Дед Пётр

ДЕД ПЁТР
   
  То было в те годы, которые ныне
  Одни вспоминают, впавши в унынье,
  Другие ж, напротив, светясь от улыбки,
  И их примирить - нет глупее ошибки.
   
  Хоть годы давно и канули в Лету,
  Но их вспоминают, начавши беседу,
  И называют порой то "великим застоем",
  То "социализмом", "счастливейшим строем".
   
  Я же, избегнув словесного блуду,
  В оценку годам тем вдаваться не буду,
  А вам расскажу, отложив все дела,
  О деде Петре из глухого села...
   
  В те годы пришлось "водилою" мне
  Вдоль-поперёк колесить по стране.
  А наши дороги, вы знаете сами, -
  Вытрясут душу да с потрохами.
   
  И так уж случилось, что в ночь, в непогоду,
  Решив проскочить через речку по броду,
  Загнал я, по дури, старушку машину
  По самые оси в вонючую тину.
   
  Со зла чертыхнувшись этой проказе,
  Пошёл я в село по дождю и по грязи,
  Что виделось мне в ночном полумраке.
  А в нём - ни огня, ни лая собаки.
   
  Хоть стояла погода холодной, сырой -
  Не вились дымы над печною трубой,
  В домах же все окна досками забиты,
  В сады-огороды калитки закрыты.
   
  Казался пустым, обезлюдившим край,
  Словно войной прошёл здесь Мамай
  И вырезал всех до седьмого колена,
  Иль силой увёл до ордынского плена...
   
  В те дни-времена по России немало
  Таких вот сёл и деревень стояло.
  Решением съезда партии власти
  Гнали крестьянство в беды-напасти.
   
  Как в кучу большую валят навоз -
  Сгоняли их всех в единый колхоз.
  И делалось это не ради проформы -
  Держала страна свой курс на реформы...
   
  Дрожа от озноба, промокший до нитки,
  Я брёл по селу от калитки к калитке -
  А вдруг отыщу, а вдруг обнаружу
  Застрявшую здесь живую всё ж душу?
   
  И в старом дому с обветшалою крышей,
  Где стены смотрели вздувшейся грыжей,
  К церковной ограде прижавшемся боком,
  Заметил в окошке я блик ненароком.
   
  Двери открыл, отозвавшись на стук,
  Годами согнутый, словно паук,
  Худющий, как щепка, с седой головой
  То ль человек, а то ль - домовой.
   
  Впустив меня молча, к столу он присел
  И цепко глазами всего оглядел.
  А я же смотрел на убранство хибары:
  В углу покрывалом укрытые нары,
   
  Тумбочка рядом, с книгой раскрытой,
  Шкаф под посуду, резьбою увитый,
  Русская печь, белёная мелом,
  Стол небольшой под полотнищем белым,
   
  Два табурета, огромный сундук,
  В косы увитый висит над ним лук,
  Потёртая вся доха из лисы,
  Шапка-ушанка, с кукушкой часы,
   
  У самых дверей рукомойник прибит,
  Под ним медный таз, утративший вид,
  Пара галош и разбитых штиблет.
  Чисто, уютно - излишества нет.
   
  И лики святых за рядом ряд
  Повсюду по стенам в притирку висят,
  А прочь прогоняет стоячую мглу
  Свеча на столе и лампадка в углу.
   
  И был со святыми схож тот старик:
  Ну, точно с иконы списанный лик:
  Лицо с желтизной, голова в серебре,
  Словно под снегом была в декабре.
   
  Вонзается в душу взглядом столь ж остро,
  Телом сухой, невысокого роста,
  Но кажется твёрже и крепче гранита
  И словно бы святость с ним рядом разлита.
   
  Закончив смотрины, сказал вдруг старик:
  "А ну-ка, ответь-ка, внучок, напрямик,
  Что в непогоду в забытое село
  Тебя среди ночи тащило, вело?"
   
  И я рассказал, что случилось со мной:
  "Сдавши свой груз, спешил я домой
  И в грязь, в непогоду, считай среди ночи,
  В воду загнал машину по оси.
   
  Вымок до нитки, застудил свои ноги,
  Бредя до села по разбитой дороге.
  Устал, как собака, в грязи, вон, я весь,
  Но помощи, видно, не будет мне здесь.
   
  Так дай хоть согреться, прошу, у печи,
  А что потревожил - за то не взыщи.
  Лишь только забрезжит в небе рассвет
  Уйду от тебя с поклоном я, дед"... 
   
