Оригато

Аллюзия (лат. allusio — шутка, намёк) — стилистическая фигура, содержащая явное указание или отчётливый намёк на некий литературный, исторический, мифологический или политический факт, закреплённый в текстовой культуре или в разговорной речи. (Википедия)

«Оригато» – по-ихнему «спасибо».
«Алиготэ» - по-нашему «сушняк».
И мы идём-спешим из жилмассива
по направлению к массиву «березняк».
Мы – четверо друзей. Мы – мушкетёры,
хоть дружбе нашей несколько минут.
Мы удаляемся в лесистые просторы,
где псы-гвардейцы нас не заметут.
Под сенью струй, где заросли тенисты,
мы пот утрём с горячего чела
и, будучи по жизни гедонисты,
вкусим нектар, как райская пчела.
Вино – оно что в Парме, что в Перми –
волнует кровь и возбуждает разум.
А без вина беседа, ты пойми,
сковеркается, скомкается разом.
К ней матерок – приправа из приправ,
его славянам татарва открыла.
Мы думаем: «Дружище, ты не прав!»,
а говорим: «Вот *** тебе на рыло!»
Крест-накрест над засаленной газетой
сидим рядком и говорим ладком
и, наслаждаясь светскою беседой,
балуемся йипонским йизыком.

- Скажи мне, друг! Я вижу ты – йипонец!
А, может, просто: друг степей калмык!
Или в крови твоей какая помесь, - 
ты к ней спирты подмешивать привык…
Скажи-ка, брат! Нет! Лучше ты поведай
и просвети зачуханный народ:
война для нас закончилась победой,
но… кажется… совсем наоборот.
У вас там роботы, резиновые бабы
и нанотехнологии в дому.
А нам даны нехитрые забавы:
бухай, пока отечество в дыму.

- При этом не хотите вы признаться - 
мы нашей заединщиной сильны.
- Тогда б ООН и даже Лига Наций
напрасно бы не тратили слюны,
когда бы мы призвали под знамёна
своих друзей китайских миллиард,
остались бы вы даже не без мёда,
а без хлебала аж до самых гланд!
- Когда бы не поддержка Дяди Сэма,
вы нас не посылали бы в ****у,
не признавая право Эсэсэра
на всю Южнокурильскую гряду!

«Йипонец» побледнел белее мела,
задёргался и нервно закурил:
- Богатыри! Когда бы не измена,
мы ни за что не отдали б Курил!

Остатки пойла он в стаканы вылил
и меряя, прищурился остро.
Возобновляя игры ролевые,
заговорили про систему ПРО.

- Кому нужны ракеты под Варшавой?
- Кому нужны, тот ставит и молчит.
- На жопе отточи язык шершавый!
- Им от Ирана нужен этот щит.
- Имеем газ и нефть, да вот затычка:
Европа нас не ценит ни на грош.
- А что Европа! Просто истеричка
на фоне хитрых иммигрантских рож.
- Тут есть у нас придурок на районе –
раздухарился, вроде, да затих:
сходил на кинофильм о Нараяме
и стал активно выступать за них.
А раньше-то гнобил в тоске плебейской
так – ни за что – их ****ил день за днём!
- Лелеял комплекс, видимо, плейбойский,
ну а потом… для ясности замнём.
- А вдруг война? Пошёл бы с ним в разведку?
- Я? С иноверцем точно не пойду!
- Вот я пошёл бы лучше в кругосветку
с Сенкевичем на бальсовом плоту.
- И с Хейердалом. Кстати, белофинном!
- Да нам всегда чухонцы впоперёк.
- Норвежец! Не чета ацедофилам,
хотя такой же – северный – хорёк.
- Блондины гениального пошива.
На Тигрисах была такая бронь!
- Что на войне, что в лагере – паршиво.
- Ты Сталина, товарища, не тронь!
Он гений был - заслуг неоднократных.
- Теперь таджика надо на престол.
По крайней мере, вычистит в парадных.
- Сперва пусть осенит себя крестом!
- А Пушкин был по сути-то нерусским.
Убил его… французский пидорок.
- Чего ж жена не наложила руки?
- Да бабы все слабы на передок.
Был Сашка жив, она царю - ни-ни!
Ну а потом… Да кто ж её осудит!
- И не таким, как мы, её винить,
она ж - огонь, мерцающий в сосуде!
- Царю – царёво, а поэтам – пули,
а жёнам их страдательный падеж. 
- А ты, во фраке, замолчал-то хули,
историями общество потешь,
интеллигент! А чёй-то ты во фраке?

