Уроборос

                «Здравствуй, Саша…»


     - Гражданин Горюнов, я пришёл, что бы выполнить требования статьи 143 УПК. Знаете, что это такое? Ах, да… извините, я забыл что
вы не юрист.
     Следователь театрально, выражая наигранное сочувствие, приложил
руку ко лбу:
     - Так вот, мил человек, сие значит – предъявить вам обвинение.
     Глаза следователя, излучающие триумфальную иронию, 
словно лазерные целеуказатели, сверлили  лицо Алексея,
охватывали его ссутулившиеся плечи и, будто прощупывая
измятый спортивный костюм, саркастически оглядывали
сидевшую на привинченной к полу табуретке, какую-то
беззащитную и поникшую, как у провинившегося школьника фигуру.
     - А ведь совсем недавно, Алексей Анатольевич, вы выглядели иначе. Помните? Когда выколачивали деньги у потерпевших.
И вид у вас, надо сказать, был далеко не такой затрапезный.
А, уважаемый? Помните, каким героем вы были в форме,
с  табельным  оружием?
     Алексей впервые, за время нахождения в следственном кабинете ИВС, взглянул в глаза своему визави. Сколько же в этом взгляде было боли, скорби, ненависти…да буквально всего, кроме, пожалуй,
смирения с тем положением, в которое он попал.
     - Послушайте, Александр Иванович, вы же умный человек.
Ведь вы прекрасно понимаете, что всё это какой-то бред.
Сущая галиматья и нездоровая фантазия тех, кто меня
под  это  подвел.  Вы  правильно  заметили,  что  я  не  юрист.  Но я и не дурак. И я, впрочем как и вы, понимаю, кому на руку вся эта  филькина грамота. А уж коль вы считаете себя  настоящим  юристом, установите  пожалуйста  истину  по  делу, как того требует закон. Вы же обещали  мне в прошлый  раз, когда  закрывали, что раз- берётесь. А на деле что получается?
     - Вот мы и разобрались, уважаемый. И на деле получается, что вы преступник. А преступник, как известно, должен сидеть в
тюрьме. Именно поэтому я вам и предъявляю обвинение.
     - Александр Иванович, но ведь дело же от начала и до конца сфальсифицировано! Вы же сами прекрасно об этом осведомлены.
А кроме того, признать меня преступником, как сказано в конституции, имеет пра- во лишь суд.Но при таком раскладе: с явно подделанными  вещдоками, с натураль- ной  липой  в показаниях  так  называемых  потерпевших,  ни один  суд  в  мире  не  сможет  попросту  признать  меня виновным.
     - Вот пусть суд и оправдывает вас, раз вы такой ангелочек, - глаза следователя злобно сверкнули, заиграли
желваки, - и как вы изволили скрупулёзно подметить, ни один
суд в мире вас не осудит. Но тут вы забыли одну сущую
мелочь:  ни один,  кроме нашего,  россиянского,  панимаш-ш.
     - Но товарищ следователь…
     - Не товарищ я вам теперь. Товарищ для вас с этого момента – волк тамбовский, или брянский. Это уж, как говорится,
на вкус и цвет… А меня извольте называть гражданином или,
если желаете, по имени-отчеству. И вообще…
я пришёл сюда не для словоблудия. Давайте-ка переходить к делу.
     - Хорошо, гражданин следователь. Давайте перейдём к делу. Только
у меня к вам единственный вопрос.
Вас никогда не терзают угрызения совести?
     - Да что же вы такое несёте, дяденька? Уж не белены ли вы тут
объелись?
     - Тогда хотя бы подумайте о том, что наша система – это изначальный  змей Уроборос, пожирающий самого себя.
Ведь любой может оказаться на
моем месте. В том числе и вы от этого не застрахованы. И что тогда?
     - Всё, уважаемый, хватит. Я прекрасно вас понял. А на ваши дурацкие вопросы, между нами, клал с прибором.
И  прекращайте   разводить   эту   байду.
     Алексей более внимательно посмотрел в глаза собеседнику:
     - Надо же, как я могу ошибаться. Я почему-то считал вас более культурным человеком. Во всяком случае – более воспитанным.
     Следователь напрягся, точно пружина, после чего, предварительно выдохнув накопившуюся злобу и все отрицательные эмоции,
медленно и  отчетливо,  словно чеканя,  произнёс:
     - Начинаем выполнять сто сорок третью. Итак, прочтите постановление и скажите – признаете ли вы себя виновным
в   инкриминируемом   деянии?


     В камере следственного изолятора, куда Алексея этапировали вскоре   после   предъявленного  обвинения,  в   силу  своего   внешнего обояния, природного юмора и умения быстро адаптироваться к той или иной  среде,  он  сравнительно  быстро  обрёл  авторитет  и  уважение сокамерников.
     Буквально в каждом СИЗО бывшего союза обязательно имеются специальные камеры для содержания так называемых «БС» - бывших сотрудников силовых структур. Пребывая именно в
одной из них, Алексей многое понял, осознал то, чего не замечал ранее.
      Среди товарищей по несчастью большинство бээсников были такими же как  и  он сам пешками в чьей-то большой  и хитро продуманной игре. Ведь в стране нача-  лась  кампания  борьбы  с «оборотнями». И под жернова этой  огалтелости  инициа- тивных  идиотов  из  числа  многочисленных  кабинетных  крыс, в первую очередь таких, как УСБ, посыпались  массы ни в чем не повинных, как правило – наиболее профессиональных  и  порядочных  кадров  системы.
     Некоторые сидели вообще не понимая, за что их сюда поместили. Другие догадывались о совершённых ранее ошибках. Третьи,
которых совсем немного, прекрасно знали, за что сидят.
Да  и  было  за  что,  чего  уж  греха  таить.
     Но у всех этих людей без исключения, было одно чувство, полностью их объединившее и сплотившее в единую мощную команду.
Это чувство ненависти. Безграничной, ни чем не контролируемой,
рассудительной и бесконечной ненависти к тем, кто их сюда упёк.
И к самой системе, так легко сдающей своих верноподданных
служителей.
     Бывшие опера МВД и ФСБ, следователи, участковые инспекторы,
ОМОНовцы, ППСники, офицеры и прапорщики внутренних
войск и армейского спецназа – взрослые люди, словно
мальчишки продумывали возможности и
просчитывали варианты будущей мести. Страшной, жестокой и
беспощадной.
