Мой индекс - Якутия

От автора

Каждая книга автора - это своеобразная дистанция, рывок, сгусток энергии. доступ к читателю, возможно, становящемуся другом и единомышленником.
Она живёт в сердце, дрожит натянутой струной, возможности её подчас за пределами человеческих. Так творят энергии осмысления и будущего.
И редкостно счастлив тот автор, которому подвластны и любование, и слеза - тайные лаборатории высокого мира. Важно, обучившись самому, увлечь этим искусством других, подзадорить. Только так мы можем оставить для совсем не тупого. любознательного человечества то, что заинтересует или озадачит его, возможно, не  сразу.

Мы - аборигены вдохновения. Подчас путаемся и пугаемся сами, а куда же этот лабиринт выедет. и что будет на этот раз? Писатель высшего класса - это всегда как бы гость из будущего.

Вот почему, те или иные писатели подчас непонятны своему времени. опережая его весьма и весьма непримитивно - своей, казалось бы, лишенной всякой логики мыслью,
находящей впоследствии вполне обоснованное и даже научное подтверждение.

Сам автор думает подчас: "Зачем мне эти айсберги?" Он удивлён либо ошарашен. но дело-то захватывающее, дело стоящее.

И, главное, надо любить то, что делаешь. Может, когда-нибудь полюбят и отметят тебя. Так зачем мне эти айсберги?

В своей индексации, а для меня это и отчёт перед совестью, мне пришлось, а не хотелось, затронуть все аспекты боли, через которые проходит человеческое сердце.

Мой Алдан, моя Якутия, мои подчинённые гордость и завороженность, высокая боль - край, в котором должны проживать и проживают гордые и красивые люди, воспитывающие добрую смену.

Мир тесен. Взрывы, в мгновение ока лишившие Америку её горделивых небоскрёбов, эхом бесконтрольного ужаса, страха и беспомощности прокатились по всему миру.
Все мы, с чувством сопереживания, приникли к экранам телевизоров...

Исчезновение маленькой, почти безвестной речушки либо ручья, одной из тонких, синих вен земли, её капилляров, бесконтрольная и браконьерская вырубка лесов на этом фоне для многих остаётся  ничем и трагедией не является. Одно дерево, несколько деревьев - и сколько угодно можно, - это циничность и варварство по отношению к земле, в её долготерпении и милосердии к нам - детям немилосердным и жестоким.

Раны земли, её невидимые слёзы, волнуют ли они земляков моих?..  И насколько?..
Начавшись с одного тетрадного листка, поэма обрела необходимое и мощное звучание.
И нельзя по-другому.

Имея годом издания, год 80-летия Алдана. должно быть, действительно встречаемого не инертно помпезно, а широко, открыто, по-деловому. сборник не станет праздничной, красивой и бесполезной дребеденью, а является моей гражданской позицией ко всему, что не называется словом кавардак.

Автор благодарит коллектив типографии за помощь в решении своих издательских дел, а также своего доброго друга, Анну Сергеевну Ткачеву и её семью. за моральную и материальную поддержку в ходе выпуска сборника.

Год издания сборника 2004


Мой индекс - Якутия

Я северянин.
Я храню тепло.
Я различаю, где добро, где зло.
Варлам Шаламов

         
        1

Мой индекс - Якутия.
Снега и ветра.
Морозные зимы и холода.
Дымы кочегарок,
простая судьба,
что с нею до звёзд
мне достать - не беда.
Торю, я, судьба.
твой заснеженный ход.
а рукопись-снеги
народ пусть прочтёт.
И где-то закурится
мой камелёк.
Охотник по следу
неслышно пройдёт.
И молод он будет,
истории в рост -
войдёт как достойный
и значимый гость.
Присядет, послушав
о чём разговор -
и спор до утра.
и читальня и дом.

Мой индекс - Якутия,
и земляки
неведомым странам
близки-далеки,
по крови
почти идентичные мы
тебе, африканец,
пускай Колымы
ветров ты не знаешь,
всего, что прошли
народы России
в те страшные годы
и зимы, и дни.

И бьют, и стреляют,
и спустят собак,
а деспот в России -
не сумрак, а мрак,
что дня не протянешь
с согбенной спины,
а ноги протянешь -
надсмотрщики злы.

Сейчас мы от страхов
уж тех далеки,
но беды иные -
террора огни.

И кто будет завтра
недвижно лежать
иль в каждом прохожем
врага нам искать?
И вспыхнувши, снова
дымы и огни
и черным, и красным
в небо взошли.

У крайней, незнаемой
черной черты -
проходим уж все мы,
и все мы близки.

Чудовищно смотрятся
смерти черты.
И падают женщины и старики.
Безвинные жертвы
уже далеки
от страха, страстей
непонятной земли.
где всё-то творится
неправда и месть.
И падают дети -
им цвесть бы и цвесть...
И ам не укрыться
рукой от беды.
И чем защититься
и мимо пройти?
Когда мир охвачен
стрессом войны,
агрессией, страхом,
и мы не ушли.
И в мирное время
оглушены
разрывами бомб...

