Алеюровщина

          Сказание о славных и необычайных деяниях Алеюра Сладеновича Ложкина доблестного витязя и его отважного пса Бардака, имевших место не в столь отдалённые времена

          1

Жил в улусе среди юрт
славный малый Алеюр.
Первый парень на селе
был всегда навеселе,
воровал соседских кур,
находил везде гламур,
не работал никогда.
Кров делил с ним пёс Бардак.
Алеюр из смельчаков,
но боялся чердаков.
Всё он по ветру пускал,
гадил с высоченных скал.
Презирал тупых попов,
хоть и сам был бестолков,
слаб весьма до женских ласк.
Бил не в бровь, а прямо в глаз.
В день великого поста 
он напился неспроста,
так как поминал Христа.
Он пошел сдавать посуду
и на ящике Иуду
увидал в тот ясный день,
когда нёс бутылок груду,
когда лез через плетень.
Огибает поворот,
а на встречу крестный ход.
Потный поп махал кадилом,
получил за это в рыло.
Кары божьей не боясь
все иконы кинул в грязь,
а хоругви на портянки
умыкнул. И валерьянки
извели на попадью
ажно целую бадью.
Звонаря крестом трёхперстным
он со страшной силой треснул,
так что больше не воскреснет.
Богомольные старухи
облепили словно мухи
и хотели на чердак
посадить, но пёс Бардак
тут поспел на громкий зов
(самый преданный из псов).
И вдвоём они толпу
разогнали.
Но попу
удалось уйти едва ли.
Здесь сказанье эпохально
прерываю. На накале
сей предсказанный итог.
Да пребудет с вами бог,
будто верный пёс у ног.

          2

…Но в его хозяйстве малом
лишь хозяйки не хватало.
Потому как в том улусе
только старые бабуси
обитали. В его вкусе
был же кто-то помоложе.
Борщ сварить и бабка может,
да зато не греет ложе.
Алеюр решился Ложкинк
взять харчишек на дорожку,
коих было пять горошин:

первая горошина
на тропинку брошена,
чётная горошина
псу в тарелку крошена,
от третей горошины
не жди ничего хорошего,
вторая чётная
свинцом почётная,
пятую горошину
отобрали коршуны.

На карман его пустой
нет горошины шестой.
Витязь брёл дорогой пыльной      
рядом пёс бежал бессильный.
На десятый день пути
витязь пал… и стал ползти.
Съев горошину свинца,
он позарился на пса.
А Бардак голодный жутко
обозлился не на шутку.
Путь дорогой, дружба дружбой,
но питаться чем-то нужно,
а хозяин безоружен.
И не миновать беды,
только девичьи следы
пёс учуял на тропе.
Пёс завыл, второй запел.
Съев заблудшую принцессу
и избавившись от стресса
оба выбрались из леса.
Нелегко. Но цель достойна.
По попу скучать не стоит,
поп по ним-то не скучает.
Уж волна бревно качает.
Середина океана.
Алеюр – за капитана,
пёс Бардак – за всю команду.
Плыть ещё далековато.
Пусть плывут путями Ноя,
мы ж бумагу сэкономим.

          3

Тут проблема встала остро:
на пути фашистский остров.
Не бывали здесь туристы,
только гнусные фашисты
обитали там давненько.
Основали деревеньку.
И узрели бедолаги
над гестапо вражьи флаги.
Но запасов не хватало
и пришлось привстать к причалу.
Обнаружил их тотчас
часовой фельдфебель Ганс.
Пилигримов повязали
и забрали заодно
их поганое бревно
и пытали:
«Где же Сталин?».
Пёс всё знал и звонко лаял,
но его не понимали,
а не то вождя бы сдал им.
Алеюр в своём улусе
лишь два дня учился в бурсе.
Он и рад бы сдать, допустим,
но за Сталина не в курсе.
Вот попа бы сдал, пожалуй.
Фрицам же своих хватало.
Им вгоняли в нос иголки,
в зад кусали злые волки,
в них кидали кирпичами.
Всё равно друзья молчали.
Клеветали друг на друга,
только те фашисты туго
понимали сей язык
(были пьяны и борзы).
Собралися немцы вместе
и решили их повесить
только утром. А пока
опилися коньяка
и задали храпака.
Алеюр мундир обшарил
и нашел там две медали,
да солдатский крест железный.
Размышлял: «Предмет полезный».
Пёс Бардак умнее прочих
прихватил водицы бочку
и мешочек сухарей,
и чеснок, и лук-порей.
Убежали два героя
и в пещере за горою
заприметили бревно.
Без лирических длиннот
на корабль многострадальный
сели и пошли в путь дальний.   