     В своих мечтах каждый из них, в зависимости от воспитания, испорченности, интеллекта, многократно убивал, подставлял, либо другими хитроумными способами избавлялся от столь ненавистных  врагов.
     Собственно, ничего зазорного или ненормального в этих стремлениях и не было. Ведь кто, кроме арестанта может знать,
сколько всего приходится испытать, пребывая в нашей российской
тюрьме.  Сколько  совершенно  несправедливых,  ничем  не обоснованных  наездов, унижений как моральных так и физических со стороны администрации: системати- ческие  побои  дубиналом,  либо здоровенными  метровыми  киянками за малейшее нарушение, на которое в любой тюрьме цивилизованного мира,  или  даже у нас, но на воле, никто не обратил бы ни малейшего внимания.
     Сколько всевозможного словесного поноса слышишь от своего «ангела-хранителя», конвоирующего арестанта внутри изолятора…
     А взять хотя бы тюремную баланду, от одного запаха которой к горлу подкатывает тошнота, но, что бы не подохнуть,
приходится употреблять это  варево в пищу.
     А постоянные проверки-шмоны; а лязг железных запоров и хлопанье локалок; а внутрикамерные стычки, происходящие порой
безо всяких на то оснований; а неприязнь со стороны других
«черных» арестантов; а двойные решётки на окнах, закрытые снаружи
ещё  и  металлическим  жалюзи «баяном»…
     И наконец – сама тюрьма, неволя, безысходность и безнадёга впереди и никакой перспективы на освобождение из этого кромешного Ада.
     Одним словом – есть о чём подумать, сидя в нашем казённом доме.
     И каково же испытать эти прелести невиновному, а тем более – человеку в совсем недавнем прошлом служившему, словно верный пес,
своему государству, а в конечном итоге, вместо благодарности
получившему от этого монстра, гордо именующего себя «демократической державой», то что он имеет, т.е. вонючую,         
средневековую клеть.
     А какой страшный, ничем не восполнимый удар получает арестант, когда узнает, что все его старания, направленные на торжество справедливости, а именно – жалобы и ходатайстваво  все  мыслимые  и  немыслимые  инстанции, -  ничто  иное,  как  глас вопиющего в пустыне.


     Следователь явился на третий месяц после ареста.
     В насквозь прокуренном и холодном, словно морозильная камера морга кабинете, он являл собой образец процветания и
благополучия. Накинув на плечи дорогую дубленку и закурив Davidoff,
Александр Иванович разложил на столе уголовное дело,
еще раз провёл рукой по идеально расчёсанным и
уложенным волосам и, словно глядя на себя со стороны, и не находя ни малейшего изъяна, отметил, что полностью готов для достойного завершения одного из наиболее щекотливых, висящих над ним
дамокловым мечом,  дел.
     Когда же в дверь постучали и затем вошел обвиняемый Горюнов, следователь был несколько озадачен его внешностью.
     Алексей, хотя и исхудал, но выглядел намного лучше, нежели при последней их встрече в ИВС: одетый в приличный, если не сказать – дорогой джинсовый костюм, гладко выбритый, подстриженный.
От прежней сутулости не осталось и следа.
     Он спокойно поздоровался со следователем и, попросив разрешения,
присел напротив.
     Ожидая увидеть раздавленного и превращённого в студень червяка, Александр Иванович даже не попытался скрыть своего
огорчения.  Но,  стараясь  не  терять чувства собственного достоинства,
с присущей ему надменностью произнёс:
     - Гражданин Горюнов, я пришел, что бы выполнить требования статей  201-203 УПК. Знаете, что это такое? Ах, да…
     - Гражданин следователь, я в курсе, что это значит, хоть и не юрист. Сие значит, что вы, в нарушение требований ст.133 УПК, без
продления срока по делу, все-таки соблаговолили ознакомить меня с его материалами на два дня позже установленного законом срока. Это значит, что с данным делом я буду знакомиться только в присутствии своего адвоката. Это так же значит, что двое суток я провёл под стражей незаконно и что последствия ТАКОГО ис-
полнения норм УПК никак не могут ассоциироваться у вас с получением очередного звания, либо благодарности по службе.
     Произнося свой обличительный монолог, Алексей, словно гипнотизируя, безотрывно смотрел в глаза сидящему напротив
человеку. Боже, как долго он ждал этой встречи! Именно такой, когда, по его понятиям, следователь должен будет трепетать, бледнеть и
чувствовать  себя  далеко не в  своей тарелке. Как ему хотелось утереть нос  этому  зарвавшемуся  болвану,  указать  на  его  подлинное   место.
Доказать, в конце концов самому себе, что невзирая ни на
что, существует все-таки какая-то социальная справедливость. И, в конечном итоге, этого надутого индюка если даже и не посадят, так
хотя бы уволят с должности, выгонят с позором из прокуратуры за
дискредитацию, или, там по служебному несоответствию. А поводом к этому послужит именно его, Алексея, сфабрикованное фантастами-операми из УСБ и подонком из прокуратуры уголовное дело. 
     Но, увы… Как порою бываем мы наивны в наших
лучших  стремлениях.
     Посмотрев на Алексея, словно на душевно больного, Александр Иванович закурил новую сигарету, с удовольствием затянулся и,
откинувшись на спинку стула, насколько это позволяли сделать
прикрепленные к полу ножки, совершено спокойным, даже с какой-то
ноткой сочувствия голосом, заговорил:
     - Алексей Анатольевич, как вы считаете, почему я, на протяжение всего срока следствия, ни разу не посетил вас в СИЗО? Неужели вы
думаете, что кроме предъявленного обвинения никаких следственных
действий мною не проводилось? А как же очные ставки,
следственный эксперимент, ознакомления вас с постановлениями о назначении и с заключениями экспертиз? Неужели вы думаете, что я, словно какой-то школяр, смог бы направить в суд совер-
шенно «сырое», не подкреплённое никакими доказательствами дело?
     Полноте, отец родной. Здесь, - он похлопал рукой по пухлому тому,-  всё это имеется в изобилии. И конечно же все без исключения
документы добросовестнейшим образом заверены вашей подписью,
уважаемый. Просто я, как человек гуманный, не хотел тревожить вас по пустякам и отнимать ваше драгоценное время.