  "Ты дедом Петром меня величай,
  К столу проходи, на травах пей чай -
  Глядишь и усталость свалится с плеч
  И дальше затем продолжим мы речь".
   
  И чая тепло, словно жаром огня,
  Растекалось по телу внутри у меня.
  И точно, усталость мало по мало,
  Но всё ж уходила, меня отпускала.
   
  А за окном непогода совсем разгулялась
  И ливнем в окно неустанно стучалась,
  То бухала ветром в закрытую дверь,
  То в трубу завывала, как раненый зверь.
   
  Казалось, разверзлись небесные хляби,
  В грязь превращая дороги и зяби,
  Заливая водою округу играя
  И словно не будет непогоде той края.
   
  Вели за столом мы не спешно беседу -
  О жизни своей отвечал я всё деду
  Кто я и чей, где родился, где рос -
  Затем уж и сам ему задал вопрос:
   
  "А ты-то, дед Пётр, кто будешь таков?"
  "Родился давно я, на стыке веков, -
  И стала чтоб ночь короче для нас,
  Начал издалёка дед Пётр рассказ, -
   
  В Самаре в ту пору семья проживала -
  Отец был судья, а мать врачевала.
  Имели свой дом с мезонином и садом
  С красавицей Волгой почти что и рядом.
   
  Чтоб не набраться уличной дряни,
  Я рос под присмотром старенькой няни.
  Но все же порой я от ней убегал,
  Мячи по-над Волгой с друзьями гонял.
   
  Стрелял из рогатки и лазал в сады,
  Банки вязал котам на хвосты.
  И хоть не однажды познал я ремень -
  Всё ж телом крепчал, становясь как кремень.
   
  И может за это, решила родня
  В кадетскую школу отправить меня.
  В той школе легко без лени и скуки
  Я стал обучаться военной науке.
   
  К выпуску шёл кадетский наш класс,
  Но четырнадцатый год тут грянул как раз.
  Экзамен пришлось сдавать уж в полях,
  Где с германцем сошлись в жестоких боях.
   
  Вставала пред нами земля на дыбы,
  Осколок и пуля ложили в гробы
  Иль превращали мальчишек навек
  Страшною раной в обрубки, в калек.
   
  Хоть побывал в боях я не мало,
  Но чаша сия меня миновала,
  Словно Господь, стоя предо мною,
  Меня прикрывал Своею спиною.
   
  Однажды, как помню, выйдя из бою,
  Был поражён я шинельной полою -
  Десятками пуль, словно молью побита
  Похожею стала пола та на сито.
   
  Штабс-капитаном семнадцатый встретил.
  Деникин в ту пору меня заприметил.
  И верою-правдой, как научен, был жить,
  Ему адъютантом тогда стал служить.
   
  А тут и пошёл по России разброд -
  В Гражданской войне столкнули народ
  И поделили разом всех нас несчастных
  На "воинство белых" и "воинство красных".
   
  Не видала Россия большего срама
  Чем тот, что явила кровавая драма.
  Она поломала судьбы у многих,
  Превратив их в изгоев иль душою в убогих.
   
  Я не ушёл за границу, как Деникин, к примеру,
  А в сердце, храня к России всё ж веру,
  Снявши погоны, рванулся к Самаре -
  К родителям старым, к невесте Тамаре.
   
  Думал я там от ЧК затеряться
  И в жизни своей чуток разобраться.
  И месяц с опаской, пусть и пугливо,
  Но прожил с Тамарой я всё же счастливо.
   
  А затем уже взяли меня в оборот -
  И в тюрьмах лет десять встречал я восход.
  Затем - поселенье вот в этом краю,
  Где, видно, и встречу смерть я свою.
   
  В Самаре же не был я больше ни разу -
  Не стал нагонять слезинки до глазу -
  Для родных и знакомых я сгинул навек,
  Как "враг народа", пустой человек.
   
  Да и по годам выходило, что родителей-то нет,
  А милой Тамары, зачем искать след? -
  Было к поре той ей под сорок уже,
  А я ж её помнил девчушкой в душе.
   
  И жизнь не хотелось ломать ей к тому ж -
  Слыхал ведь вдобавок, что есть у ней муж,
  Что растят они сына, красавицу дочку...
  На прошлую жизнь поставил я точку.
   
  Отложил только в память, вырвав из тьмы,
  Мгновенья тех встреч, в которых мы
  В счастье купались, как в воду войдя,
  Пылко и страстно друг друга любя.
   
