Иван Шепета. Обзор сборника стихотворений

Заповедник, книга стихов 1990 г
http://www.stihi.ru/2009/01/06/919

Поэт, выплеснувший на бумагу все свои чувства в самое трудное время для страны – лихие девяностые годы, раскрыт для читателей в своём самом сокровенном видении мира.  В целом весь прочитанный мною сборник Ивана Шепета я бы отнесла к этим строчкам поэта:

«Живая мысль бьется
жилкою в виске»

И эта живая мысль не даёт покоя ни неравнодушному к происходящим событиям человеку, ни поэту внутри этого человека. Пропуская через свою душу события и чувствуя свою внутреннюю силу, он пишет о себе:

«Всегда был уверен в конечном счастливом исходе,
считал, что Пегаса объезжу с талантом моим,
что имя мое с восхищением в русском народе
подхватят потомки, и вечно я буду живым».

Но внутренняя неуспокоенность, метания и искания приводят к горестным строчкам:

«Не лучший. Не самый. К пути своему не готовый.
С гримасой страдания, с горьким надменным смешком
я все озираюсь, я все не в себе еще — кто вы,
упорные люди, идущие мимо пешком?»

Стремясь понять, куда же идут те упорные люди, но не видя своего пути, Иван восклицает:

«О истина, где ты?»

И «Под шум берёзы» приходит к пушкинскому осмыслению «равнодушной» природы:
«Шумит береза на ветру
и вздорной мыслью сердце ранит,
что, если я сейчас умру,
она шуметь не перестанет.

Не перестанет даль глядеть
невозмутимым синим взором,
не перестанет птица петь
в кустах за сломанным забором.

И сядет солнце за горой.
И вновь взойдет. И хлынет ливень,
никак не связанный со мной...
Мир этот слишком объективен».

И мучительное осознание мига своей собственной жизни на фоне природы приводит к строчкам:

«Лучей вечернее тепло
ловлю лицом и чуть не плачу
под шум березы оттого,
что я так мало в мире значу.

Что люди, вроде птиц в кустах,
в плену каких-то личных песен
живут, испытывают страх,
и я им мало интересен».

Вопрос смысла бытия тревожит, он не даёт покоя, он ведёт в мир, где

«Жизнь многогранна, и всегда в избытке
сравнений у поэта под рукой,
так вот моя — сродни ужасной пытке,
когда не знаешь тайны никакой.

Мне после смерти памятник воздвигнут,
украсит борт фамилия моя
за то, что был стихом и бит, и выгнут,
но не открыл вам тайны бытия».

Человек на то и человек, чтобы кроме естественных потребностей он мучительно искал смысл и тайну бытия, своего существования, существования Вселенной и Мироздания.
И поэт

«Хотел сочинить о любви,
открыть голубую планету
в горячем приливе крови...
Да что сочинять, если нету!»

Нет у Ивана Шепета голубой планеты, но есть что-то, что продолжает его волновать. И это что-то

«… есть непокорная кровь,
горячность и ужас холодный,
когда подступает любовь,
как волк осмелевший голодный».

Труд поэта, его бесконечные поиски, вопросы и ответы, рассуждения и всплески  эмоций приводят Ивана Шепета к тому: а что же он посеял, какими будут всходы?

«Утро. Туман. Выплываю и снова тону.
Птица лесная на ветке нахохлилась зябко.
В левой — лопату несу поднимать целину,
в правой — уже для прополки — напильник и тяпка.

Так уж случилось, что всходы выпалывал град,
дождь моросил, и цветы не цвели, цепенея.
Выдалась трудной весна, но я виноват
в том, что ни ягод пока, ни плодов не имею.

Вот мой участок. Он весь из отдельных кусков,
лени моей беспросветной следы преступлений.
Вижу, смущенный, на грядке среди сорняков
поздние всходы прекрасных культурных растений».

Поэт с грустью понимает, что всходы-то есть, но он потратил слишком мало усилий, чтобы сорняки не задавили их. Он недоволен самим  собой.

Что же осталось? А остались стихи, которые поэт просто не может не писать:

«Утром глаза я с трудом разлепил:
ливень холодный по стеклам лупил,
и за окном сквозь косящий пунктир
неузнаваемо сузился мир.

