Сказы А. С. Селезнёвой Начало

 Сказы Агаты Сергеевны Селезнёвой

 Окончательный вариант
               
                «Сначала  сказка  сказывается, а  потом  уже  дело  делается»
               
                Древняя  истина


От автора
Живёт душа на свете белой уточкой.
Небесный свет пытает – кто я такая?
Зачем на белом свете живу?
Чем ты, Небесный свет от Света Белого отличаешься?
Отвечает  Небесный Свет душе – белой уточке, а  ответы в  книжечку складываются. У  каждой  души  такая  книжечка  имеется. Памятью  называется.
Не обессудь читатель, коли что не так.
Перед тобою простое художественное произведение. Одна из множества попыток осознать историю нашего древнерусского языка.



С К А З Ы   П Р Е Д Н А Ч И Н А Т Е Л Ь Н Ы Е

Белоярое  зёрнышко

Стояли  ели  в  лесу  золотой  стеной, а  берёзы  серебряной. Ходила  луна  по  кругу, а солнышко  следом  по  полукружию. Расцвечивало  солнышко  пёрышки  птицам  золотой  зарёй, а луна - фиолетовым  пером  да  белым-пребелым.
Летали  птицы  над  озером – песни  пели. Вставали горы золотым горбом, а пригорочки  серебряным. Выходили  звери  к  озеру  по  ночам, луна  их  белыми  да  фиолетовыми  делала, выходили  по  утрам – заря  их  в  алый  цвет  окрашивала. Любо – дорого  посмотреть, любо - мило  порадоваться.
Выходил  младший  сын  царя  с  луком  серебряным. В  Золотое  озеро  целился. Выходил средний  сын  царя,  в серебряное озеро  целился. Выходил  старший  сын  царя – само  солнышко с  неба  сваливал, с  неба  сваливал, приговаривал:
- Я  ли  ни  солнцу  хозяин. Я  ли  ни небу  хозяин.  Я  ли ни свету  белому, да  царь  батюшка?
- Не ты  царь батюшка. А я – царь  батюшка – говорил  сам царь – самодержец . А ты глупый  гусь, серый  селезень. Серый  селезень  не общипанный. Тебе  ли  царём  быть, тебе  ли  землёй править? Иди, солнце  на  небо  возвращай. Иди  свет  земле  да  показывай. Не  ты  солнце  на небо  выкатил. Не  тебе  его  оттуда скатывать. Не  быть  тебе – царём  государём.
Не  стрелял  младший  сын  царя  в  золотое  озеро.  Лебедь  белую  пожалел.
Не  стрелял  средний  сын  царя  в  озеро  серебряное. Лебедя  белого пожалел. Как взвились  белый  лебедь  с  лебёдушкой  в  небо  белое, в  небо  белое  да  бессолнечное,  да подняли  в  небо  солнышко   ясное.
Стало солнышко в небе поигрывать, с бела облачка землю раскрашивать. Стояли ели в лесу золотой стеной, стали изумрудно-зелёными. Стояли берёзы в лесу серебряной стеной - стали белыми-пребелыми. Взыграло солнце в небе белом - стало небо синем-синее. Упало с него зёрнышко необычное белоярое, горемычное.  Умерло оно во сырой земле. Вышел колос из него зелен-ярок. Вырос колос, стал золотым. Вышли люди в поле колос жать, колос жать, приговаривать:
- Вырос колос в поле золотом, во лесу во серебряном. Было одно зерно, стала тысяча. А из одной тысячи сто сорок тысяч. А из сорока тысяч несчётное число. А из несчётного числа вышла мука белая, мука белая, белоснежная, белоснежная, да белоярая. А из той муки пирог испекли. Накормили им всю Вселенную, всю Вселенную  Наднебесную, Подвселенную да ещё клочок, мал клочок частых звёздочек, что с другой землёй Землю связывает. А и в той земле люди синие, сине-белые, да белёсые, в гости ходят к нам, пироги едят, пироги едят, приговаривают:
- Нам бы так же жить, жить да быть, прочих подчевать, да самим едать, как вы все тут дружно сеяли, дружно жали хлеб, дружно хлеб пекли, дружно ели его, дружно пили пиво сладкое, белоярое, белоярое , да ячменное. 
Позавидовали гости синие да пошли войной против белых людей. Всю Вселенную изувечили, все планетушки да повыжегли. Не осталось у них ни  домов, ни  пирогов, ни малых детушек. Стало  всё  вокруг  синём-синее. Стали синие белых жён себе брать, белых жён берут, белый хлеб жуют. Землю матушку испоганили, белых детушек да повывели. Не  народ  вокруг, одни  пьяницы, одни пьяницы беспробудные.
Ты вставай зерно белоярое. Выходи из земли сырой. Воскресай, давай, белый свет буди. Лепи новых детей белых мыслями, сердцем чистыми.
И взошло зерно белоярое. Хлеб  небесный  дало,  хлеб  невиданный. Хлеб небесный ест весь цветной народ. Стали сердцем они белей прежнего. Стали любить они жарче прежнего. Стали жалеть они сильней прежнего. И ожил новый свет и взыграл в небесах. Слава колосу, слава зёрнышку, слава хлебушку!


