Напиши мне, тверёзый товарищ, на пьяную льдину...

Льдина 


Я вынашивал долго в гортани июльское слово.
Но приспал имена адресатов и отчества все я.
Докучает мне зимняя нота, поётся хреново:
фарисеи, рассеян, окрайна, Украйна, Расея...
О, зима проклятущая! Самое время загнуться,
время для наложения рук и подлёдного лова.
Рыболовные снасти и связи последние рвутся,
и ломается лёд при полнейшем отсутствии клёва.
Напиши мне две строчки, соратник, рыбак однорукий!
Жалко левой руки? А живут ведь без сердца - жирея...

Занесло меня время в магистры угрюмой науки -
всё-то зимние ливни черчу на тетрадном листе я.
Присудил мне Господь - на Руси и в июле родиться.
Любит слава славян - да, чем дальше, всё больше кривая...
Богородица-матушка, мятная Мавка-сестрица,
лишь смиренностью вашей жестокость с лица умываю.
Напиши мне, тверёзый товарищ, на пьяную льдину,
унесённую чёрной неблагонадёжной водою.
Из дюралевой фляги глотнуть за тебя не примину,
загрызну ледовитой, ломающей зубы, рудою.





*  *  *


Ты - всё ещё отрок, войти не умеющий в фальшь,
и в ямке грудины по-прежнему ноет тревога.
Бездарна отрывистость окрика "Фас!" или "Марш!"
Блаженна протяжная, лучше по снегу, дорога...
Стал голос твой твёрже, а почерк острее, когда
ты понял вполне, что бежать от себя невозможно.
Иглой ледяною снабдили тебя города
для поиска звёзд - внутривенно, а также подкожно.

Каким ни спешил бы путём - возвратишься к себе.
В конце виража - обретенье осевшего дома.
А соль на щеке или привкус тепла на губе
нисколько не смажут сугробной черты окоёма.
Каким ни скользи гололёдом - придёшь до Суда
туда, где тебя отдадут твоему лишь закону,
где тени сквозят, как плоды крепостного труда,
где белую кроличью шапку кровавит звезда -
живая, как птица, припавшая к снежному лону...