Так неожиданно серая мгла
сны и вершины в себя вобрала,
сини и дали... Забили штрихи
все, что мечталось. Остались стихи.

И удивленный, я долго глядел
на обозначенный небом предел,
и бесконечность вчерашнего дня
зрительным эхом неслась на меня...»

И снова  в стихотворениях звучит вопрос о реке жизни, о том, что осталось неизвестным там, за рекой, которую никто так и не смог перейти…

«Прохладно, солнечно и сухо.
Над плавной, медленной рекой
ракита скрючилась старухой
и воду меряет клюкой.

А у воды в застывшем иле
следы от лап, копыт и ног...
Как будто в Лету здесь входили,
и перейти никто не смог».

И этот вопрос без найденного ответа всё беспокоит, неизвестный предел, за который невозможно заглянуть, вызывает тоску и грусть:

«Я смотрю, как снег летит,
попадая в свет фонарный.
Так похож знакомый вид
на распад элементарный.

Так душа, телесный гнет
сняв однажды — дрожь по телу! -
распадется и вспорхнет
к неизвестному пределу.

Только холод в рукава,
дрожь сжимающейся ртути...
И прекрасно! А слова —
лишь тоска по той минуте».

Душа поэта страдает. Он пишет:

«Но придавленный истиной этой,
безнадежно и горько молчу...»

Хочется воли и свободы, но

«Родившись в стойле, я привык к загону»,

«только мне нескладно, неуютно
в этой жизни, как на целине».

События закручиваются, идут не так, как хотелось бы:

«Все мучительней карусель
дел —
и с выкриком суматошным дверь
соскакивает с петель
в доме нашем...
И тошно, тошно!

Оттого, что нельзя вполне
ничего разглядеть,
и цели
все расплывчатей на волне
раскрутившейся карусели.

А жизнь поминутно испытывает
на духовную крепость,
но крепости, в истинном смысле, нет —
так, некий дом, нелепость.

Хоронимся там, но простреливает
тонкие стенки страхом —
ворвавшийся в дырочки белый свет
рассыпается прахом!

И, други мои, не выдерживая,
пытаемся мы по йоге
преодолеть «недуг бытия»
на голове, кверху ноги».

Иван Шепета – сильный человек, он осознаёт это, но душевные муки так тяжелы, что заставляют написать строчки:

«Я по-русски вынослив, как лошадь,
и упрям на ухабах пути,
но душа — непосильная ноша,
далеко не смогу унести.

Грустно думать, что буду не понят,
и тому, кто пока еще юн,
о судьбе моей смутно напомнят
хмурый ельник, тяжелый валун».

И всё же, так и не найдя ответа на волнующий его вопрос в философских размышлениях, поэт находит его в жизни:

«Большая радость пришла ко мне,
не от чего-то, а просто так:
утром проснулся, а на окне —
чу! верещит воробей-чудак.

Снизу откликнулся птичий хор,
автомобиль прошуршал в ответ —
и засиреневел в щель меж штор
поздно разбуженный зимний свет.

Радуясь, шторы рывком раскрыл,
сердцем увидел — хороший знак! —
машет руками, скользя с горы,
будто птенец, человек-чудак».

И отзывается душа поэта на весеннее ликование природы, он радуется жизни, находя в пробуждении природы пробуждение своих чувств, что немедленно отражается в стихотворениях:

«Время пришло отказаться от слов
необязательных, темных и странных —
в мире весна, пробужденье лесов,
фильмов цветных и широкоэкранных.

Время пришло говорить языком
щедрых картин и раздавшихся далей,
ветром, гуляющим над лозняком,
небом и четким рисунком деталей.

Любовь и слава проплывают мимо,
на мандолине сердца ноет брешь...
В фамилии моей необъяснимо
красив лишь именительный падеж.

Прислушайтесь к звучанью — довод веский!
в предложном падеже: о Шепета!
Здесь, как заметил Федор Достоевский,
не правила спасают — красота.
Я сижу, как скворец на заборе,
и сквозь зубы плюю на завет:
невлюбленный поэт — стихотворец.
Стихотворец — уже не поэт».

Иван Шепета – не стихотворец, он поэт. Поэт, влюблённый в жизнь.
07.02.2011