В таёжной глуши
уже не укрыться
от громов земли.
Пусть думы упрячешь,
надёжный тайник
найдёшь и укроешь
себя и своих,
но. выйдя на улицу.
весь ты открыт
ветрам неминучим -
безоблачных дней
немного в политике
тёмных страстей.

И вновь ты тревожно
к экрану приник,
за что погибают
нетрудно постичь -
призывы пусть стиль
свой меняюют и цвет -
им вторят с трибун,
площадей и газет;
террор и агрессия
сводят на нет
усилья политиков,
смысл их бесед, -
не требуют мира.
а требуют жертв.

И сеть паутинных агентств,
Интернет -
в конвейере смерти
отточенный бред,
и страх, упреждающий:
"Я-то не сплю...", -
настигнет ребёнка
в детском саду,
и школьника,
целя в улыбку и смех,
и в детское сердце.
и каждого, всех.
И ярость слепую,
как жгучий чей бред,
невольникам хмурым
по свету разнесть.
Пророк он,
посланник воли судеб.
слепой исполнитель.
казнящий за грех?
В чём все мы повинны,
любой человек?
И ровный, и адский
вновь слышится смех.

Он где-то за ширмой,
чтоб не узнать,
чтоб злое бессилье
до дрожи наслать.
И что прекратили
смеяться, любить.
И кто ты. за многих
успевший решить?
За нас и сегодня, и завтра -
вчера
нам было не жалко
чужого добра?
Крыла исповедного?
Сеющим смерть
не больно, е страшно
террор "подогреть",
оружьем, дурманом -
чужого двора
не жалко, не жалко -
так вот же вам, - так?

Не знающий грамоты,
простынь, белья -
свежайшего, чистого -
стреляет, стреляет,
гильз уж гора,
и вот уже много,
много добра.
А там, где душа
притаилась, была,
уж, верно, пустоты,
и вестники зла
ночуют. клюют
и вещают: "Была
в отдельном, отбывшем
когда-то душа..."

Чужая земля
и когда-то душа,
чужие усилья,
чужая беда,
а наше, когда же,
а общее всё?
Пусть не было общего,
воздух - моё?
И воздуха много,
чтоб посягать
на право, на общее -
жить и дышать.
И солнце одно.
А душа, что ушла,
в живом, одурманенном
теле жила -
и вроде наркоза
стал щит из обид,
претензий неправых
и мер силовых.

Чтоб люди боялись
огня и меча.
А право у сильного -
бить и сплеча.
Иль право сильнейшее -
защитить,
пусть слабым,
пусть смертным
по свету ходить.
А если убийцей?
Хладны их сердца.
Но дело своё
доведут до конца.

И как уберечься,
опередить,
и жалких наёмников
перехватить.

И пусть их обманут
и деньги, и честь,
и некогда им
отдохнуть и прилечь,
но всё же их меньше,
чем честных людей!

Их боль,
что готовы
они превознесть,
их гнев, что умеют,
как пламя, возжечь,
их правда -
оружье, бессилье
и лесть;

пред более сильным
гнется спина,
но чуть отойди
или оступись -
и ты потеряешь
ничтожную жизнь.

Смешной здесь
находят
привычку раба:
на поле трудиться
в поте лица.

Ведь есть
идеалы
другие -
        стрельба!
Монеты,
что платит
прижимистый туз,
но, коль раскошелится,
значит, не трусь.

И коль при дележке   
обходят тебя,
то, значит,
ты просто...
не дострелял...

И жесткость законов
стравила сердца.
Бессмысленно-дерзкий
уж взгляд у юнца.

Ему не позволят
назад отступать.
Во славу террора
он должен стоять!
На бойню бросает
не злая их жизнь -
их вещий, просчитанный
фанатизм.

Но так же
объявят
о хладном конце.
На бледном,
усталом,
почти что лице
уж нет ничегошеньки -
знай о себе.
А лишь равнодушье,
усталость, предел,
хотя б кто
с пославших тебя
усмотрел,
что странен твой подвиг;
что ты не у дел,
а выше рассудят,
чего ты хотел.

Из тех, кто обыденный
сериал
раз сотни запустит,
чтоб мир горевал,
чтоб страхом
охвачен был мир -
и пропал.

А ты под дурманом
на  спуск нажимал.
И тайно ввозимый
условленный "груз"
людей беззащитных
косил наповал.

А, коль ты затрясся
и сам застонал,
уж, верно,
на свете
недолго живал.

Такие же смертники
рядом легли,
как травы,
под вжиканьем
смертной косы.

И в добром застолье
уж вам не бывать.
И чашу по кругу
вина не послать.

Не слышать заливистый,
радостный смех.
А радость должна быть
на свете у всех.

И хлеб не делить.
И своих матерей
навеки у отчих
не встретить дверей.

За что вы, других-то
поставя к стене,
казнили, смеялись,
ломая в себе
единое право -
землю хранить,
наследников милых
к мечте приводить
и дать им успешный
задел испокон -
за правду не бить
чтоб себе же в урон
бесчестно, неправедно
жить, как в полон -
души неделимую
здравую часть
отдав душегубству,
под ним же пропасть.

(...)

стр. 5-16

глава 2
http://stihi.ru/2025/10/17/515





   
(