Буратино

                I
Боже, как я хотел из чурбана
Сделать живое и тёплое.
Вот и свершилось. Чего же не радуюсь?
Что же в восторге в ладоши не хлопаю?

Лёгкою стружкой, свиваясь, надежды
Падают под ноги, на пол, в грязь.
Самоуверенный, старый невежда,
Радуйся, шутка твоя удалась.

Мой деревянный, блудливый уродец
Пялит бесстыжие пуговки глазок,
Шляется где-то, курточку пропил,
Врёт про какого-то Карабаса.

Пьяный Джузеппе звонит, надрываясь,
«Чудо! Шарманщик мальчика сделал!»
И не заткнёшь ведь…хожу, улыбаюсь,
Принимаю «искренние поздравления».

Что я наделал! Теперь мне до края,
Под немигающим этим взглядом
Жить, радость изображая,
Творцом возомнил себя, так мне и надо!

Ходит один тут…фольклор собирает,
Мой - то, от радости ополоумев,
Про пуделей разных, Пьеро, Арлекинов,
Третью тетрадку ему диктует.

В городе нашем, чинном до одури,
Крысы, и те ходят важно, строем.
Этот же живописует битвы,
Мнит себя кукольным сверхгероем.

В печку его? А что скажут соседи?
Папой зовёт. Орёт на всю улицу.
И ничего никому не докажешь,
Мы - образцовые, нами – любуются.

«…на старости лет…одиночество скрасит…»
Вот и невесту привёл, дуру длинную.
В лавке соседней нашёл. Фарфоровую.
Волосы выкрасил ей. Звать Мальвиною.

Так и живём мы семейкою странной,
Менять ничего не хочу и не буду,
Лишь умирает на стылом камне
Палым листком ожидание чуда.

               

                II

Если б я мог, я б совсем не родился,
Разве ж я сам из полена выстругался?
Выгляну только – как плетью, окриком,
«Что же ты снова, проклятый, вылупился?»

Кем же мне быть, кем мне стать для папочки?
Плотью оброс бы, да толку будет ли?
Готов хоть в зубах носить ему тапочки,
На манер придуманного мною пуделя.

На людях – даже возьмёт и на руки,
Голову гладит, ладони занозя,
Лаской нечаянной этой радуюсь,
На жёстких коленях его елозя.

Гости за дверь – и стряхнёт брезгливо,
Станет к окну, а глаза – как пропасти…
И прячусь за печечку я торопливо,
Плача смолою от безысходности.

Вечером поздним, когда в печурочке
Братья мои погибают – поленца,
Готов как они, до уголёчечка,
Отдать ему жар деревянного сердца.

Он в кресле, а мы с Мальвиной за печкою,
Сидим, молчим вечерами длинными.
… и никогда, ни единого разика,
Не назвал по имени: «Буратино». 
               
                Апрель 2000г.