Да  и  своё  тоже.
     И как вам только взбрело в голову, что я могу нарушить уголовно-процессуальный кодекс? Да я себя после этого просто уважать
перестану, а уж чего-чего, но этого позволить себе я никогда не смогу.
     Что касается вашего дела, то о месте его нахождения на сегодняшний день, у вас, думаю, не может быть каких-либо иллюзий.
Оно, как и положено по закону, еще неделю назад было направлено в суд. Так что я и завершил его производством даже ранее
положенного срока.  Вот так-то, уважаемый.
     А это, - он вновь похлопал по лежащему перед ним тому, - это всего лишь копия, с которой я вас решил ознакомить, опять же, обратите
внимание, в силу исключительно своей доброты.
     Поняв, что над ним совершенно открыто, нагло и цинично насмехаются, Алексей, тем не менее, не подал виду. Хотя весь этот
спектакль и был сокрушительным ударом ниже пояса. 
     Уже догадываясь, что услышит в ответ, он все-таки спросил:
     - А как же с моими жалобами? Хоть они-то ушли по назначению?
     - Простите, Алексей Анатольевич, о каких именно жалобах идет речь?, - всё тем же голосом продолжал следователь, - о тех самых,
которые вы направляли в отдел по надзору облпрокуратуры? Или же
те, что, как вы изволили выразиться, через вашего х-м х-м…
адвоката, посылали в генпрокуратуру и МВД?, -
Александр Иванович явно был в ударе. Упиваясь своим несомнен-
ным превосходством и продолжая смотреть как бы со стороны на такой импровизированный им спектакль, он видел себя в нем и
режиссером и постановщиком и главным героем пьесы. Ах, как все-таки прекрасно быть таким мудрым и продуманным Величием, как он.
Как замечательно давить этих паршивых людишек, которые, словно
разумные существа, пытаются ещё что-то доказать. Указывают кому?! Ему! Самому Ему на Его недостатки!!! Какая наглость! Какой беспредельный цинизм! И как только посмело
это существо, какой-то бывший мент, посягнуть на Его
приоритет, на Его незаурядные спо-
собности, на Его… впрочем достаточно. Пора заканчивать с этим
гнусом:
     - Но послушайте, уважаемый, всему же есть какой-то предел. Ваше дело находится на контроле в высоких инстанциях, а потому и жалобы,
как вы наверное уже догадались, использованы по назначению.
Сказать как?, - лукаво прищурившись, Александр Иванович
посмотрел на обвиняемого.
     «Ба-а. Да что же это, в самом деле происходит? Он что, совсем охренел в этой грёбаной тюрьме? Ни ухом – ни рылом! Другой на его
месте уже бросился бы в драку, ну или бился бы головой об пол. А этот,
точно истукан, сидит и сверлит меня своими бибиками. Иш ты,
стоик хренов. Ну ничего, сейчас я тебя достану, дружок.
     - А скажите, уважаемый, верно, что в своих камерах вы совокупляетесь с себе подобными? – Александр Иванович
состроил притворно-сочувственную гримасу.
     - Нет, гражданин следователь, это не совсем так. Совокупляемся мы только с подобными вам. И не просто совокупляемся, а **** таких
как вы во все щели. Живут они у нас под шконарями и трахают их
тогда, когда кому-либо из нормальных арестантов захочется это
сделать. А в перерывах между этой дикой еблей, занимаются вам
подобные твари тем, что вылизывают полы и
места общего пользования не только зубными щётками, но и своими
погаными языками.
     А теперь, гражданин следователь, разрешите откланяться. Очень приятно было с вами пообщаться. Хотелось бы ещё, но… увы,
пора домой.
     Он ещё раз доброжелательно посмотрел на следователя, подмигнул ему и, выйдя в коридор, зашагал к посту дежурного контролёра.


     Настроение у Александра Ивановича с самого утра было просто
отвратительное.
     Во-первых – похмельный  синдром.  И  не  простой  синдром,  а  очень  жуткий, прямо  кошмар  какой-то!  И  надо  же  было  так  надраться с вечера.  А ведь всему виной  этот  распроклятый  коктейль.  Подумать  только:  намешать  виски,   джин,  водку фруктовую, а потом еще и  залакировать эту гремучую смесь не то хванчка- рой, не то киндзмараули. Фу-у, бр-р-р, какая гадость! Чтоб еще хоть раз он позво- лил выпить себе эту грузинскую мочу! Да ни за что в жизни!
     Во-вторых. Та-а-ак, а что же у нас во-вторых? Господи! Да ведь ты же, чудило, разругался с этим старым поцем из облпрокуратуры.
Вот, тоже мне красавец. И нужно оно тебе было? Дёрнул же лукавый
вступить с ним в дурацкий спор. Вот же, пердун старый, как достал,
как достал! Стоп, Саша. Ведь ты ему так и сказал под занавес, открытым текстом: старый пердун, а может
пердун старый? Впрочем это уже не принципиально. Ну кто? Кто тебя за язык дёргал?! Вот скажи, надо оно тебе было – так закуситься с уважаемым в городе человеком. Да еще и прилюдно! При всём, можно
сказать, чесном народе так оскорбить! И кого! Ну и ну… во наломал
ты дров, Санек, ай да наворотил. Типа, утиль-сырьё совсем оскотело:
сами работать не умеют из-за  слабоумия  и  молодым  не  дают. Сидят, маразмати- ки,  в  больших  кабинетах,  штаны  протирают,  да  взятки  хапают, а мы, молодые, вынуждены батрачить на них, на паразитов и т.д…
      Впору в самую петлю полезать.
     Да ладно, остынь. Не грузи ты хоть сам себя. Кто знает, может он и не помнит ничего, а? Ведь набрались же все до поросячьего визга.
А может не все? Вдруг, как всегда, найдётся доброжелатель и
настучит старому мухомору. И что тогда?
     Ведь от него же зависит всё твоё благополучие. Уже, вроде как и должность нормальную посулили… А тут такой облом! Ну и
чудило ты, Санёк.
     Да ладно, хрен с ним. Авось пронесёт. Сколько раз уже проносило. И не из таких ситуёвин сухим выходил… Бог, говорят, не выдаст,
свинья не съест.