Горе – горемычное

Ой, под белыми небесами, да над синими полями ходило горе непробудное, зелёное да изумрудное. Гоняли горе по густым лесам, да глухим полям, топили его в болотах:
«Уходи ты горе прочь да с родной земли»
Кто  пойдёт в те леса – не воротится, кто пойдёт в те поля – да заблудится, кто пойдёт в те болота – утопится.
Но пришли времена, болота высушили, леса повырубили, по глухим полям города понавыстроили. С одного края земли крикнешь – на другом краю не откликнется.
Стали горе гнать, да с тех городов, да тех лесов-полулесочков.  Куда теперь горемычному? И пошло горе вглубь земли, в недра чёрные, в недра чёрные, непроглядные. Кто пойдёт вглубь земли – пропадёт навсегда.
Но пришли времена – недра выбрали. Под землёй городов понастроили. И куда теперь горю идти? Где приют искать? Ходит оно по сердцам людским, да по душенькам. Нападёт на кого грусть – кручинушка, света белого да не взвидет тот. Не милы ему терема в городах, не милы ему самоцветы в перстнях, не мила ему бела водочка, бела водочка да горилочка.
Тоска сердце ест, горе счастье крадёт. Куда гнать-то его, горемычное?
А и в ту пору один старец жил. Дал совет одному, тот другому передал. И пошли все они  вокруг песни петь, сказы сказывать, пляс плясать. Совсем горе со свету сгинуло, Землю Матушку да покинуло.
А и в чём секрет этой радости? Как же с горем-то все расправились? А и просто всё – утопили его. Утопили его во кручинушке, во сердечной своей боли жгучией, в жали болестной, да в жару огневом, огневом жару во сердечном своём.
Ой, ты жар души, лихо горе глуши. Уходи печаль с бела со' света. Уходи во боль во сердечную, сквозь меня уходи, да во мне сгорай, да и больше других не замарывай. И в озёрах–очах никогда не всплывай, сердце не студи, волос не седи, лоб не хмурь, зубы не своди. А и радость иди ко мне милая, моя, милая, говорливая. Радость ровная, благовидная, да в открытых очах  дюже  видная!


Свет души

Ярок свет души, коль светло ему. Жарок свет души, коли жарко ему. Горяча любовь, коли вызрела. Как пшеница в полях в сердце выспела. А и в свет души превратилася, а и белой зарёй заискрилася.
Выходи ко мне, ненаглядный, мой. Сбрось с лица печаль, сбрось с плеча ружьё, с бедра пистолет, со спины рюкзак. Кончен путь войны. Перемирие. 
Раньше дрались мы – кто кого сильней. Не любили так, как дано теперь – понимать всю суть засердечную.
Погляди в глаза, сизый селезень серой уточке, что с комком земли со дна моря синего снова выплыла и слепила тебе новый островок.
Ярок свет души. Дивно светится, солнцем греет он всю Вселенную. И Вселенная вся подымается, небо чистое расправляется. Крылья чёрные в белых звёздочках – то одежда его для ночной поры. Крылья синие с белым облачком – то одежда его дня дневной поры. Тёмной ночью оно с луной говорит. Белым днём летит к светлу солнышку. А и нет ему пути среднего. На заре наряд перекрашивает. На заре кафтан перемеривает. А и чёрен кафтан с одной стороны, тёмно – синь кафтан да с другой стороны. И ни как ему с двух сторон поменять. Лишь надел рукав – станет чёрным весь. Лишь надел другой – станет синим весь. Не бывать ему ярко – алыим. Не бывать ему да пурпуровым.
Так и свет души двух цветов отец, двух подсветочек поднебесныих. То ли зелен он, то ли синь-синём. То ли в час зари цвет меняется.
Час зари моей – час любви моей. Свет души моей – то любовь моя. Свет, души моей – ты каков на цвет? Не могу сама разглядеть тебя. Приходи скорей ненаглядный мой, озари зарёй мою душеньку. Освяти её глубь сердечную, невозможную, ненаглядную, для других людей непонятную. А понятную лишь тебе одному. А приятную лишь тебе одному. Сбрось с плеча ружьё, с бедра – пистолет, со спины рюкзак.
Перемирие.

