Летописи Лихолетья. Сказка. Глава вторая

Глава вторая


У обочины дороги
Пятеро людей убогих,
Кто богаче, кто бедней,
Раз собрались по весне,
И поджечь траву решили:
В кучу мусор навалили,
Зажигалку поднесли,
Кучу мусора зажгли!
Чтобы пламя побежало,
Всю вокруг траву сжигало,
Далее – и дол, и лес…
Дым поднялся до небес,
Солнышка уже не видно…
Ну а им – совсем не стыдно,
Что сгорят сады, дома…
Может быть, сошли с ума? –
Вон, сидят и пиво пьют,
Речи матерные льют…

Вот старушка к ним подходит,
Речь журящую заводит,
Говорит: ох, что же вы,
Поджигатели травы,
Что ж вы, ироды, творите!
Вам лишь только водку пить бы!
Потушили бы пожар!...
Ну а те, весьма заржав,
Бабушку послав далече,
Свои матерные речи
Обратили на нее:
Мол, иди-ка, ё-моё!

Тут мужчина к ним подходит,
Да и ту же речь заводит,
Говорит им: хватит ржать,
Хватит траву поджигать!
А ведёрко, вот, возьмите
И пожар свой затушите!
А у бабушки прощенья
Попросите, извиненья!

Незнакомца они тоже
Тут послали: мол, по роже,
Тебе быстро надаём,
И бабусю вновь пошлём!...

Что ж, тогда, без слов излишних,
Неизвестный к ним поближе
Преспокойно подошёл… –
Как-то им нехорошо
В тот же миг чего-то стало,
Душа в пятки побежала,
И они, увы, храбрясь
Размахнулися и – хрясь!... –
Себе, каждый, поломали
Руки, ноги, челюсть… Матом
Закричали уж благим
И закашлилися, – дым
От пожарища клубился…
А они – лежат, и – быстро
Норовят уж убежать –
Да не могут, лишь – лежат…
Только кашляют и воют…
А пожар бежит по полю…

Неизвестный быстро к речке,
Тут текущей недалече,
Бегает с ведром в руке,
Воду черпает в реке,
Пламя скоро заливает;
Вот пожар уж угасает,
Вот уже рассеян дым,
Вот уж небо голубым
И высоким предстаёт…
Птичка поодаль поёт…
Хулиганы же лежат,
Переломаны, дрожат…

Незнакомец к ним подходит;
А старушка речь заводит –
Незнакомцу говорит:
«Есть в лесочке дальнем гриб;
Гриб тот необыкновенный,
Очень-очень сокровенный,
Под осиною – сморчок,
Сам – не больше, чем вершок;
Там в лесу грибов-то много,
Но один он – недорога;
Его всякий – не найдёт,
А найдёт – так пропадёт:
С завидущими глазами,
С загребущими руками
Его людям не найти –
Лишь заблудятся в пути.
Ты ж его в лесу найдёшь –
Свою силу обретёшь!
Он откроется тебе;
В этом маленьком грибе,
Что таится под осиной,
Есть таинственная сила:
Никакое колдовство,
Никакое ведовство
Уж тебя не одолеют, –
Сам колдующий заблеет
И предстанет тут же, здесь,
Тем, что он, по сути, есть!...»

«Благодарствую, конечно, –
Незнакомец ей неспешно
И с улыбкой говорит, –
Только, разве, может гриб
Наши все решить проблемы?
И потом: к чему, зачем я
Должен этот гриб найти,
Чтобы что-то обрести?
И вообще, зачем мне это:
Тот сморчок, растущий где-то
В диком сумрачном лесу?
Не пойму я, в чём тут суть?...»

А старушка вновь глаголит:
«Ты всю жизнь взыскуешь воли, –
Наконец ее найдёшь;
Своё время обретёшь,
Что утратил незаметно, –
Иди смело в лес заветный!
Кто же, ежели не ты?!
Тридевятое в пустырь,
Как и это чисто поле,
Без твоей заветной воли
Превратиться… верь не верь…»

Глядь, раскрылась в поле дверь,
Засияла… вновь пропала,
Как мираж, как не бывала…
Плыли в небе облака,
Отражала их река…
Тут старушка засветилась
И в березку обратилась,
На холме стоит в приволье,
Путь ветвями через поле
Кажет – в дальний синий лес…

Охватил лежащих стресс:
Кто впал в ступор, кто в припадке
Бьётся, словно в лихорадке,
Кто в прострации лежит…
Коршун в небушке кружит…
От увиденного ими –
Позабыли своё имя,
А на лицах – лишь «тик-так»,
Не придут в себя никак!...