     Ты лучше вот подумай, с какой это стати вдруг шеф твоими делами заинтересовался? Кстати! А действительно, с чего? Это вообще
лажа немыслимая. Уж где-где, но в делах у нас всегда порядок. Уж
здесь-то нас никак на понт не взять. Дела – хоть прямо сейчас в
хрестоматию по юриспруденции.
     Так, а что у нас сегодня по плану? Заглянув в план-календарь, Александр Иванович просмотрел сделанные накануне записи. Так, с
этим можно подождать. Это надо направить по подследственности,
пусть менты занимаются. А это, пожалуй мы и прекратим. Тут всё
зависит от полноты, так сказать, налитого стакана.
     Кстати, Санек, а может устроим себе выходной? Примим на грудь соточку-другую, а? Там, глядишь и вдохновение появится, и работа
пойдёт. Собственно говоря, мы-то и не претендуем на весь рабочий
день. До обеда расслабимся, а потом и видно будет.
     С этой мыслью настроение Александра Ивановича заметно улучшилось. Аккуратно сложив разбросанные по столу бумаги в
стопочку, и водрузив ее в несгораемый шкаф, Александр Иванович,
что-то мурлыча, уже собрался одеваться, как дверь открылась и в кабинет вошёл его товарищ по работе следователь Ползухин.
     - Привет, старина, - с порога начал вошедший, - ну ты и дал вчера…
Вот так отлил пулю! Такого наисполнял…
     Поморщившись, словно от зубной боли, взглянув изподлобья на Ползухина, Александр Иванович только махнул рукой. Отстань, мол, и
без тебя тошно. Настроение опять пропало.
     - Слушай, Саш, - продолжал Ползухин, - ты знаешь, какая у меня идея? Я вот что предлагаю. Ну её на хрен, эту работу. Пойдем
лучше подлечимся. Как ты на это смотришь?
     Ну вот, наконец-то. Слава богу. Хоть один нормальный нашёлся.
Вслух же Александр Иванович сказал:
     - Ты хоть думаешь, что говоришь? Время сейчас сколько! Совсем
уже крыша поехала?
     - Саня, да прекращай ты, в конце концов. Я же не заставляю тебя повторять вчерашний подвиг. Чисто символически. Не пьянки для –
здоровья ради. Или бабок нет? Так я угощаю. Ну что, идёшь или да?
     - Ладно, твоя взяла, искуситель. Ты и покойника уболтаешь. Но только так, чтоб в обед быть на месте. У меня работы – слон
насрал.
     - Можно подумать – у меня меньше. Да, вот ещё что, Санек. У меня авария случилась небольшая. Понимаешь, какое дело, открывал сегодня сейф, а состояние – сам видишь, после вчерашнего. Короче,
сунул, как оказалось не тот ключ и он у меня там сломался. Вызвал мастера, а он, курва, приползёт только к вечеру. А мне тут, как на грех, долг вернули в баксах.Помнишь – за машину. Ничего, если они
в твоем сейфе полежат? А то  таскать такую  сумму с собой даже как-то стрёмно.
    - Ладно, давай. Как придём, заберёшь. А то я ещё ненароком спутаю со своими. А свои денежки, как говорил товарищ раджа, я никому
не даю.
     Бросив в сейф протянутый Ползухиным упругий, увесистый конверт, Александр Иванович подошёл к шкафу и достал свою
дублёнку.
     - Саня, ты  одевайся  пока,  а  я  мухой  в  сортир и обратно, - с этими словами Ползухин выбежал в коридор.
      Александр Иванович, мурлыча под нос прерванную было мелодию, подошёл к зеркалу и стал одеваться. Дублёнку, шарф, затем шапку.
     В этот момент дверь открылась, и какой-то неприятный холодок пробежал по спине. В зеркальном отражении он увидел стоящего на
пороге заместителя облпрокурора, выглядывавшего из-за его спины
шефа и ещё каких-то людей.
     Ноги мгновенно налились свинцом. Суставы же стали ватными. «Это всё», пронеслось в голове. Просто так зам. главного по кабинетам
с такой свитой не гуляет.
     Тем временем зам. главного прошёл в кабинет и по-хозяйски расположился за столом Александра Ивановича. Следом за ним,
сутулясь и не глядя на подчинённого, вошёл его шеф. Затем какие-то двое мордоворотов в пятнистой комуфляжной форме и наконец,
еще двое совсем незнакомых пожилых людей. «Наверное понятые», как страшный приговор, пронеслось у него в голове.
      Когда же, словно откуда-то сверху, он услышал голос зама главного, спазм тотчас подкатил к горлу, захотелось закричать, позвать
на помощь. Правда, неизвестно кого.
      Просверливая насквозь его своими глазками-буравчиками, зам. главного проговорил. Именно, не сказал, не произнес. Он ПРОГОВОРИЛ, глядя в упор на
следователя:
     - Представьтесь, пожалуйста, гражданин.
     Язык прилип к нёбу. Он совершенно не подчинялся хозяину. Он не хотел выполнять его команды. Словно отдельный живой организм,
распухнув и заполнив собой буквально всю полость рта, он был
совершенно неподвижен. Точно колода многолетнего, давно спиленного и кем-то
брошенного на опушке леса дуба.
     Собрав, наконец, всю свою силу воли, Александр Иванович стал лепетать что-то бессвязное и нечленораздельное, часто-часто заикаясь,
то и дело оглядывая всех присутствующих и беспомощно
разводя руками.
     Зам. главного махнул, явно его перебивая.
     - Александр Иванович, к нам в облпрокуратуру поступили сведения, что вы получили от одного из обвиняемых крупную сумму долларов в качестве взятки. Имеются так же все основания полагать, что
данная информация верна. Вот ордер областного прокурора о производстве обыска как у вас дома, так и здесь, на вашем рабочем
месте. Ознакомьтесь и распишитесь.
     Что это?! Что это за кошмар?! Какую чушь он мелет!!! Какие, к чёрту доллары? Да он, собака дряблая, совсем  рехнулся! Из ума, поди  выжил. Белены объелся, старый козёл! Да, было, брал.  Но ведь  не  доллары же. Брал «деревяшками», вся-                кой там натурой…
     Только хрен вы мне что докажете. Или не я лучший следователь по итогам года! Совсем, козлы оскотели! Ишь, придумали чего!
Доллары!
     В этот момент Александра Ивановича стал почему-то сотрясать непроизвольный, истеричный смех. Ну это же надо придумать
такую несусветную чушь. Ай да дебилы! Вот ведь уморили!