Н А Ч А Л О

Долго  белки  по  лесам  скакали,  долго  дети  по  деревням  бегали – сказку  собирали. Пришло  время  сказку  исполнять, а  её  нет  как  нет, да  и  не  видно  нигде.  Леса  вокруг  деревень  все  повырубили, деревни  запустелые повыжегли. Среди  пней  на  горелых  болотах  по  осенней  поре  только  обрывки  цепей  золотых  валяются, только  мыши  добром  похваляются. 
Были  времена  лихие, приходили  люди  чужие,  страну  нашу  разорили, царя с  царицей  и  детей  их  убили, сказку  украли, на  клочки  разорвали,  тропки  вещие  в  лесах  затоптали, птицу  да  зверьё  из  лесов  повыгнали, тепло  в  людских  сердцах да повыстудили. Сами русские  люди себе  шуб дорогих  не  шили, всё  добро их  пришлые  люди за  бугор  спустили, в  золото  превратили, в  сундуки  попрятали. Леса-поля  бурьяном  поросли, девок  красных злые  люди  во  полон  увели. Богатыри  русские  с  младых  ногтей  грамоте  иноземной  ученные, мыслями  чужими  скрученные, не  видят  ничего,  не  помнят  никого.
А и в  небе  том  белая утка  летит. А  в  утке  той  золотое  яйцо  сидит, золотое  яйцо, не  Кощеево.  Золотое яйцо, да  невиданное. Чудо  чудное.  Диво  дивное. Куда  утке  сесть,  где  земля  её? Где  яичко  снесть? Где  гнездо  её?
Увидал  ту  утку  малой  Ванюшка. Отобрали  его  у  отца  с  матерью  социальные  свет-работнички, да  в  приют  казённый  устроили. Прежде  мамку  с  папкой  злые  люди  по  миру  пустили, работы  на  заводе-фабрике  лишили, потом  и  до  Ванюшки  добрались. Плачут  его  мамка  с  папкой  горькими  слезами, да  горькой  водочкой  запивают. Не  могут  они  назад  Ванюшку  забрать – нету  прав  на  него  у  них,  не  могут  домой  привести – дом  от  безденежья  пропили. Сами  по  миру  ходют, на  кусок  еды  собирают. Совсем  в  бомжи  записались.
Ванюшке  в  казённом  приюте  лучше – хоть  кусок  хлеба  да  чистая  рубашка  на  каждый  день  имеется. Но  вырастет  Ванюшка – тоже по  миру  пойдёт. Социальным  работничкам   только  детки  нужны. А  взрослые  им  ни  к  чему. Наиграются  детьми  как  игрушками, пряников  да  конфет  напихают, бумажку  с  казённой  печатью  выдадут – и  вперёд  с  песнями  «новый  мир»  обживать, да  учиться  воровать. Нынче  воровство  в  почёте.
Но  Ванюшка  мал  ещё, что  ждёт  его  впереди – о  том  не  знает. По  мамке  с  папкой  скучает, с  ребятишками  в  войнушку  на  компьютере  играет, иноземную  грамоту  изучает. От  родительских  корней  оторвали  его, память  какая  была, отшибли  ему,  грамоту  родную  оболгали  ему.
А  грамоты  той и  древнее  нет.
А  буковок  тех  красивее  нет.
А  и  сказок  тех  да  мудрее  нет.
А  и  в  том  секрет, что  живёт  она  только  в  тот  момент, когда  родная  мамонька  своему  дитятку  её  сказывает.
А  коль  скажет  её  чужой  человек, то  умрёт  она  да  на  целый  век.
А  придёт  пора  снова  оживать – только  мамонька  сможет  её  прочитать  да  родному  дитю, да  сердешному. Да  во  семь  полных  лет,  когда  разум  дитя  просыпается.
А  казённые  воспитатели  деток  мучают  да  и во  пять  лет, да  и во  три  годка. Дурью  дурят  их, дурят их, приговаривают:
- Ваши  мамоньки  все  безграмотныя, а  мы  грамотныя, все  обученныя – что  куда  положить, что  когда  надеть, как  себя  показать  да  повыгодней.
