Житейская история

               


И ноженьки то у меня тоненькыя, да кривыя.
И рученьки то длиннянькия, да сухия.
И рожица то невзрачная, да прысщавынькая.
А  росточка я сам невысокого, плюгавенького.
Тельце то все по ветру колеблется.
В чем только душенька держится.
Головушка безжизненно болтается:
О косяки все бьется и ударяется.
Нагулыш я, мужичонка разнесчастный!
На свет поди появился я напрасно.
Родился я не в родительском доме,
А в прелой да гнилой, в сырой соломе.
Рядышком коровка все телилась,
Когда мамка моя мной опорожнилась.
Меня, родного сына, не признала.
Тряпкой рванною тельце повивала.
Сломала мне, горетному, ногу.
Подбросила к чужому порогу.
Подбросила, чтобы отвязаться,
Чтоб по кабакам да по по любовникам шататься.
Люди добрые меня с тех пор растили.
На девице работящей пожанили.
Девка, правда, мне попалась корявая,
Косоглазая слегка, да шестипалая.
На язык она, как видно, больно едкая,
Оттого-то зубы черные, да редкия.               
До ушей ползет улыбка ехидная,
Когда молвит что-то злобное, обидное.
Скалкой часто сироту, меня, охаживает.
На мороз так все пинками выпроваживает.
В общем, девушка простая, да невзрачная.
Но, зато уж до работы то горячая!
Как возьмется шуровать по всей избенке то.
Пол выскабливать кривыми то ручонками.
Зад туда-сюда мелькает, да болтается.
Под столом то пропадет, то появится.
Ох, измучен я судьбой своей несчастною!
Жизнь моя, словно погода ненастная.
Очень хочется жену иметь красивую,
Чтобы тихою была, да не спесивою.
Чтобы щи варила жирные мне, с кашею.
Чтоб звалась она красиво – Парашею.
А меня чтоб называла своим Ванечкой,
И кормила кажен день мятным пряничком.
В общем, это о соседке размечтался я.
Она – девушка хорошая, прекрасная.
Тело белое, большое, да пышное.
Все свое, и ничего нету лишнего.
Щечки толстеньки такие, да пунцовыя.
Губки алыя, глазенки бядовые.
Очень хочется на ней мне пожениться,
Да жене боюсь я в этом открыться.
Отпустила б меня баба на свободу.
Пожалела бы несчастного урода.
Ох, боюсь, когда-нибудь не удержусь я.
Самогону, под завяочку напьюся
Как возьму мотыгу, да потяжалее.
Да как бабу отхожу-ка я ею.
Зашибу змею, гадюку подколодную!
Жизнью новой заживу, жизнью свободною!
Вон, бежит домой, легка на помине.
Морда страшная, что кровь в жилах стынет.
Чтой-то я совсем, как будто, замечталси.
Чтой-то, ветреным иллюзиям поддалси.
Может лучше мне на печку завалиться?
Там сподручней от супруги схорониться?
Видно, позже, поквитаюсь я с нею.
Подползет то ведь гадюка под змея!
А таперича не буду нарываться.
Рано с жизнью молодою мне прощаться.
Там, на печке, будет все ж повеселее:
Безопасней как-то там, да и теплее.
Самогонки то успею я напиться.
Буду пить ее, курить и материться.
Вот от этого и стану я сильнее,
И в плечах как будто даже здоровее.
Сам себе я покажуся великаном,
За четвертым, иль за пятым бля стаканом.
Вот тогда то и начнется вясялуха.
Очень я всегда решительный под мухой.
Убивать ее, конечно же, не стану.
Не хочу прослыть убивцем окаянным.
Так, мотыгою слегка помахаюсь.
Если спросят что - отвечу - защищаюсь.
Если выжить в поединке мне удастся,
Вот тогда и предложу я ей расстаться.
И зачем, скажу, такой тебе я нужен?..
Разве был тебе я любящим мужем?..
Разве мы с тобой друг дружку любили?..
Так, чтоб стены ходуном в избе ходили.
Эх, да что там говорить: она, зараза,
Спать со мною не ложилась ни разу.
Вот лежу теперь на печке, рассуждаю,
Жизнь свою вполне пустую вспоминаю.
А она метлой по горнице вьется.
При таких-то скоростях не расшибется!
Как приснул я, даже толком не заметил.
И во сне свою Парашу я встретил.
Целовал ее я в алыя губки,
Надевал на плечи беличью шубку.
Пробудившись, поразмыслив немало,
Я прикинул: шуба снится к скандалу.
И пока башкой я тряс, да трезвился,
То скандал и в самом деле разразился.
Понял я: жена меня за ногу тащит,
Бельма выпучила, страшно так таращит.
И визжит, как-будто я Парашкой бредил.
Ну дык что, - ей отвечаю - мы ж соседи!
Что ж, не может мне когда-нибудь присниться,
Распрекрасная красавица-девица?!
- А чего тогда причмокивал губами?
Может было что - орет  - между вами?!
Может быть ужо непраздная ходить?
Вижу, ревность то ее так и заводить.
Ах ты, - думаю - задел ее прилично.
Значит, личность ей моя небезразлична.
Как подумал я об этом - не знаю.
Показалось, что сердчишко мое тает.
А она же, как за ногу ташыла,
Так всего меня на пол и опустила.
Шибко на пол то я задом опустился.
Даже думал, что он напрочь отвалился.
Вижу, баба как бы сделалась милее.
И не важно что крива, ведь черт страшнее.
На полу сижу и пристально так пялюсь,
Просветленною слезою заливаюсь.
Вдруг, в глаза ей, так-то, ласково глядя,
Произнес: всегда любил я тебя, Надя!
Что тут с нею, с моею бабою стало!
Только что ведь на меня она орала.
А тут, звонко так хихикая, зарделась,
Платье скинула, - гляжу, - совсем разделась.
Я уж встать успел, опять меня свалила,
Шейку тонкую мою собой обвила.
И впилась в меня несытыми устами.
Вот, в тот миг все и случилось про меж нами.
И с тех пор зажили мы как небывало.
Мне женой она хорошею стала.
А однажды, просыпаюсь, как-то, ночью.
Глядь, она уже сурьмит свои очи.
Хочет утром мне красивой показаться.
Заставляет, знать, собою восхищаться.
Зажилось нам, как-то, сытно, веселее.
И она добрее стала и полнее.
Часто потчует меня гусиным мясом.
На запивку брашку ставит вместо кваса.
Интерес к еде проснулся в нас немалый.
Бок ей щупаю - под кожей чую сало.
А ведь раньше то костяшками гремела.
Довела до дистрофии свое тело.
В масле стал я словно кот с тех пор кататься.
Жиром плотно обрастать и наполняться.
Скоро я, видать, совсем красивым стану.
Продовольствие не бьет ведь по карману.
Все свое: коровки, свиньи, да куры.
От подобной снеди крепнут фигуры.
Так живем мы - ничего не происходит.
Жизнь коровой дойной по двору проходит.
Но, бывалоча, однажды, вдруг, приснится,
Волоокая красавица-девица.
Сяду я тогда, напрусь плотно кашей,
И вздохну тайком о ней, о Параше.

                КОНЕЦ.