     Александр Иванович смеялся до слез, хватаясь обеими руками за живот. Один из офицеров СОБРа, сопровождавших зама главного,
взял стул и подставил его следователю. Но тот, не обращая внимания
ни на стул, ни на окружающих, сползал по стене, садясь прямо на пол,
и продолжая истерически хохотать.


     Полностью прийти в себя Александру Ивановичу удалось только в
камере ИВС.
     Что же это все-таки происходит? Что за чертовщина творится с ним?  Может быть это чья-то дебильная, не входящая ни в какие рамки шутка? Да нет же, не может этого быть. Так никто не шутит. Да и какое
удовольствие от такого юмора, особенно ему.
     А может быть, это происходит вовсе не с ним? А что если это просто сон? Страшный, кошмарный сон. Как говорит его семилетняя
дочурка – ужастик. Да, наверно так оно и есть.
     Александр Иванович принялся щипать себя. Вначале за кисти рук, потом за нос, за уши, наконец прикусил себе язык. Нет, это не сон. Это
вовсе не кошмарное сновидение и не ужастик.
     Тогда что же это? Неужели реальность? Но ведь этого быть не может, потому что не может быть никогда! Так, кажется говаривал
незабвенный Антоша Чехонте.
     О господи, да о чём я думаю? При чём здесь Чехонте, идиот? Думай о себе. О том, как ты мог вляпаться по уши в такое говно?!
     Так, спокойно, давай по порядку. С чего все началось? А началось с того, что к нему в кабинет припёрся этот старый маразматик – зам.
главного, в окружении целой королевской конницы, и стал плести
какой-то вздор. Что-то о каких-то долларах. Нет, ну это же надо придумать такую белиберду! И кто его только надоумил.
     А-а-а! Ну да, конечно же. Как ты сразу об этом не догадался? Надоумил его этот старый поц. Такой же, кстати, ублюдочный пердун.
И ведь надо же было придумать, всё организовать…
     Ну и что дальше? Что они собираются делать? Не сажать же действительно его, ЕГО – лучшего следователя в тюрьму! Попугали,
проучили, понял он свою ошибку, больше не повторит.                Александр Иванович подошёл к металлической двери и тихонько в неё постучал.  Не  дождавшись  ответа, он  вновь  постучал,  уже  погромче.   Прошло около пяти минут. За дверью царило безмолвие.
     «Боже мой, а вдруг я вовсе не в ИВС, а в каком-либо подвале?»
     Не на шутку испугавшись, следователь стал барабанить в дверь
кулаками и ногами изо всех сил.
     Вдруг позади себя он уловил какие-то звуки. Обернувшись, Александр Иванович с ужасом уставился на приподнятое над деревянными нарами, обращенное к нему существо. Это было совершенно отвратительное, пару недель небритое рыло, с всклокоченными,  спутавшимися  волосами.
     - Слышь, братела, - изрекло чудовище. При тусклом свете  лампочки глаза  его  недобро сверкнули, -  ты  чё,  охуел  напрочь? Время скока, знаешь? Чё тарабанишь? По дубиналу,  бля,  соскучился!
     В этот момент дверь открылась и на пороге, словно из-под земли, вырос здоровенный рыжемордый старшина, с резиновой палкой
в руке.
     - Чё хотел, юродивый?, - от старшины пахнуло таким термоядерным перегаром, что Александр Иванович просто чудом устоял на ногах.
     - Как вы со мной разговариваете? Вы хоть знаете, кто я такой? Я старший следователь прокуратуры! Назовите свою фамилию!
     Старшина осмотрел задержанного долгим, томным взглядом, почесал затылок и протянул сквозь зубы: - А-а-а, фамилию, говоришь,
тебе назвать? Пойдём-ка, юродивый, я лучше её тебе покажу,
свою фамилию.
     Вытащив следователя на продол, милиционер нанёс ему совершенно неожиданный, страшный удар коленкой в низ живота. Александр Иванович молча, словно сноп, свалился на пол, не в силах даже закричать. Перед глазами мелькали искры, к горлу подступила тошнота.
     - Фамилию, говоришь, тебе, - продолжал старшина с пеной у рта, распаляясь всё больше и больше, - на тебе, сука, фамилию. Заполучи,
пидор мокрожопый.
     На изнеженное, не привыкшее к физзарядке, да и любым физическим нагрузкам тело, посыпались удары дубинала.
     Сколько их было: десять?, двадцать?, пятьдесят… сосчитать в любом случае не было возможности, потому как после первых же
двух-трех взмахов палки, Александр Иванович потерял сознание. Старшина же, словно добросовестный крестьянин, работающий
цепами, все продолжал и продолжал махать палкой над лежащим
человеком.
     Но вот он, наконец-то уставший и вволю согнавший с себя дурное расположение духа, вытер пот со лба и, затащив чуть было не лишённое жизни тело в камеру, так же сквозь зубы прорычал: - Слышь,
Хряк, возьми этого  юродивого и приведи в порядок.
     Закрывая за собой дверь, он продолжал ворчать, словно старый дед: -Это ж надо, фамилию ему. Я те, бля, покажу фамилию…
     Под утро задержанный пришел в себя. Самочувствие было такое, как после попадания под большегрузный самосвал. А еще больше,
почему-то ассоциировалось с огромных размеров мясорубкой, через
которую он был пропущен каким-то страшным монстром.
     Тем не менее, ночное происшествие пошло на пользу. Хотя всё тело и лихорадило, как-будто от повышенной температуры, голова была
ясной. Навязчивые идеи его больше не терзали и, как ни странно,
Александр Иванович был совершенно спокоен.
     Та-а-к… Теперь можно обмозговать сложившуюся ситуацию.
Начнём по-порядку.
     Итак. В самом начале в его кабинете был произведён обыск, в ходе которого в сейфе обнаружены и изъяты десять тысяч долларов
США, неизвестно каким образом там оказавшиеся.
     Дурак! Какой же ты дурак! Да ты просто настоящий мудило, а не
лучший следователь! Вот ты кто!               
     Ну, Ползухин… ну и сука же! Мразь, подонок, ублюдок. Да как же ты посмел, сучий ты потрох, совершить такое… такое… Александр
Иванович задохнулся. У него просто не было слов, что бы как-то
озаглавить поступок сослуживца.