          4

Плыли днями и ночами,
много островов встречали.
И на острове одном
встретилися с богачами.
Посетили знатный дом.
Богачей четыре было.
Их земля с трудом носила.
Золотая цепь на каждом,
опоясаная дважды.
Перстни на руках тяжелы,
что не оторвать от пола.
Были их фальшивы глазки
как попа про бога сказки.
И спросили за постой
с каждого монет по сто.
Пёс закашлял от испуга.
Алеюр, боясь за друга,
предложил им две медали,
чтобы шкуру не содрали
с пса, а с Алеюра кожу.
Богатеи осторожно
те обнюхали награды
и сказали: «Нам не надо».
Благородного метала
в них нисколько не хватало.
Лук-чеснок не нужен тоже.
Богачи скривили рожи.
Про другое барахлишко
те же мерзкие мыслишки.
Подозвал молодцов,
скорректировать лицо
Алеюру, псу же морду.
Ложкин заявил им гордо:
«Это знатная собака,
с родословною, однако.
В предках был его сам Цербер
на боях собачьих первый!». 
Тявкнул чинно
Бардачина
и привёл себя в порядок,
всех окинув злобным взглядом.
Он гордился безусловно
вымышленной родословной.
Хоть от роду слыл дворнягой,
беспризорным доходягой.
Разобрались и в породе:
стал он бультерьером вроде,
в профиль типа как бульдог,
а по шерсти шведский дог.
Толстосумы, ошалев,
согласились бы что лев
объявился перед ними,
если б не смущало вымя
(в анатомии буржуи
были слабы так, что ржу я).
Совещалися недолго.
Порешили из-за долга
пса привлечь к боям собачьим,
чтоб принёс он им удачу.
Поначалу шло всё гладко:
дохли звери от припадков,
увидав такую страсть,
аж от смеха рвалась пасть.
Алеюр страдал ужасно,
ел чеснок и всюду шастал.
Но в течение недели
все собаки околели,
да бои накрылись разом
огромадным медным тазом.
Пёс не жрал лишь злата слитки
и жестоки убытки
понесли крутые боссы,
натерпевшись от барбоса,
и остались голы-босы.
А Бардак, проев, что мог,
и пометив им порог,
сбёг к хозяину, как встарь.
Тот последний ел сухарь.
Ложкин даже не узнал
Бардака, каким тот стал.
Так как их бревно сгнило,
а Бардак был толст как слон,
Кораблём теперь стал он.   

          5

Так скитались до рассвета.
Утром град предстал эстетов.
В город ярых утопистов
заселились без прописки.
Ели даром, спали вдоволь,
прям как в сказках Иеговы.
Над народом потешались, –
те не пили, не ругались,
шаг порхающий балетом,
объяснялись лишь сонетом.
Только в государстве этом
не имелось туалетов.
Так двоим бы спать и жрать,
да нагрянула нужда.
Запрещалось в граде том
портить улицы дерьмом.
Но настолько их припёрло,
что оно достигло горла.
Улучив момент потише,
гадить принилися с крыши.
Прынц со свитой гордо вышел.
Тут дерьмо упало свыше.
Тот на господа подумал,
но блеснули в свете лунном
той спокойною порою
два огромных геморроя.
Утром, оттерев корону,
Этикет сошел со трона,
важно оседлав балкон,
прынц издал такой закон:
«Коль не сыщется виновный,
всех заставлю поголовно
и хозяев, и собак
предъявит экспертам как
и преступника казнить,
дабы избежать резни».
Слуги в чужеродном кале
дробь свинцовую сыскали.
Пролистав всю картотеку,
на анализы в аптеку
принесли сию улику.
И в секретности великой
доложили Этикету,
что горошину вот эту
проглотил иногородний.
И хватили их сегодня.
Негодуя на ищеек,
разных множество вещей им
предложили как на откуп.
Верноподданным же подкуп
не понравился ужасно.
И решив единогласно,
мол, предать из смерти лютой,
причаститься дав минуту.
А Бардак да с Алеюром
попросили, чтоб аллюром
прискакал к ним старый поп
Ковчегов Ноевич Потоп.
Все тут выпали в осадок,
не почувствовав засады.
Алеюр же энту тему
доказал как теорему:
«Причастить нас может тот,
кто крестил наш древний род.
Вы, алкающие мщенья,
не допустите того,
чтобы нам без причащенья
в исполненье приговор
незаконно привели,
кровь невинную пролив.
И вообще для бедных-сирых
не построили сортиров!!!
Вы ж, не зная унитаза,
в душу гадите маразмом!
Мол, пока попа не будет,
вы неправедные судьи.
Мы ваш суд не уважаем
и поэтому съезжаем».
Свита в ступоре глубоком
безуспешно бьётся с шоком,
так как сих словес мудрёных
не глаголил прынц и с трона
всемогущий Этикет
Аскетический Эстет.
Алеюр и Бардачище,
подавив духовно нищих,
громко хлопнули дверями,
так, что развалился прямо
весь хрустальный тот чертог.
И, повременив чуток,
из него дерьмо полезло,
землю напитав полезно.
И теперь куда не кинь
расцвели сады. Аминь!