Всё  чужих  детей  они  потчуют,  а  своих детей  они  балуют. Скоро  вырастут  дети  их  детей,  чуждой  грамотой  оболваненные,  да  компьютерами  замороченные,  телевизорами  всё  зомбированные, злой  душой  своей  да  травмированные. И  пойдут  воровать  пуще  прежнего, потому  что  к  работе  они  не приставленные,  лишь  командовать  другими  наставленные.
А  в  казённых  домах  детки  вырастут, жизнь  не  знающие, не  приученные, как  дров  нарубить, как  корову  подоить,  как  тот  хлебушек  в  поле  высеять, как  зерно  собрать,  да  смолоть  муку. Как  из  той  муки  пироги  испечь, пироги  испечь  да  с  калиною, пироги  испечь  да  с  малиною.  Да  и  вспомнить  тот  да  Калинов  мост  на  родной  реке  на  Смородине. А  река  эта  вдоль  Москвы  течёт,  и  Москвой-рекой  называется.  А  и  Калинов  мост  Калин  царь  не  прошёл. Да  на  том  мосту  свою  смерть  нашёл.  А  и  прежде  Москву  звали  Солнышком, а  враги  её  звали  Троею. А  Бояна  слова  переделали, и  Гомером  его  обозвали  они,  да  и  сказки  наши  забрали  себе,  и  историю  нашу  забрали  себе.
Вот  и  ждут  теперь, что  забудем  мы  всё, всё  что  было  наше  родимое. Всё  забудется,  перемелется, перемелется, мука  будет.
Вот  и  горы  теперь  той  муки  стоят. На  людей  глядят, да  помалкивают. Да  и  не  кому  горсть  муки  набрать,  да  из  той  муки  белый  блин  испечь. Белый  блин  испечь,  в  небо  выкатить. Да  и  вспомнить,  что  есть  уже там  один.  Он  с  одной  стороны  весь  изжарился. Весь  изжарился,  зарумянился. Да  и  не  кому  тот  блин  перевернуть. Да  и  забыли  все,  как  тот  блин  зовут. И  прозвали  его  Луной  белою, Луной  жёлтою, Луной  красною.
А  Ванюшечка  во  своём  дому,  во  своём  дому,  во  казёныим  во  окошечко  всё  поглядывает,  часты  звёздочки  всё  подсчитывает,  песни  разныя  всё  выдумывает.  Да  увидел  он  горы  той  муки, из  какой  пекут  диво  дивное. Да  испёк  он  гнездо  белой  уточке,  что  златое  яйцо  во  себе  несла  и  не  знала,  куда  его  выложить. Положил  гнездо  он  в  коробочку,  во  коробочку  во  зелёную. Укрепил  его  да  на  веточке, да  на  веточке  на  еловыей.
Побежал  играть  с  ребятишками, да  забыл  совсем  всё,  что  видывал,  всё,  что  слыхивал.  И  про  мамку  свою  позабыл  совсем, и  про  папку  свово  позабыл  совсем. Новым  игрищем  дитя  тешится. Новым  званием  похваляется. Он  в  унлайне  теперь  генерал  большой,  и  солдаты  ему  подчиняются, и  Луна  во  сне  улыбается.  И  забыл  совсем, как  его  зовут, как  зовут  его, величают.
А  в  Ванюшкиной  коробочке  утка  сидит.  Утка  сидит,  слезами  заливается. И  что  делать  дальше – не  знает.  И  позвать  никого  не  умеет. Позабыла  давно  человечью  речь. Только  с  синей  рекой  говорить  могёт. Говорить  могёт, да  не  выговорит. Только  с  ветром  весенним  петь  могёт. Петь  могёт, да  не выможет.  Зима  на  дворе  стоит. Сугробы  наметает, мороз  призывает.
Наша  уточка  уж  замёрзла  совсем.
Что  ей  делать теперь? Сказка  греет  её, сказка  силу  даёт, Святой Русский  Дух  да подпитывает, всё  подпитывает, да  подсказывает:
- Потерпи  ещё, потерпи  чуток. Сорок  дней  ещё  ждать  осталося. Как  пройдут  они, так  всё  сбудется, как  всё  сбудется, всё  изменится. Всё  увидишь  сама. И  обрадуешься.

6.11.04 – 8.01.11 г.