     А ведь считались, хоть и не друзьями, но, во всяком случае, неплохими товарищами. Всегда все праздники вместе, семьями
отмечали. На мальчишники, т.е. по бабам, так же вместе хаживали.   
И тут на тебе… Заполучи,  фашист…
     Ладно,  хер  с ним, проехали. Эмоции в сторону. Пошли дальше. Что было потом?  Что же всё-таки было?
     - Эй, слышь, прокурор, - мысли были прерваны скрипом голосовых связок сокамерника с дебильным, омерзительным рылом, - а ты правда,
того… ну…типа  следак…  Или так… яйца ему морочил?
     Александр Иванович решил не отвлекаться от своих мыслей. Слишком важны были для него эти воспоминания, что бы ещё
размениваться на дебильные вопросы какого-то чудовища.
     Так что же всё-таки было дальше? А-а-а, вспомнил. Приехала скорая помощь и врачиха, мымра очкастая, сделала ему укол, от которого
он перестал хохотать, но и состояние наступило, словно у
полуспущенного футбольного мяча…
     - Слышь, прокурор, ты чё грубишь, внатуре? Чё, язык в жопу засунул или припух, падла? Так я те, ****ь, не старшина. У меня,
слышь, палка помощнее будет. Быстро, сука, приведу тебя в чуйство.
     Александр Иванович посмотрел на чудовище: - Вам-то чего от меня
надо?
    -Чё нада, чё нада, - передразнил арестант, - курить надо, понял, да? Давай закурим. И не груби, сука, больше, когда с тобой люди
говорять.  А то смотри, параша – она не далеча.                Следователь  нащупал  в  кармане  пиджака  пачку  Davidoff  и  передал   Хряку. Тот  удовлетворённо  хмыкнул,  закурил  и  положил  пачку  в карман,  разумеется  свой.
     - Слышь, а, прокурор? Ты чё, внатуре этот, ну… как его, следак, а?
     - Да, мил человек. Я действительно им был… когда-то. А сейчас извините, мне нужно подумать. Не мешайте, пожалуйста.
     - Ладно, кубатурь. Разрешаю. Токо если чё, смотри, больше не груби, а то сам знаешь. Понял, да…
      Хряк повернулся на другую  сторону и размеренно засопел, будто и не просыпался.


     Кроме Хряка в камере находился ещё один обитатель, которого Александр Иванович даже не заметил, или же не обратил на него
внимания. Он увидел его, только когда арестант поднялся с нар и
пошёл к параше.
     Справив нужду, высморкавшись и умывшись, он покосился в сторону вновь прибывшего, прокашлялся и, будто бы ни к кому не
обращаясь, произнёс:
     - Да-а-а, начальнички, начальнички… и куда вас только нелёгкая несёт. Сидишь себе в кабинетике и сиди спокойненько. Так нет же. Их
тюрьма к себе прямо магнитом притягивает. Мёдом для них здесь,
видать намазано.
     Непроизвольно выслушав эту тираду, Александр Иванович раздражённо подумал, что опять ему не дают сосредоточиться, но
«грубить» поостерёгся, а решил для себя просто не обращать ни на что
внимания и заниматься своими мыслями.
     Мужик тем временем улёгся на нары и продолжал: - И ведь не думают, совсем не думают, как там тяжко, в темнице-то. И что с ними там происходит, с начальничками. Эх-хе-хе, - философски протянул
мужик каким-то будто бы даже сочувствующим голосом, - Хорошо, кабы только полы да параша, а то ведь и того хуже… Кто-то в
петушатник  заезжает…
     Тут Александр Иванович не выдержал: - Послушайте, уважаемый, что за чушь вы несёте? Во-первых, ни в какую тюрьму я не собираюсь.
Не сегодня, так завтра выяснится недоразумение и я уйду из
этого дурдома.
     Произнося это, Александр Иванович вдруг поймал себя на том, что занимается самоуспокоением, и потому расстроился ещё больше.
Но пасовать перед незнакомцем ему не хотелось: - А во-вторых, предположим, меня действительно, исключительно по ошибке и продержат некоторое время в СИЗО. Но это, повторяю, предположим. Так неужели вы думаете, что меня будут содержать в камере
с уголовниками! Уж от чего, от чего, но от этого я, поверьте, застра-
хован.
     Закончив монолог, Александр Иванович победно взглянул на своего соседа. А тот, казалось, и не слышал, о чем говорил ему сокамерник.
Помолчав некоторое время, он горестно вздохнул и вновь, по своему обыкновению негромко и с чувством сожаления заговорил: - Вот вы,
вроде  как  взрослый  и  грамотный  человек, а говорите такие глупости, что даже Хряку стало бы стыдно, если бы он их услышал.
     Поймав вопрошающий взгляд, арестант продолжал: - Вы сказали, что застрахованы от уголовников. А кто же, по вашему пониманию
находится в той самой хате, на которую вы так рассчитываете?
Дети малые? Или святые угодники? Да и не в этом даже дело.
     Вся ваша проблема в том, что этих ангелочков в свое время ведь кто-то же посадил. А кто у нас, «гражданин начальник», сажает оперов,
следаков, участковых? Или они сами себя сажают?, - он хитро
прищурился и взглянул на собеседника. А тому вдруг стало как-то муторно и тоскливо и вновь черная кошка заскребла своими когтями по
израненной и оскорблённой душе.
     «А ведь он совсем не дурак. Во всяком случае, далеко неглупый человек. И не такой ублюдок, как этот Хряк. Вот только лезет со своими россказнями. А может это специально? Может, его ко мне подсадили? Есть же у оперов такие фокусы, как внутрикамерная разработка. Хотя… врядли. Здесь не тот случай и я не тот клиент, которого нужно разрабатывать. Просто, видимо опытный  «угол».
     Словно услыхав его мысли, «опытный угол» продолжал: - Я ведь тоже из бывших. Правда, давно это было. Очень давно…
   - Прокурорский? - почему-то с надеждой в голосе спросил Александр Иванович.
     - Нет. Сыщик, - он тяжело вздохнул, - первый раз заехал в Нижний Тагил ещё в 80-м, сразу после Олимпиады. А потом и не заметил как пошло-поехало. Уже третью ходку на хозяина чалиться буду.