Незнакомец их оставил,
Поле, тихими стопами,
Долго ль, коротко ль, прошёл,
Встретил дуб в лесу большой, –
Дуб дорогу указал:
Мол, иди, куда глаза
Твои в этот миг глядят,
Не теряй свой верный взгляд,
Через чащу ты иди,
На строчки же не гляди,
А увидишь как сморчок –
Маленький, всего вершок,
То уж сразу всё поймёшь,
Свою силу обретёшь!...

И, действительно, тропинкой
Всё плутая, под осинкой
Незнакомец наш сморчок
Вдруг увидел: Старичок
Перед ним стоит невнятный,
В шляпе сморщенной, заплатной,
Ростом же – всего вершок,
И по виду – дурачок.
Говорит ему, сморкаясь,
Старичок, чуть улыбаясь:
Ты, мол, милый человек,
Уж нашёл меня; я век
Целый тут стою, ненужный
Никому, лишь только в луже
Отражаюсь слегонца,
Оп-ца-дрица-гоп-ца-ца!
Мимо тут меня ходили
Люди разные, будили
Своим шумом спящий лес,
Каждый – сам себе балбес!
Всё ходили, да рядили,
Да меня не находили;
Ну а ты – меня нашёл!
Это – очень хорошо!
И теперь, тебе, такому,
По вселенскому закону,
Я уж Силу придаю,
Волю тоже, вот, дарю,
Да и кой-чего другое,
Баснословно дорогое,
То, чего нельзя купить,
Ни украсть, ни «наварить»...
Сам не знаешь ты чего,
Как себя сам самого…

Ветер слабенький повеял,
Оступилось стрелкой время,
И – растаял старичок,
Как не был, – растёт сморчок
Под осиной лишь невзрачный,
Чьей-то шуткой неудачной…
Вот и всё, и – тишина,
Тёпло-тихая весна…

...С этих пор над речкой синей,
Там, где шепчутся осины,
Там, где сосны, пихты, ели
Столь роскошные стоят,
Где земля дарует силы,
Где становится красивой
Вновь душа, и даже в теле
Чувства, вдруг, заговорят,

Там вот, в домике над речкой,
Одинокой, плавнотечной,
Поселился Лесовод, –
Вот уже который год
Лес окружный охраняет,
Никому не дозволяет
Он деревья в нём рубить,
Гадить, мусорить, сорить,
Поджигать траву весною,
Или летом под сосною
Разводить большой костёр. –
Благодарный лес растёт,
Шелестит своей листвою,
Источает запах хвои…

Лесовод не только лес
Окормляет, – ибо без
Окормленья и народ
Обратился было в сброд, –
Сам себя предав забвенью:
Люди словно озверели,
Превратились просто в скот, –
Деградировал народ, –
Превратился в биомассу, –
Уж былые все запасы
Проедает, а проев,
Пьёт лишь только, озверев, –

Значит, тоже окормленья
Просит-требует, – и бремя
Массу обратить в Народ
На себя взял Лесовод!
Начал он с порядков строгих;
Школу новую отстроил;
Запретил машины мыть
В речке-озере; и быть
Каждого заставил тем,
Кем кто был, – ведь люди те
Прежде многое умели,
И, быть может, и хотели
Воплощать уменья, труд –
Не могли уж нынче тут! –
Кто был плотник, кто водитель,
Кто колодезный строитель,
Кто кузнец, кто швец, кто жнец,
Кто на дудочке игрец,
Кто доярка, агроном,
Доктор, даже астроном, –
Не нужны как будто стали,
Прозябали, опускались…
Но теперь – всё изменилось!
Изменился словно мир весь!
Каждый стал немало нужен!
Приглядевшись, обнаружим:
Каждый жизни смысл свой
Обретал, уж не пустой
Жизнь казалась, жить хотелось,
И душе чего-то пелось!...
Вот хозяйство возродилось,
Вот уже необходимость
В самогоне отмерла,
И Разруха, вдруг, ушла, –
Это вредная старуха,
По прозванию Разруха,
Погрозилася клюкой
И сбежала далеко!...
Люди стали заниматься
Уж и спортом: кто кататься
Стал на лыжах, на коньках,
Делать стойку на руках,
Кто гимнастикой, борьбою,
Многоборьем и стрельбою,
Кто хоккеем, кто футболом,
Бадминтоном, волейболом,
Кто-то просто бегать стал,
Кто задумал пьедестал
Олимпийский покорить…
Люди начали творить!
Кто скульптуры, кто картины,
Кто летучие машины:
Лепят, кроят, мастерят! –
Увлекаются, творят!

