Ответ патриарху Кириллу -Гундяеву- 1

Патриарх Кирилла (Гундяев) в интервью корреспонденту телеканала Россия: "Церковь хранит в своей истории, в своем Предании замечательные имена святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. В каком-то смысле мы Церковь Кирилла и Мефодия. Они вышли из просвещенного греко-римского мира и пошли с проповедью славянам. А кто такие были славяне?

Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери».
Видео

              Ромейскому кесарю (кн. Владимиру)


Русь не простит тебе позора, рабыни лицемерный сын,
Предатель русского народа, ромейский кесарь - подлый властелин.
Братоубийца княжьей крови, на землю своего отца,
Принесший мрак, раздор, и волю... безумия, и вражий стан.

Русь не простит, она всё помнит, она давно уж прокляла
Твоих наймитов, цареградский ворон, что рушили на радость силам зла...
Грязь, изуверство, дым пожарищ, усобиц гнев, унынья мрак,
Поруганных детей в угаре яром, и как итог: нашествие врага.

Канонизированный волк, треклятый лжец, властитель слабый,
ты по достоинству христов, опущенный ромейской бабой...


***
И в этот миг на городницах ударили в била. Люди, повернув головы к Горе, увидели, как на требище перед стеной появилось много княжьих гридней, они что то тащили верёвками с Горы.

И вот на склоне между деревьями и оврагами появился  стоявший до сих пор на требище Перун, громоздкий деревянный идол, готорго волочили гридни, он подпрыгивал, поднимался, падал; над взвозом Перун покачнулся, перевернулся и вниз головой, стремглав, ломая деревья, раздирая кусты, взрывая землю, с шумом, свистом и треском полетел с горы и, поверженный, упал в обрыв недалеко от ручья и толпы, которая в ужасе онемеля при виде этого зрелища.

Но Перун пролежал там недолго, в тот же миг его окружили гридни, отроки, дворяне, которые на конях примчались с Горы, ремнями и толстыми веревками зацепили лежащего бога, его голову, руки, ноги: тиуны, прибежавшие с дворянами, секирами вырубили золото и серебро, потом все разом ударили по коням, закричали и потащили Перуна по оврагу.

Идол прыгал на выбоинах.
- Гой-ла! Гой-ла! – надрываясь, кричали погонычи.
- Кирие элейсон! Кирие элейсон!(господи помилуй –греч.)  - пели священники.
В огромной толпе поднялись шум и крик, стонали женщины, плакали дети.
Перуна доволокли до берега и столкнули в воду. Тяжёлая дубовая колода завязла и неподвижно лежала на косе. Тогда вперёд кинулись тиуны, дворяне, отроки – в одежде, постолах, босиком, лезли они в воду, отталкивали шестами и прямо руками колоду от берега.
А на толпу тем временем напирали гридни, княжья дружина; размахивая кольями, позвякивая мечами, они теснили людей к воде.
- Креститесь во имя отца , сына и святого духа, провозглашали священники; люди заходили в воду всё глубже и глубже.
Наконец Перуна сдвинули с места, и он поплыл, за ним вплавь бросились дети и окружи идола , а многие люди, потрясённые всем происшедшим, стоя в воде кричли:
- Выдыбай, боже! Выдыбай , боже!
- Кирие элейсон! Кирие элейсон! – пели священники.
Перун плыл. С деревянного помоста на высоком пригорке смотрели на него князь Владимир, княгиня Анна, воеводы, бояре.
- Выдыбай, боже! Кирие элейсон! – смешивалось в раскалённом воздухе.
- А идол плыл всё дальше и дальше. По берегу вслед за ним бежали люди.
- Выдыбай, выдыбай, боже!

Князь Владимир видел, как разбегаются во все стороны от священников киевляне, какие насилия учиняют гридни и дружина, но не сочувствие, не жалость к людям терзали ему души.
- Он стоял, весь напрягшись, безмолвный, сведя на переносице брови, стиснув губы, отчего лицо его стало суровым, хищным, и  смотрел на толпу холодно и грозно.
Нет, это был уже не тот князь Владимир, который когда то вёл ласковые, сердечные беседы с дружиной, с воинами и всеми людьми Руси.
«Убогие, тёмные люди, -думал он, - ведаете ли вы, что весь мир называет вас варварами, язычниками, ведаете ли вы, какую муку мне пришлось принять на себя, чтобы спасти вас, защитить Русь?!» *)
Сейчас, как недавно в Херсонесе, но еще отчетливей, еще острей ему показалось, что он имел на это право, должен был и уже стал выше всех этих людей. Ему одному ведомо больше, чем всем им. Они должны радоваться, быть ему благодарны, что он сам крестился и ныне крестит их.
- Крестить! – вытянув вперёд правую руку, хрипло промолвил он. – Крестить, а кто не обрящется – карать…
- Многие лета василевсу Владимиру! – гремел хор.
-  Исполайте деспоте! – тянули греческие священники.
Князь Владимир был милостив и щедр к новообращённым Христинам города Киева. В этот день он велел поставить на всех концах перевары с медами и олом, дать убогим людям хлеба, говядины.

Однако, как ни кричали биричи, никто не отведал в городе медов и ола, голодные люди не кинулись к хлебу и говядине.  До позднего вечера в предградье, на Подоле и даже на Оболони разъезжали на конях и ходили пешком княжьи мужи, тиуны, гридни. Приблизившись к какому нибудь двору, они смотрели, есть ли на доме, хижине или на двери землянки отёс – знак креста…

Впрочем, если он и был, то княжьи мужи всё равно заходили во  двор: ведь там наряду с крешёными могли жить и язычники – люди старой веры.
Княжьи мужи были очень суровы и безжалостны  - тут слышался крик, там гридень таскал  за  седую бороду какого-нибудь кузнеца. По концам от Оболони и Подола к церкви над  ручьём вели людей, там крестили…

(Семён Скляренко «Владимир)
*) то есть выгнать мать своих шестерых детей Рогнеду и отдаться Анне, впрочем Скляренко вельми величает крыжевен