     - Послушайте, - встрепенулся Александр Иванович, - скажите толком, что, действительно так хреново там нашему брату?
     Собеседник достал пачку сигарет, предложил сокамернику, закурил сам, несколько раз глубоко затянулся и лишь после этого заговорил: - Я ведь уже сказал, что «наш брат» - понятие растяжимое. Например
опера, да и другие менты, если, конечно по жизни у них все в порядке,
живут нормально. Да и остальные порядочные люди особого дискомфорта не испытывают. Как себя человек покажет, так и будет
жить.
     Но вот с вашим, прокурорским братом, да и, пожалуй с судьями… с разными  там  бывшими  партократами  и административниками, будет посложнее. Вот вы, например, много Ментов посадили?
     Александр Иванович задумался. А действительно, сколько же ментов  он посадил? Черт его знает. Почему-то мысли об этом никогда
его не беспокоили.
     - Видите, - заметив  замешательство, продолжал  арестант, - вы даже не помните.  А в Нижнем  Тагиле,  между  прочим, да и в Иркутске, все кто «из-под погон». И теперь представьте, если даже здесь, на централе,
вас каким-то чудом и пронесёт, то уж там, наверное, неприятностей
не избежать.
     Александра Ивановича вдруг затрясло от злости. Даже не пытаясь сдержаться, он, брызгая слюной, дрожащим от негодования голосом
зашипел:
     - Ну ладно, хватит мне тут байки всякие травить. Знаю я ваши – оперские штучки. Нагрузить меня хотите выше крыши?! Так передайте
кому надо, что я давно уже всё понял и хватит меня запугивать! Плевал я на все ваши провокации!,- он продолжал говорить еще что-то
оскорбительное  в  адрес  как собеседника, так  и его «руководства», но тот, уже ничего  не слыша, отвернулся и долго ещё лежал  с открытыми глазами,  думая о чём-то  своем.
     Немного успокоившись и переведя дух, Александр Иванович решил продолжить свои мысли, уже ни на что не отвлекаясь.


    Так. Дальше. Что же было? Ага, вспомнил. Была очная ставка. Очная ставка  с … неужели  опять  он?  Ну  конечно  же,  с  этим  ублюдком,  с Ползухиным.
     Я что-то говорил, а он всё отрицал… А потом привезли этого хмыря – коммерсанта,  в  рот  ему дышло. И  он  что-то  говорил.  Да, да… он говорил о каких-то долларах. О десяти тысячах.
     Ну, суки! Ну  обложили,  курвы, со всех сторон обложили. И как всё подстроили! Ведь и не подкапаешься.
     И опять я орал. Орал уже на этого самого козла, на зама главного. А он будто бы вовсе и не сердился. Обещал разобраться. Да, жди…
Сейчас   вот  он  всё  бросит  и  начнёт  разбираться.  Знаю  я,  как  они разбираются.  Сам  так  умею.
     И в этот момент, вдруг совершенно ниоткуда, перед глазами Александра  Ивановича  возник  образ того обвиняемого. Как же его? Э-э-э… кажется Гараев или Горюев… Тьфу ты, мать твою, Горюнов.
Горюнов  Алексей.  Что-то  он  тогда  мне  про  совесть  загибал.  На психику, сука,  давил.  Мол,  попадешь  сам.
     Что?! Да ну на фик! Ведь этого же никак не может быть. Ведь если даже и посадят, не могут же меня определить в одну с ним камеру! Это
ведь абсурд.
     А что он там лопотал обо «мне подобных»…
     Александр Иванович обхватил голову обеими руками и принялся, словно сомнамбула, раскачивать её в разные стороны.
     Ну уж нет. Вот тут-то хер ты угадал, уважаемый. Я вызову конвой. Я им прикажу, вернее, я им пожалуюсь. Я сразу же скажу, что меня хотят опустить ниже плинтуса. Вот тогда-то он у меня попляшет!
     Ишь,  попугать   меня   надумал.  Да  мне   стоит   только   пальцем пошевелить…
     Непроизвольно пошевелив распухшим, ушибленным накануне
пальцем, следователь чуть было не вскрикнул от боли. И сразу
вспомнил старшину с его дубиналом.
     На глаза накатились слезы. Неужто его могут посадить в СИЗО? В тюрьму, к этому инквизитору Горюнову! Но ведь не положено. Нельзя
же так нагло нарушать закон. Ведь у них существует свой устав,
инструкции о содержании арестованных.
     Да в конце-то концов! Я ведь и жалобу могу написать! Конечно, я напишу! Обязательно напишу о том беспределе, который эти суки
учинили со мной.
     Внезапно лицо Александра Ивановича посерело и осунулось. На плечи легла такая тяжесть, которую попросту невозможно
вынести обыкновенному смертному. И в этот момент он ясно почувствовал, как много-много лет его сравнительно молодой жизни покинули тело. Улетучились куда-то в небытье. Он умирал. Умирал спокойно и без сожаления о чём бы то ни было. Но…при этом так же
ясно чувствовал, что не умрет. Пока не умрет. А как жаль…
Ведь  это  был  бы  такой  замечательный  выход – умереть  мучеником. Сколько сразу снялось бы проблем.
     А вскоре эту мысль сменила другая, не менее удручающая. Кому? Кому он напишет свои жалобы?  Да и какой идиот будет их читать…
    «Ладно, Саша, успокойся. Ты просто поговоришь с этим Алексеем. Ты объяснишь ему чисто по-человечески, что сажал его не по собственному желанию, что была дана директива. И, кстати, не только на него одного. И других приходилось приземлять. Но я-то, человек
подневольный, здесь при чем? Я просто выполнял указания руководства и ни в коем случае уж не являлся инициатором
этого произвола. Вот даже и сам попал под жернова. Да я даже
согласен   дать   показания   в   суде   о   его   невиновности,   если   это понадобиться».
     В этот же момент другая мысль прорезала его мозг.
     «Что это с тобой случилось, Саша? Да ни в какой СИЗО ты не поедешь. Сейчас приползет зам. главного и, убедившись, что ты всё
осознал и сделал оргвыводы, отпустит тебя восвояси. Конечно же так
оно и будет. А ты уже совсем нюни распустил. Собрался перед
каким-то ментом отчитываться! Возьми, наконец себя в руки. Ишь, чего надумал: кланяться перед всяким червяком дождевым!
