По кличке - Гудрон...

          Не было у нас в школе, не одного человека, которому не присвоили бы какую-нибудь кличку. Видимо, сказывалось сибирское каторжанское начало. Кличка обычно, давалась уже в первом классе, и как бы ты с этим не пытался бороться,  оставалась до самого окончания школы. Хорошо если твоя фамилия была короткой и удобнопроизносимой, и сама по себе звучала как кличка. Только в таком случае можно было избежать присвоения второго имени.
          Говорил я тут с некоторыми сослуживцами по работе. Один рассказал мне историю о том, что когда его пытались называть не очень нравившимся ему словом,  то он кулаками отважно заставил поменять одну кличку на другую, более благозвучную. Только не поверил я ему. Дети бывают неосознанно жестоки. И если кому-то не очень нравилась его прозвище, то это всегда означало, что его будут так называть с удвоенным рвением. Таков дух противоречия в малолетних людях. И избавиться от старой клички, можно только попав в новую среду обитания. Где ты неизвестен под старым псевдонимом.

          Вот и у меня во втором классе появилась кличка – «гудрон»! Благо она звучала как-то нейтрально, а если делать ударение на букве "у", то получалось почти благородное имя, и мне пришлось смириться. А что я мог сделать? Против коллектива не попрёшь! У других–то были ещё похлеще! Такие, что и называть в приличном обществе не пристало. Я и не буду. Гудрон, так гудрон – ничего страшного. Хотя по идее, человек с такой кличкой должен был быть человеком смуглым, как минимум с волосами цвета воронова крыла. А я же, наоборот был белобрысым, бледным, с прямыми волосами, выгоравшими на солнце до цвета…, цвета отбеленного полотна. Темнеть и завиваться в кудри, я начал уже в подростковом возрасте, чему сам несказанно удивился. Я-то думал, что так до конца жизни и останусь природным блондином.
 
          А вся предыстория этого переименования началась одним замечательным, воскресным летним утром. Недалеко от моего дома, строилась большая кочегарка. Ну по деревенским масштабам конечно большая. Такое абсолютно квадратное, двадцатиметровое здание с тремя громадными котлами внутри. Строительство почти заканчивалось и оставались сущие пустяки – доделать плоскую крышу. На пыхтящем ЗиЛе привезли штук пятнадцать огромных болванок застывшего гудрона и вывалили у побелённой стены, на площадку застеленную рубероидом. Но что-то подзатягивалось строительство и с крышей пришлось немного повременить. Видимо, слишком часто строители получали аванс. А до магазина  всего-то десять минут ходьбы.

          А дни как на грех установились жаркие. Август затопил свои печи на всю мощь, солнце днём не оставляло шансов на прохладные закутки, бедные куры прямо задыхались и не вылезали из пожухлых лопухов, так им было плохо.  И оставленный без присмотра гудрон стал стремительно таять. Чтобы он не растёкся окончательно, строителям пришлось срочно строить бортики высотой почти полметра и вскоре, загородка превратилась в бассейн, наполненный сверкающей на солнце чёрной массой. Изредка кто нибудь из нас приходил и отколупнув слегка отвердевший кусочек чёрной субстанции использовал её вместо жвачки. Сейчас вспоминать об этом смешно, но тогда за неимением жвачки мы действительно пользовались такими суррогатами. Благо, что раньше с экологией было попроще и тот гудрон по вредности был не вреднее лиственной серы. Но сера лиственницы у нас почему-то считалась женским атрибутом и поэтому гудрон, был предпочтительнее.

          И вот поутру я в гордом одиночестве мотался по своим важным пацанским делам. Ну а как же миновать стройку? А никак не миновать. Было воскресенье и работы на строительстве не велись. Проходя мимо бассейна с гудроном я вдруг обнаружил, что не я один посетил этот объект в выходной день. На чёрной плоскости я заметил троих сусликов. А нужно сказать, что раньше на месте строящейся кочегарки была обширная поляна, заселённая этими зверьками. И несмотря на произошедшие перетрубации грызуны ни за что не хотели покидать обжитые их прапрадедами территории. И вот, пробегая по годами проложенному маршруту, трое из них застряли в расплавленном гудроне. Двоих из них уже спасти было не возможно. Из чёрного зеркала торчали только их головы с остекленевшими глазами.
          А третий, был в этой западне видимо совсем недавно, он из всех сил пытался вырваться и не мог. Он уже влип по самые локти или коленки или как это у них называется? Я встретился с ним глазами и увидел в них ужас и мольбу. А может мне так просто показалось? Хлопчик-то я был в детстве впечатлительный. Мне почему-то вдруг подумалось, что если быстро продвигаться по расплавленной массе, то она просто не успеет провалиться под моими ногами. Вес у меня был совсем маленьким. И я отважно шагнул за бортик.