Приталенное серое пальто
движенья ограничивает в драке,
но по-пижонски выглядит зато.
Я в нём себе кажусь отчасти графом.
Излишество, но не о том же речь:
когда в подъезде ставишь деву раком,
её колени нужно поберечь…

Калмык в пике сорвался с полстакана,
отягощённый огненной водой:
заколыхалась сахарно сахара
изгибами калмычки молодой.
- Любимая! – просил он, как ребёнок,
- прости меня за то, что опоздал.
Упал ничком на сморщенный опёнок
и глухо так, по-волчьи, зарыдал:
- Ты дикий мёд и горький, и горячий,
который носит чёрная пчела,
как лёд прозрачный, призрачный, незрячий,
как светлый вечер, умерший вчера. 
Твоё лицо - нежнее гиацинта -
я рисовал на карстовой стене
в оправе натекавшего кальцита...
И взгляд его слезой застекленел.
Калмык умолк. Затравленного волка,
ни дать ни взять – Акелу среди скал -
напоминал он. Но блажил недолго.
Он видел пустоту. Он крепко спал.

- Я расскажу байду про пустоту
и в ней коня сферического вида,
про вакуум, привязанный к хвосту,
измеренный учёным индивидом.
Та лошадь весит ровно полкило,
напоминает тонущее судно
и птицу из трёхмерного кино,
а вместе всё - поэзию абсурда.
Но я, наверно, это зря с конём.
В пределах геометрии Евклида...
- Да ты не ссы! Мы выпьем и поймём!
Как говорится: было бы налито!
- Вот мы тут разминаемся винцом
ещё из закромов социализма, -
а всё же - человеческим лицом
была его застойная харизма!
А нынче правит тот, кто толстокож.
Эпитетами - кормится рванина.
- Ты на поэта вовсе не похож.
Ты мне напоминаешь гражданина!
- Капитализм – оно хоть имя дико,
но мне ласкает воспалённый мозг.
Там будет легче, скоро… погоди-ка…
- Нет. Нам туда не перекинуть мост.
Писать стихи за цену соцпакета –
на пятаки разменивать талант.
Но кто накормит бедного поэта,
тебе не скажет ни один гарант.
Куда мне - шестьдесят часов труда!
На наивысшей, запредельной ноте
у Паганини лопнула струна
и лопнуло терпение в народе!..

Сквозь заросли крапивы и яснотки,
(из них, походу, делают ментол)
держа в руках дубинки и пилотки,
к нам шло подразделение ментов.
В рябом раю берёзовых стволов
мелькали их мышиные мундиры,
и зайчиков от стриженых голов
не прикрывали шапками мудилы.

Ах, зайчики! Фотоны красоты!
Посланники любви и позитива!
Как вовремя мне вас через кусты
увидеть краем глаза подфартило!

Как будто бы Заломовым Петром,
а может, Павлом Власовым, ведомы,
мы под бугор скатились вчетвером
откидывая склизкие гондоны.
Марксистами себе казались мы,
большевиками на лихой маёвке,
охранку обманувшие умы,
благодаря изысканной наёбке.
Как партизаны, молча по ручью,
мы шлёпали от вражеских овчарок,
оставив крохи хлеба дурачью
и разноцветье пластиковых чарок.

Мы разделились. И на всех парах
мы побежали парами. Попарно.
И мой демисезонный серый фрак
стал походить на старого гепарда.
Калмык бежал, как лань, быстрее лани,
трусился я за ним – мешком дерьма,
мы пролетали светлые елани,
мелькала перелесков кутерьма,
нам пели земляничные поляны,
норвежский лес, алмазный свод небес,
приветствовал нас мир многополярный,
и вето не накладывал Совбез,
манила топь развесистою клюквой,
и «выпить-закусить» вопила выпь,
и клекотал с Кремля орёл двуклювый
приказывая беглых изловить…

Но слово билось комом в черепушке,
сочилось липким потом по вискам,
его я вспомнил только на опушке,
его я, как спасения, искал -

Оригато! – шептали нам равнины.
Оригато! – шумели нам леса.
Оригато! – надежда для рванины,
Оригато! – как пропуск в небеса.

Оригато! – меня стращали стражи.
Оригато! – рычали вслед менты.
Орали «Стой!», а я, не разобравши,
Оригато! – кричал алаверды.

Оригато! Судьбою злой изломан,
прощался я и милости просил
иноязычным иностранным словом -
Оригато! Господь меня простил.

Оригато, за то, что отмечталось,
Оригато, за то, что не сбылось.
Как оказалось, жизнь – такая малость,
что жалко дни растрачивать на злость.

Любой любовью дорожить умейте.
Оригато – за серое пальто…
О, Русь моя! Жена моя! До смерти…
Оригато тебе, Оригато!

2010 - 2011