Разумеется, средь прочих,
Были люди, кто не очень
Этим новшествам был рад:
Кто в душе был подлый раб,
Кто в порыве вожделений
Норовил на четвереньки
Вновь спуститься завсегда
И захрюкать; видно, да,
Кто-то, некогда, на ноги
Их поставил, столь убогих,
Человечий образ дал,
Но, увы, им завсегда
Хочется на четвереньки
В переливах вожделений б
Опуститься вновь-опять,
Вожделенья утолять!…
И они их и пытались
Утолять, – не получалось
Ничего уже у них:
Ни пописать уж в родник,
Ни покакать под забором!
Не дают «работать» вором! –
Тут же миром всем хватают
И трудиться заставляют!
Пьяным тоже уж лежать
Не дают и обижать
Никого не дозволяют!... –

Однозначно, нарушают
«Человека» их «права»! –
Столь заумные слова
Им Призванец объяснил,
Что на вилле рядом жил…

Ах, забыли мы про виллы,
Не сказали, кто там жили,
Как жилось им, как былось,
И откуда всё взялось.
Что ж, восполним сей пробел,
Паче случай подоспел.

Прежде был тут Заповедник,
На строительство запрет был,
На поруб и на отстрел,
Но... пострел везде поспел! –

…Средь носящих Одеяла
Молодой был да вертлявый
Чародей один, колдун –
Плут большой, болтун и врун, –
В Лукогорье он учился,
Важным Магом возвратился, –
То ли он, ли не он,
То ли зомби, то ли клон, –
Но, вернувшись, ворожить
Начал, головы кружить:
Знак на фантиках писал,
Фантики в окно бросал, –
Фантики, да без конфеты,
Вместо же конфеты этой
Вколдовал он лес и дол,
Дом, сарайчик, стулья, стол…
И, действительно, как в сказке,
Закружились в свистопляске:
Люди, фантики, дома, –
Словно бы сошли с ума
Люди, так обворожившись,
Но, однако, откружившись,
Видят: нету ни кола,
Ни двора и ни стола,
Ничего у них уж нету –
Только фантик без конфеты…
Ну а сам тот ушлый Маг –
В куче фантиков-бумаг:
И в руках уж у него
Много-множество всего:
И дома, леса, поля,
И дворы, колы, земля!
Всё теперь есть у него,
У народа ж – ничего…
Маг оделся в Одеяло
И сказал: «пиши пропало!» –
Заповедник весь списал
И… Министром вскоре стал
По делам Лесным, Природным,
Заповедным и Погодным, –
Звали Шкодником его;
Неизвестно отчего
Дар магический имел –
Всё, буквально, что хотел
Мог присвоить, лишь коснувшись!
С Лукогорных Школ вернувшись,
Приобрёл еще одну
Силу он – впредь не тонул
Уж теперь он никогда:
Жива, мёртва ли вода, –
Всё одно – непотопляем,
Важно ходит в Одеяльной
Одежонке: три, два, пять,
Ищет, где б чего продать?…

Как случилось Смуты время,
Заповедные те земли
Без зазренья он продал
«Молодцам» да «господам»,
И на этом столь нажился,
Что аж в танце закружился!...