          И вправду, я сумел дойти до  животного, не провалившись. Но когда я начал его вытаскивать, то понял что начинаю тонуть в тёплой и вязкой массе. Суслик казалось понимал, что я его выручаю. И если в других обстоятельствах он бы неприменно тяпнул меня за руку, а зубы у него дай Боже, то тут он только испуганно пытался вырваться. Пришлось одной рукой держать ему шею, чтобы всё же не укусил, а другой изо всех сил выдирать его из гудрона.
          Когда наконец я сумел освободить его то понял, что сам здорово влип. В прямом смысле. Я не мог вытащить увязшие ноги. Понятно было что с сусликом на руках у меня совсем нет шансов добраться до бортика. И как на грех был выходной день, ни одного человека не виднелось в обозримой округе. Стараясь чтобы приземление было как можно более мягким, я прицелился и броском переслал испуганного суслика за борт. Он приземлился удачно, и не сказав мне даже спасибо, поковылял на процедуру очищения, в свою нору, цепляя по дороге своими липкими лапами сухие листья и строительный мусор. Шёл он медленно и издалека было похоже, что кто-то для смеха надел ему на ноги среди лета крошечные валенки.

          Я остался один. До бортика было примерно около трёх с половиной-четырёх метров, но их ещё нужно было умудриться пройти! Я плотно сидел в гудроне, обеими ногами чуть повыше колен и дна не чувствовал. А значит была перспектива погрузится ещё глубже. Сил вытащить ногу уже не хватало. Стоило начать поднимать одну ногу, как другая тут-же начинала уходить вниз. Но делать что–то надо было. Перспектива разделить судьбу двух других сусликов была вполне реальной. Так пожалуй, утонешь и не найдут. А кому придёт в голову, такая глупая мысль, искать меня на самом дне гудронного бассейна?

          Мне пришлось своими собственными руками хвататься по очереди за ноги и с усилием пытаться вырвать их из чёрного болота. На вытаскивание каждой ноги уходила почти минута. Я ставил освобождённую ногу как можно дальше и принимался обеими руками за другую. Слёзы лились градом, солнце нещадно жарило, дурманящий нефтяной запах мутил сознание, грозя внезапной потерей чувств, а я всё шагал и шагал – одна минута, шаг! Ещё одна минута – ещё один шаг. И когда добрался до бортика, то просто повис на нем, ослабев от физического напряжения и крепкого запаха уже почти пропитавшего мои мозги.

          Наверно больше часа сидел я на траве, щепками пытаясь освободиться от налипшей массы. Но ничего у меня не получилось, только ещё больше я размазал гудрон по телу и так и побрёл домой – руки по локоть чёрные и ноги тоже выше колен как резиновые сапоги. Ох, и не сладкая перспектива ждала меня дома. Мама моя применяла ремень часто и не только для того чтобы штаны поддерживать. И уж тут-то она бы дала волю своим чувствам! Я в этом и не сомневался!  Как и в том, что все её эмоции плачевно бы отразились на моей пятой точке. Но домой идти все же надо, больше идти некуда.
Но видно я родился в рубашке. Дома был только отец. Воспитание отца было сплошной насмешкой над воспитанием, как таковым. Он нас совсем не воспитывал. Считал что педагогика, не мужское занятие. И если чего-то хотел от нас добиться то предпочитал тактику собственных примеров. Делай как я! Вот был символ его воспитания!

          Скептически оглядев мою скорбную фигуру, он покачал головой и отправился в гараж. Через минуту появился с канистрой бензина и двумя большими бутылками белого керосина. Процедура очистки началась. Шорты и рубашку пришлось пустить на обтирку, для дальнейшей  носки они уже совсем не годились. Я стоял посреди двора в одних трусах и только морщился когда он своими мощными руками, сдирал с меня гудрон почти вместе с кожей. От бензина щипало кожу, керосин холодил коленки, я потихоньку подвывал, когда он обдавал меня тёплой водой, чтобы кожа не так сильно пострадала от ядовитого бензина. Никогда, ни до, ни после я не бывал в такой бане! И в общем к приходу матери, он почти привёл меня в божеский вид. Но каких трудов ему это стоило! Договорившись ничего не говорить матери, мы сели отдыхать.

          Но то мать! Она всё поняла с первого взгляда на меня. Как гудрон не отмывай, а цвет кожи всё равно здорово изменился. До того въелась зловредная химия в поры. Если лицо оставалось у меня чистым и белым, то ноги и руки были словно переставленными от другого человека. На этот раз, слава богу обошлось без ремня! Хотя крика было достаточно! Угроза утонуть в гудроне была очень реальной. Отец, как мог заступался за меня и всё кончилось тем, что она крепко обняла меня и долго сидела так обливая мои плечи своими тёплыми слезами. Пришлось и мне, для приличия всплакнуть.

          И сколько я потом не ходил в баню и не тёрся жесткой, как проволока мочалкой, мои ладони и ступни ещё целых полгода были словно покрыты загаром. Откуда эта история стала известна моим одноклассникам, я не знаю. Впрочем,  это не очень-то и удивительно. Деревня у нас была совсем небольшая! И хоть в последствии у меня были и другие прозвища, но в тот раз, мне пришлось почти целый год просуществовать под кличкой – Гудрон!