвечивали. Тёртые, одним словом.
  По ночам автоматы в пирамиде не спят - не положено. Вот и повелось у них - друг другу бывальщину рассказывать, про всякие свои приключения го¬ворить. Но автомату ЧА 40541 рассказывать было нечего, и он за¬вистливо молчал, слушая других.
Только когда речь заходила о патронах, ЧА 40541 преображался.
       - Бедные, - сочувствовал он им, - какая у них доля? Проспать всю жизнь, чтоб перед смертью вспыхнуть на миг. А патроны лежали в тяжёлых пачках, за¬паянных для надежности в цинк, и хитро помалкивали. Уж кто-кто, а они-то хорошо знали, что без них никакой автомат не стоит прикладистой дубинки.
        У автомата ЧА 40541 был Хозяин, молодой и сильный. У него были боль¬шие голубые глаза и широкие плечи. А еще у него были большие, добрые ру¬ки. Иногда он прижимал этими руками ЧА 40541 к своему крепкому телу, а иногда - вы послушайте только! - разбирал его, чистил и смазывал нежным, вкусным, совершенно нейтральным ружейным маслом.
Как-то, перед рассветом пирамиду открыли, и автомат ЧА 40541 сначала даже не узнал рук хозяина - так резко и бесцеремонно выдернули его из гнезда. Сперва он решил обидеться, но потом чуть не запел от восторга. Всем своим существом он вдруг почувствовал, понял - вот оно! Началось!
       …Тогда, на рассвете автомату ЧА 40541 пришлось несладко. Он попадал и в воду, и в песок, пробирался через колючие заросли и падал на каменистую землю. Иногда хозяин вскидывал его, и он стрелял, содрогаясь от возбуждения.
В очередной раз он упал, но не ощутил на себе хозяйской руки. Хозяин лежал лицом вниз, чуть протянув руки вперед, и его большие добрые пальцы как-то нелепо и быстро скребли землю, ломая ногти о мелкие камни.
        И автомат ЧА 40541 внезапно понял, что эти руки уже никогда не обнимут его, не прижмут к сильному молодому телу и, уж тем более, не разберут, не почистят и не смажут нежным, вкусным, совершенно нейтральным ружейным маслом.
Тогда он прощально прижался прикладом к плечу Хозяина и раскаленной гремящей ненавистью плюнул в камуфляжное пятно куртки - впереди, метрах в пятидесяти...