долина неуловимого

Разноцветная черная птица
скользит над лиловым полем.
Перелеском натерта
роговица неба.

Одинокий кустарник цепляется
за уходящий день.

Когда все это погрузится в сумерки,
как уже малопонятные предметы
на баржу,

мир поплывет под звездами
зимней ночи.

Где я читал недавно совсем:
"спасибо, луна, за солнечный свет?"
или явилось во сне
ровно так, словно
все, что было,
уходит в прошлое дальше осени,
хоть отчасти жив
ее поздний невесомый свет.

Прости, в череде
изменяющихся повторений,
слова не являются исключением.

Лучше не думать,
что тропинка узка,
а судьба далека,
близка.

Лучше не переворачивать покрывало,
лучше не делать, чем делать.

Если бы я мог не заметить,
как опрятная черная птица
скользит над полем...

Да, в этом есть триумф
метаболизма,
в этом есть
вытягивающей душу из синапсов
фрагмент
сказки.

Нужно быть еще не в уме,
либо уже отчаяться на это
прямое чувство.

Поэтому действительно -
спасибо Луне,
словно в фильме, от носферату -
улыбка -
благодарность
аппарату для передачи
изображения.

Изображения...
не будут ли они
мучить нас
вечно?

Изображения, условно сказать,
любви...
изображения скорби...

Разве ты не чувствуешь,
как те и другие
смешиваются?

Смешиваются слова
в алхимической пробирке.
На стенках - осадок лазури,
желчи, воли.
Нужно получить каплю
сияющей лжи,
дабы принести ее на алтарь
мира.

Это тошное слово
несомненно имеет
хождение.

Быть может, тогда
что-то изменится вдруг.

Отрешение -
способ,
равно как и
грубый драйв
и даже падение
в чьих-то
равнодушных,
по крайнему счету,
глазах.

Все, что мы готовим,
это не война,
это укол иглы.

В самое сердце.
За что?

За вовлеченность.
Позвольте, я почитаю
стихи
нам.

Позвольте, вы почитаете стихи
нам.

Позвольте себя стихам.

Дальше,
намного дальше,
чем все мы думаем,
что-то срезонирует,
сдвинется,
стронется,
пролетит,
сияя,
над полем,
станет
вершиной
творения
и твоим сопричастным,
долина
неуловимого.