Ну а кто ж те «молодцы»,
Что настроили «дворцы»
До пяти аж этажей? –
Не похожи на бомжей;
Много, правда, «безработных»,
Но живущих беззаботно:
Кто чего-то где украл,
Кто иначе отобрал,
Кто дурной травой торгует,
Кто иной какой-то дурью,
Кто-то недра потрошит,
Кто-то головы крошит,
Кто крышует, кто пиарит,
Кто мозги нам промывает,
Кто сам ходит в Одеяле,
Кто работой на диване
Своим телом промышлял,
Свои дырки подставлял,
И вот тем и заработал,
И теперь уж беззаботно
Тут живёт и виллы строит…

Впрочем, о тех виллах стоит
Всё же пару слов сказать:
Измозолили глаза! –
Тюрьмы столь напоминают!
Весь пейзаж, увы, ломают!
Какофонию творят,
Понастроенные в ряд,
Стоят вычурно, нелепо,
То ли фабрики, то ль склепы,
Но, скорее, тюрьмы как!...
Мыслю я: какой дурак
Такой дом себе поставил?!...
Впрочем, то совсем не странно:
Дом – проекция души;
Погляди и сам реши:
Кто такой поставил дом,
Кто раздул такой фантом!?...

Вот среди всех этих вилл
Наш Призванец тоже жил.
Чётко зная, что по чём,
Был законов толмачом.
Выворачивал законы,
Словно дышло, и за то он
Свой барыш большой имел,
Сладко пил и вкусно ел:
На свободе вор гуляет,
Невиновный срок мотает, –
В том заслуга толмача
(А отнюдь не палача!)!

…Началось как время Смуты
Все законы почему-то
Стали уж писаться так,
Чтоб не понял ты никак,
Что зачем и что куда,
Ерунда, белиберда,
Выверни хоть так, хоть сяк,
Да хоть наперекосяк!... –
Люди в тёплых Одеялах,
Развалившись на Диванах,
Порешили свою Власть
В веки вечные заклясть,
Чтоб с их Властью никогда
Не случилася беда:
Вот Призванцев и позвали,
Поручили им исправить
Все законы, сочинить
Так их, чтобы обвинить
Можно было бы любого,
Да и даже того боле –
Чтоб любого оправдать!
В страхе чтоб народ держать! –
Но отнюдь не для порядку,
А, напротив, чтобы взятку
Можно было всегда взять
За что можно и нельзя!
И при том людей унизить,
Чем себя самих возвысить,
Компенсируя свою
Так ничтожность, и ворью
Дав возможность всё украсть,
Тем свою скрепляя власть!...
Что ж, Призванцы постарались! –
Уж законы составлялись
Так как нужно Господам!...

В Одеялах на Диван
Господа роскошно сели,
Вкусно пили, смачно ели, –

Ну и с барского стола
Уж немало барахла
И Призванцу перепало, –
Что ж, действительно, не мало:
Вон и вилла уж стоит,
Заповедный портя вид…

Вилл хозяева ведь тоже
Поступали, как негоже
Людям честным поступать:
Мусор вздумали бросать
В чистом поле поначалу,
Но закончились печально
Эти гнусные дела, –
Хошь не хошь, а убрала
«Золотая молодежь»
За собою мусор.
                – Что ж,
Раз ребятки подгуляли,
Как обычно, не убрали
За собой гадюшник свой,
А с дурною головой
Хулиганить да орать
Стали, к людям приставать, –
Жизнь от скуки прожигая
Бесясь с жиру… Но другая
Тут игра пошла, – и их,
Столь на голову дурных,
Пятачком уткнули в землю, –
Уж лежат они и внемлют,
Наставительным словам,
За собой свой стыд и срам,
Мусор весь уж собирают,
Только сопельки пускают…
Вон, стоят уж, впавши в шок…
Из карманов «порошок»
Лесовод у них весь вытряс,
Дал салфетку: «на-ка, вытрись», –
Тем, кто нюни распустил
Так сказал; да… и простил…

Их занялся воспитаньем –
Изменилось мирозданье
Будто бы уже для них!
Вон, идут уже родник
Расчищать; мировоззренье
Изменилось; вот и время
Как не «Смутное» уже, –
Свет проклюнулся в душе,
Да и высший жизнесмысл
Заблестел; вон, с коромыслом
Девушка уже идёт
Песню тихую поёт…
Вон, спортивную площадку
Ладно строят, и порядки
Изменилися вокруг:
Человек – другому друг,
А отнюдь не паразит,
Не чиновник, не бандит…

