Давид

Какое грустное время. Невыносимо грустное…
Они уходят, один за другим, смотрю им в след…
сердце, мысли, слова... в одну непрекращающуюся молитву  - всё, чем могу!!!
Свет вашим душам!


Есть невстречи  которые помнишь.
Смотришь в глаза человеку,
тепло взгляда и в ответ тепло,
а сказать и нечего... невстреча.
Будто поклонились друг другу на пути.
Просто поклонились.

И когда, как сегодня, телефонный звонок приносит весть,
вроде бы о чужом человеке, а сердце надрывается...
смотрю в окно и белое-белое небо дрожит...

Я попала в Абхазию уже далеко после войны, первой войны,
но ходила по ее следам и они еще были горячи... до слёз...

«Девочки, будьте осторожны, если что, говорите, что вы к Додику приехали, вас не тронут»,–
напутствовала нас в первый день Михайловна, мать Додика, проводив до калитки.
Мы остановились в их доме. Самого Додика еще в глаза не видели.
«Хорошо» - ответили мы, не совсем поняв кого нам бояться в практически вымершем Новом Афоне.
Свиньи с поросятами бегали по улицам, но им до нас дела не было,
на пляже три человека рассредоточенных в пределах видимости
и казалось в этом тихом раю, цветущих рододендронов и магнолий,
кроме счастья ничего и никого нет.
Мы собирали «куриных богов» на берегу,
плескались и плавали за горизонт моря и когда повернули назад,
увидели на берегу возле нашей одежды довольно внушительную группу парней...
с автоматами...и огромными собаками.
Ничего себе начало отдыха!
Они что-то кричали нам, но шум воды заглушал их голоса,
в обратную сторону, по-видимому, слышимость была лучше,
потому что моя подруга сразу вспомнив напутствие Михайловны, прокричала:
«Мы приехали к Додику!»
Фраза оказалась, действительно, сакраментальной.
«Они спрашивали к кому мы приехали? – спросила я удивленно подругу.
«Не знаю, о чем они спрашивали, на всякий случай».
Я посмотрела на берег, парни рассмеялись и не торопясь ушли.
Вечером при знакомстве с Додиком, Михайловна возмущалась, что напугали «её девочек»,
он смеялся и говорил, что уже в курсе, ребята возвращались с охоты.
«Женщин у нас мало осталось, да и те замужем, так что всегда ссылайтесь на Додика», -
не уставала повторять Михайловна.

Уже не помню, что нас дернуло поехать отдыхать в место,
куда нормальные люди даже не помышляли ехать,
но мы уже там, среди людей,
в глазах которых странная тишина... черных воронок-окон разрушенных  домов...

«Люди еще спали, когда прилетели первые самолеты и сбросили бомбы на санатории», -
нам потом  рассказали о войне, но ни Михайловна, ни Додик о войне не говорили.
А санаторий, на который упала одна из первых бомб, был на их улице...

В Новом Афоне есть пруд, где среди кувшинок плавают лебеди, и парк, в котором растут экзотические и редкие деревья.
Парк и пруд дело жизни давноушедшего отца Додика.
Это самое красивое место в Новом Афоне.
Говорят, что сейчас оно не такое красивое, как было до войны.
Михайловна рассказывала, как трудно Додику одному и без денег восстанавливать и смотреть за парком и прудом.
"Дело отца, как оставишь! Сам все делает.
Людям платить надо, а откуда деньги, администрации не до парка.
Вот пойду пенсию получать, повысили, теперь 10 рублей!»
«Десять??? А сколько было?»
«5»…

Додик приходил домой за полночь, мы с ним практически не пересекались.
О нем все время рассказывала Михайловна,
он был ее единственный сын и свет ее очей.
Она только и мечтала женить сына. Присматривала себе хорошую невестку.
«Да, кто тут останется», - потом вздыхала она...
а ей очень хотелось семью большую и много внуков...

Я потом приезжала каждый год в Новый Афон, и встречалась с Додиком,
уже обнимались, как старые и добрые друзья,
вместе сидели за одним столом, разговаривали,
вернее, говорили другие, я-то  как всегда молчала и слушала...

Есть невстречи которые помнишь...
Чувствуешь человека, большого, сильного, смотришь в его теплые глаза,
слышишь в его молчании его сердце и говоришь ему: «Здравствуй!» и обнимаешь...

Вечный Свет твоей душе, Давид!


мои молитвы сейчас и тебе и твоей маме, Валентине Михайловне, не могу представить, как она переживет это...