          6

Шли они по свету белу.
Заблудились – что поделать.
Очутились други где-то
явно не в стране эстетов.
На земле бутылок тыщи,
ветер перегаром свищет
и озёра из винища.
Их алкаш окликнул сипло
(у него к губе прилипла
этикетка от портвейна).
К ним шагал криволинейно
и вопил: «Спасите, братцы,
не могу я разобраться,
сам не знаю в чём, наверно,
только чую – дело скверно!
Я поведаю без лжи
жутко мне мешает жить…
Пить по что-то стало трудно.
Раньше квасил беспробудно.
Прежде бражничал я пылко…
Не одна в меня бутылка
беспрепятственно входила
стопроцентного этила».
Бардачина вместо «здрасте»
облизал его со страстью
мокрым языком шершавым,
этикетку сдёрнув браво.
Пьяница, вошедший в раж,
без запинки «Отче наш»
прочитал как поп известный,
огорчив тем самым местных.
Кто с молитвой незнакомы,
с перепугу впали в кому.
«К вам здоровается нонче
Катанка Портвейн Одеколоныч.
и зову с винца снять пробу
в мою хижину из пробок».
Пёс надменно принял позу,
будто чувствуя угрозу
его трезвости врождённой.
Сим поступком несмущённый,
Алеюр Сладеныч Ложкин
согласился снять немножко.
Пёс непьющий
ещё пуще
уцепился за штанину.
Алеюр ногою псину
двинул точно
в ясны очи,
прям как не отец, а отчим
и пропал на дни и ночи.
Водку пил он что есть мочи.
Пёс страдал за дверью очень
без хозяйской доброй длани,
выл и понапрасну лаял,
чтоб ему хоть хлеба дали.
Алеюр, упившись в стельку,
приземлился на постельку.
Но по белой он горячке
завалился на собачью
спину, вместо тёплой койки,
после дружеской попойки.
А Бардак увёз далёко 
Ложкина во сне глубоком.    
Но на гейзер пёс наткнулся
и взлетел как ангел гнусный.
   
          7

В пору ту в родной деревне
был уклад подорван древний.
Поп, почувствовав свободу,
прямо из водопровода
оптом стал святую воду
прихожанам продавать.
Прятал деньги под кровать.
Ввёл налог на целованья
своего креста златого
аж по пятьдесят целковых.
Принимал по расписанью:
с девяти до двух работал.
В воскресенья и субботы
с дьяконом вино бухали,
так, что черти отдыхали.
А напившись, поп косматый
начинал молитву с мата
и показывал стигматы
после пьяного разврата.
Возвещал глубоким смыслом,
что совсем не бескорыстно
он спасенье обещает
и нетленными мощами
клялся что грехи прощает
только тем, кто щедр для церкви
и приветствует расценки.
Из святейших тех мощей
только сказочный Кащей
получился бы возможно.
Следовало осторожно
прикасаться к ним ничтожным,
дабы их не ввергнуть в прах,
веру в господа поправ.
Поп за лорда дочку выдав,
чтобы зять не знал обиды,
побежал в прокуратуру
и домишко Алеюра
в тот же час судебный пристав
снёс и стало место чисто.
Тесть отгрохал там хоромы
с водопадами из рома.
Нет усадьбы той приметней.
Распустили бабки сплетни.
Но с улусом тем прощаясь,
я к страдальцам возвращаюсь.

          8

Алеюра оглушило.
Да и ладно, были б живы –
приземлилися культурно
на горе макулатуры.
Подбежали репортеры,
были все они матеры
и прожжены до предела.
Что за два небесных тела,
иль пришествие второе,
только почему не трое?!
Фотовспышки засверкали
и тигриными бросками
полетели диктофоны:
«Вы, случайно, не шпионы?»
Ложкин глуп с похмелья шибко,
вяло мямлил, что ошибка
здесь какая-то таится,
не шпионы мы – туристы.
А Бардак, хвостом виляя,
в знак согласия пролаял.
Журналистов перла масса:
«Может, вы пришельцы с Марса?
Иль с Меркурия, допустим?»
«Нет, мы просто с захолустья!
Здесь случайно, между прочим…»
Еле языком ворочал
Алеюр Сладеныч Ложкин
«Хватит с нас, допрос закончен».
Журналисты от восторга
их не стали мучить долго,
потому что матерьяла
аж на год вперед хватало.
Сей же миг все разбежались
и к компьютерам прижались,
и в газете «Хвост моржовый»
вышел репортаж грошовый,
что в начале той недели,
аж с диверсионной целью
прилетели марсиане.
И причем признались сами,
но конфликт был устаканен.
В исчерпаньи инцидента
лепта есть корреспондента.
А в журнале «Крах народа»,
в рубрике «Прогноз погоды»
обещали конец света,
обосновывая это
фотографией кометы,
на которой силуэты
двух существ каких-то странных,
а под нею текст пространный.
В альманахе «Глас соседа»
напечатали беседу
двух известных террористов –
протестанта с адвентистом.
Первый – Ал-еюр Саид,
а второй – Мухтар-Шахид.
Те особо не таились,
и Аллахом побожились
всех неверных истребить.
(Поклялися на крови).
Докатилась наша власть,
хоть из дому не вылазь!
Но в неведеньи  блаженном,
два приятеля страшенных
отоспались совершенно,
не читая этих баек.
Кучу хлама разгребая,
из бумаги сделав крылья,
дальше по ветру отбыли.