Тяжелое утро. Россия. Конец 20-го столетия

Утро. Сквозь стекло уставлен в комнату
Светлый и огромный Солнца глаз.
Ничего вчерашнего не помню я,
Так как  злоупотреблял вчерась.

В черепе безжалостные гномики
Больно молоточками стучат,
И меня, страдальца-алкоголика
Пощадить нисколько не хотят.

Подойду, шатаясь к холодильнику.
Кое-как добуду кубик льда.
Кину в кружку льдинку эту синюю,
Чтоб холодной сделалась вода.

С толком размешаю уксус с содою,
Поперхнусь пузырчатым огнём.
Кто-то где-то хлещет виски с содовой,
Заедая жирным балыком.

Мой же холодильник пуст, как новенький.
В хлебнице – насмешливый сухарь.
Брошен всеми, - как архар свободен я,
Сам себе – и суд, и государь.

Я свободен от жены канючливой
И от хулиганистых детей,
От зарплаты так и не полученной,
И от бедной совести своей.

Что ж, пускай животной и растительной
У меня сегодня пищи нет,
Телевизор, ящик удивительный
Мне духовной выдаст на десерт.

Нажимаю кругленькую кнопочку.
Жду. И вот из бледной синевы
Выпирает пухленькая попочка,
Как бы говоря: «Иду на Вы.»

Для меня, убогого тошнотика,
Что сменял Венеру на стакан,
Эта агрессивная эротика,
Будто соль для воспалённых ран.

Сплюнув на пол от негодования,
Убегаю на другой канал.
Здесь – реклама, и прокладки дамские
Свой бесовский правят карнавал.

А на третьем травят о «подснежниках»
Смачно так, что вытошнит вот-вот.
На четвёртом гады-пересмешники
Мажут грязью собственный народ.

Я – на пятый. НАТО прёт в открытую,
Выгодный используя момент,
И улыбки дарит Билли Клинтону
Наш больной и бледный президент.

Всё. Спасибо. Я вполне насытился.
Выхожу в заплёванный подъезд.
Здесь толпа худая и небритая
Собралась на «неформальный съезд».

Встретили меня аплодисментами,
«Технаря» набулькали в стакан.
И зажёгся, так давно известный мне,
Над брюшиной маленький вулкан…

       __________
       06. 1997 г.