Изменив мировоззренье,
Как прозрели, протрезвели,
И увидели, как вдруг,
Натворили что вокруг!
Многие свои домищи,
В кои дикие деньжищи
Они вбухали, снесли,
Поприличней возвели!
Не этажные такие,
А изящнее, простые;
Кто-то даже от стыда
Чуть не умерли тогда…
По-хорошему, те виллы
Просто взяли да снесли бы,
Заповедный ибо край,
Но… решенья принимай
Ты уж взвешенно, пожалуй, –
Лесоводу даже жалко
Стало сей убогий люд,
Паче люд уже не лют,
А вельми преобразился,
Воспитался, изменился…
Вот и принял Лесовод
Здесь Решенье: «Пусть народ
Так живёт в своём уделе,
Но прилично, чтобы ели,
Сосны, пихты не рубил,
В речке «Лексусы» не мыл,
Не орал на всю округу,
Утоляя похмелюгу,
Не выгуливал собак,
А то каждый ведь чудак
Выгулять своих собачек
Норовит в округе дачной,
Те нагадят, глупый лай
Свой поднимут, – нет уж, край
Это, братцы, Заповедный,
От собачек ему вред лишь;
Коль желаете собак
Тут держать, извольте так:
Лаять им не дозволяйте
И за ними собирайте
Все фекалии, а нет –
Сделаю из вас омлет…»
Может быть, сказал он грубо,
Но есть люди, кто сугубо
Понимает только так,
Паче про своих собак…
Кто не принял тех порядков,
Враз сбежали без оглядки,
Бросив здесь и кол и дом,
В достославный град Содом…

Но и средь на вилах живших
И на двух ногах ходивших
Тоже были, кто опять
Вновь на четвереньки встать
Прямо так и норовил,
Пусть богат был и ходил
При чинах, в высоких рангах, –
А иной из них Бумагу,
В соответствие, имел,
Что «такой-то», «Управдел»,
«Финдиректор», «Управдом»,
Был «Значительным Лицом»…
Что ж, бумага терпелива,
И на ней, пусть, выходило
Может, и красиво всё,
Да, бумага – всё снесёт!...

…Раз собравшийся толпою
Люд подобный, в чисто поле
Вышел, по полю идёт,
Всё орёт да пиво пьёт.
Глядь, навстречу им Девица, –
В вожделеньях утолиться
Захотелось им тотчас:
Мол, сейчас покажем «класс»!
И в округе никого,
Кроме ветра одного…
А Девица очень ладна,
Распрекрасна; чувством стадным
Уж захвачены они,
Лихо скинули штаны,
Да к Девице побежали,
Закудахтали, заржали,
Кто заблеял, кто захрюкал;
Вопиют Девице: «Ну-ка,
Отдавайся быстро нам!»
Отвечает им она:
«Что ж вы скорые такие?
Или, просто, дураки вы?
Не спросивши разрешенья,
Моего благоволенья,
Без штанишек вы уже
Все в исподнем неглиже!?...»
Но они ее не слышат,
Их всё это не колышет,
Налетели на неё…
Что такое?!... – Ё-моё! –
Кто лежит с подбитым глазом,
Кто с двумя глазами сразу,
Кто со сломанной рукой,
Кто совсем уж никакой,
Кто-то держится за яйца,
Кто кривляется, валяется,
Кто истошно вопиёт,
Кто из лужи жижу пьёт…

А Девица отряхнулась,
Поклонилась, отвернулась
И продолжила свой путь:
«Без меня вы как-нибудь, –
Лишь сказала тем двуногим,
Что валялись при дороге, –
Обойдётесь…» – И ушла…

Предвечернее дотла
Тихо солнце догорало…
А побитая орава,
Всё грозясь да матерясь,
Пятачком уткнувшись в грязь,
Там валялась при дороге,
Собирая руки, ноги…

Кто была Девица эта
И каким попутным ветром
Ее в данные края
Занесло, – не ведал я;
Знаю только, что случайно,
Иль судьбой необычайной,
С Лесоводом их пути
Вздумали переплестись:
Словно родственную душу
Он увидел в ней, идущей
По дороге, через парк, –
Может быть, веленьем Парк
Взгляды их соприкоснулись, –
И Девица улыбнулась,
Ещё больше расцвела,
И в душе любовь зажгла;
В ней самой большое Чувство
Засветилось…
             Здесь прервусь я:
Вот они уже идут,
Речи дивные ведут,
Им вдвоём вельми приятно…
И скажу тихонько вам я,
Что и эту я главу
Завершаю и зову
Вас в главу, что будет третьей
В сказочке про Лихолетье…