Другое

Другое

Я  очень сильно закричать хочу. И мигом вопрос
уютной тишиной сползает к ногам моим: «Ты

это хочешь сделать для чего?» Потом петлей свернувшись,
ложится крик, как будто пес,  у ног моих дрожащих.

Одевшись тишиной, в углу стою и ожидаю,
когда желание  растает на губах моих,

искусанных сомненьем: прав иль не прав, в желанье этом
преодолеть  всю тяжесть запрета тишины. Но я

не в состоянии ответить на вопрос, рожденный без
ответа. В  пустыне времени меня никто не

слышит, ведь каждый  к  последней точке на листочке
бредет один, о кончик пониманья спотыкаясь


 и вечно просто и бессердечно теням  каясь в том,
чего не совершал ни в снах, дышащих искаженьем;

ни наяву бессмысленности бытия;  ни здесь
ни там! Ревёт и требует толпа, ну, как и всегда,

надлома и надрыва  себе  в увеселенье,
а на закуску бездушья своего - покаянья


и пониманья, которое  тоской то ноет,
то  скулит; то воет, то молчит, а то

прощенья просит у себя в каморке вечного
запрета  всё  ожидая в унылости зимы

осколков лета, которого,  увы! не будут
никогда…  В лесной глуши Вселенной без начала

и конца бредёт  Скиталец от века в век. Кто он?
Ни дух, ни  человек. Я замер и взор на воду

устремил… Не понимая страха своего, но
серость жизни свисала с потолка. И больше ничего.

Тут сердце, обретя свободу, вспорхнула куда-то вверх,
 в объятья Солнца, дарящего начало без конца…