  А годы летели вперёд и вперёд,
  В безбожное время вгоняя народ -
  И рушили церкви, рубили иконы,
  Одежду святых - коням на попоны.
   
  Всё дозволялось злобному хаму.
  И стал забывать люд дорогу к Храму.
  Уже не вставал, молясь на колени,
  И в красном углу - не Христос был, а Ленин.
   
  "Религия - опиум есть для народа!" -
  Кричали порой, собравшись до схода.
  И пошлым то было, отвратным нутру -
  Я ж с верой родился и с верой ж умру.
   
  Не позволяя себе душою быть слабым,
  Я веру пронёс по всем по этапам,
  И здесь, в поселении, храня любовь к Богу,
  Старался заблудшим помочь понемногу.
   
  Вот в этой хибаре, под этим вот кровом,
  Лечил от недугов травою и словом
  И здесь же тайком, при свете свечей,
  Крестил я младенцев средь тёмных ночей.
   
  Хоть Духовную школу я не кончал,
  Но веру мою народ привечал.
  Да и в нём, прошедшем кровавое сито,
  Вера в Бога всё ж была не убита...
   
  Не думай, что я, отдаваясь весь вере,
  Не вкушал той жизни в достатке и мере -
  И гнула меня, и ломала она,
  Привстать не давая с колен из дерьма.
   
  Особо досталось в годах сороковых -
  Тогда полегли средь трав луговых
  В жестоких боях у Волги-реки
  Сельские все, считай, мужики.
   
  Казалось, округу слезой залило,
  Когда "похоронки" слетелись в село.
  Но прав был когда-то великий поэт,
  Сказавший про баб, что держат весь свет.
   
  Отголосив, оплакав мужей и сынов,
  Тащили те бабы, молча, без слов,
  Тяжёлую долю в колхозных полях
  И рвали силёнки, как кони, в натяг.
   
  Тянул свою лямку и я среди них.
  А ночью читал из Псалтыря стих
  И на коленях стоя, с сердечным стоном
  Клал у икон поклон за поклоном.
   
  И Бога молил дать миру спасенье,
  Простить все ошибки, все согрешенья,
  Чтоб мог вновь поверить, как верил когда-то,
  Что Слава Господня не тленна и свята...
   
  Но, видно, не только война носит беды -
  Жили мы тяжко и после Победы:
  То гиб урожай дочиста на корню,
  То падал скот десятком на дню.
   
  А стало немного всего лишь лучшей -
  В одну всех усадьбу погнали взашей.
  Мол, легче хозяйство в едином вести,
  Сподручней метлой по сусекам мести.
   
  И ныне в селе из сотни дворов
  Тепло сохранил один лишь мой кров.
  Вот так, внучок, свой крест и тащу..."
  И старик замолчал, уставив взгляд на свечу...
   
  Хоть непогода вела своё дело,
  За мутным стеклом всё же чуть просветлело -
  Утро спешило ночи на смену.
  А я душой чуял в себе перемену:
   
  Я злым и усталым вошёл в этот дом,
  Но побыл немного - стал чище нутром,
  Искал в глухомани в ненастье подмогу -
  Нашел же святого, служителя Богу...
   
  Случайность иль нет, но мне повезло -
  В полдень заехал трактор в село.
  С трактористом в момент
                я тотчас столковался
  И с дедом Петром с поклоном расстался.
   
  Сквозь всё село, меся грязь и глину,
  Трактор тащил к дороге машину.
  И долго с крылечка смотрел ещё вслед
  То ль Пётр святой, то ль просто всё ж дед...
   
  Лет через пять был я вновь в том краю -
  Тот же брод через речку, а село - не узнаю:
  Пепелище лежит, целых нету домов,
  От церкви остался разбитый остов.
   
  А от хибары старого деда
  Вообще ничего - ни хлама, ни следа.
  И некого расспросить - вокруг ни души,
  Лишь небесную синь пронзали стрижи,
   
  Орали грачи надрывно от злости,
  В драке сойдясь на забытом погосте,
  Да рыжий пёс, что стоял у обрыва,
  Смотрел на меня, как дитя, сиротливо.
   
  И думой объятый, метаясь душою,
  Сидел я в тоске под засохшей ветлою,
  О грузе забыв и о дальнем пути,
  Пытаясь всему объясненье найти...
   
  Умчали годы, словно ветра,
  Оставив мне память про деда Петра.
  И Богу молясь, отдавая поклоны,
  Я лик его вижу, глядя на иконы...