Ну, Саня, ты даёшь!
     От этой мысли он повеселел. Вот то, что ему надо. Об этом и нужно думать, а не забивать себе голову всякой чепухой. А ещё лучший
следователь!


     - Александр Иванович, статья 90 УПК истекает послезавтра, а потому, как вы сами понимаете, будем выполнять сто
сорок третью.
     Глаза-буравчики зама главного равнодушно остановили холодный, неживой взгляд на переносице теперь уже бывшего
следователя.
     - Как же так, товарищ старший советник, вы же обещали
разобраться…
     - А я смотрю, Александр Иванович, вы здесь совсем расчувствовались. Раскисли, батенька, - он сделал паузу и стал
шелестеть фальгой «чупа-чупс».
     Ну вот, всё. Свобода. Конец моим мучениям, - пронеслось в голове,- сейчас он проглотит свою конфету и выгонит меня отсюда на все
четыре   стороны.
     - Угощайтесь,  - зам.   главного   протянул   Александру   Ивановичу другую  конфету  и  приветливо  улыбнулся.
     Невольный вздох облегчения вырвался из легких подследственного. Несколько виновато и сконфуженно улыбнувшись, дрожащими
пальцами он взял конфету и положил себе в рот.
     - Даже  и  позабыли,  видно  такую  простую  вещь,  как обращение к следователю.
     Его глаза, такие приветливые буквально секунду назад, превратились в две льдинки: - С этого момента, уважаемый,  товарищ для вас - волк тамбовский, - звенящим голосом отчеканил зам., словно
гвоздь по шляпку вогнал, - или вам брянский больше нравится.
     В глазах подследственного потемнело. Кабинет вдруг закружился с невероятной скоростью и непослушное тело, словно куль, грохнулось
об пол.
     Зам. главного нажал на кнопку вызова. Когда же дверь открылась, дал указание заглянувшему в кабинет старшине с дубиналом
в руке: - Принесите нашатырь. Этот слизняк в обморок упал, - ещё раз брезгливо взглянув на бывшего соратника, зам. главного поморщился
и добавил, - мешок с говном.


     В СИЗО Александра Ивановича доставили рано утром. Но по каким- то непонятным причинам продержали на «вокзале» в отстойнике – стакане почти целый день. В камеру его отконвоировали только к вечеру.
     За  время  пребывания  в  «стакане»,  он только и занимался тем, что думал, думал  и  думал…
     Сотни раз он прорабатывал в мыслях будущий разговор, - возможный будущий разговор с Горюновым, а может и не только с ним.
Мало ли здесь его бывших «крестников».
     Но, тем не менее, в конце каждого из этих диалогов, Александр Иванович выходил непременным победителем.
     Итак, он всё для себя решил. Нужно держаться с этими углами как можно раскрепощённей, но в то же время, по-деловому и решительно.
Ни в коем случае нельзя дать им возможность одержать над собой
моральное превосходство. И чем больше он думал над этим, тем
больше набирался уверенности в своей победе.
     Ближе к вечеру, по его подсчетам – часиков в 19-20, дверца отстойника распахнулась, предварительно лязгнув замком и
молчаливый, хмурый майор, с красной повязкой на левом рукаве,
на которой отчётливо просматривались большие буквы
ДПНСИ, кивком головы предложил ему выйти из камеры.
     - Послушайте, товарищ майор…
     Его обращение было прервано неизвестно откуда прилетевшим сильным ударом киянки прямо в грудь. От боли арестованный
задохнулся, из глаз брызнули слезы. Прокашлявшись, он посмотрел
в глаза майору и скорее понял по губам, нежели услышал слова:
- гражданин майор, свинья.
     - Извините, гражданин майор, но я целый день просидел в камере и ни разу не сходил в туалет, даже по малой нужде. Честное слово,
просто больше невмоготу.
     Александр Иванович постарался улыбнуться как можно более подобострастней, но наткнувшись на равнодушный,
отрешённый  взгляд  дежурного,  потупил  глаза.
     - А, милый мой, пописать захотел? Потерпи, родной, не долго осталось. Сейчас заедешь в хату, там сразу и отправишь свои
естественные  надобности.  Это  я  тебе  обещаю.
     Голос бывшего следователя задрожал, по телу пробежала ранее неизвестная волна предчувствия чего-то неизбежного: - Что вы
хотите этим сказать? Вы что же, собираетесь поместить меня в камеру
для уголовников?
     Майор смерил вновь прибывшего презрительным взглядом и, словно делая одолжение, процедил: - Я бы тебя, свинью,
с великим удовольствием и в петушатник загнал бы. Но вот директивы
такой, к сожалению не было… пока что… А потому не дрожи. Пойдёшь в нормальную, бээсную хату, к своим бывшим коллегам.
     Вновь подкатила к горлу дурнота. Ему почему-то сильно захотелось чихнуть. Оглянувшись в поисках хоть какой-либо поддержки со
стороны и не увидев ничего, кроме презрения буквально ото всей
окружающей  майора  свиты,  он  не  мог  себе  позволить сделать даже этого.
     Когда же ему было предложено идти вперед, он на негнущихся, непослушных ногах, словно робот, последовал за конвоиром,
подгоняемый сзади ещё одним контролёром.
    
     Первое, что он увидел, переступив порог камеры, это были десятка два  пар  глаз, изучающе  разглядывающие  новичка. И среди  этих двух десятков,  он   сразу  же  безошибочно  узнал  те  тёмно-карие,  которые могли принадлежать лишь одному человеку.
     Да, он не мог ошибиться и не ошибся. Прямо напротив двери, на нижнем ярусе железной кровати сидел Алексей и с неизменной доброжелательностью пристально смотрел на своего давнего знакомца.
     Едва  заметно  улыбнувшись,  он  произнёс:
     - Ну, здравствуй, Саша. Вот мы и встретились… почти на равных.
Почему  «почти»,  думаю,  ты  поймёшь… позже.
     В который уже раз в глазах Александра Ивановича потемнело.
     Словно в гипнотическом сне, он вспомнил  слова Алексея, которыми тот так живо описывал камерную жизнь «ему подобных».
В этот момент Александр Иванович настолько расслабился, что даже не почувствовал, как под ним медленно растекается неровным
пятном, перерастающим в небольшое озерцо, тёплая лужа.


                17.02.1997 г.