Посланник

Глава 1
Любовь, может ли она обойтись без плотских утех, только лишь в духовном понимании и восприятии друг друга. Но умирая, или двигаясь на какие-то безумные поступки, люди тоже осуществляют свою любовь, как физическую, значит, она не имеет смысла. И всё это приобретает лишь форму эгоизма. Другое дело, духовная любовь, её не надо доказывать ни чем, она строится на доверии. Но умереть физически, гораздо легче, чем отказаться от одного мира и перейти к другому, ради любимого человека, вот подвиг.
 - Она, как солнце, вся пылает, сияет, и дотронуться нельзя. Нет, не потому что страшно или невозможно, а потому что нельзя. Она, как солнце, необходима, без неё темно и холодно. Она, как солнце, так же красива, так что даже глаза ослепляет… - Артём замер от этой неожиданной для него мысли, нечаянно завидев, проходя мимо местного балетного театра, в окне танцующую девушку. Она порхала по сцене как бабочка, вся в белом, очень, даже слишком худощавая, с ужасно холодным взглядом, странным взглядом, устремляющимся в никуда. Музыка закончилась, девушка сделала два плие, зал захлопал, и какой-то мужчина, в элегантном пиджаке с натянутой улыбкой, на румяном лице, подхватил танцовщицу под руку и осторожно увёл за кулисы.
 - Как же всё-таки грешна, ещё слабая душа, - произнёс еле слышно Артём и прошёл дальше. Он направлялся в приходское училище, которое находилось при монастыре. Там учился когда-то его отец, там учится и служит Господу теперь он, вот уже второй год, он числиться священником. После изнуряющих молитв, уже поздним вечером Артёму наконец-то выпала возможность тайком перекусить. Шёл летний пост, и с самого утра в его желудке не валялось ни крошки. Потому по дороге домой он не мог не зайти в трактир, с ужасно аппетитным названием «Южная курочка». После плотного обеда он уже собирался уходить, как вдруг движение его остановила та самая танцовщица, только что вошедшая в зал, в сопровождении пожилого мужчины. Дыхание Артёма стало прерывистым, сердцебиение заметно усилилось, и он решил присесть обратно, точнее будет сказать, был даже вынужден обратно сесть, так как глаз не мог оторвать от этого чуда. Он наблюдал за каждым её малейшим движением. Она сидела, аккуратно сложив руки перед собой и едва улыбаясь, когда она говорила с рядом сидящим мужчиной или что-то просила у официанта, уголки её пухлых, контурных губ как-то странно дрожали. Притом при всём взгляд  её оставался неподвижным и стеклянным, и Артёму так и не удалось заглянуть ей прямо в душу. Однако эта крылатая чудесница сильно запала в его душу. И, о! Как она ела апельсины, это было чудесно! Она брала этот спелый оранжевый фрукт в обе руки и большим пальцем правой руки, а точнее его ногтем, продавливала сердцевину спелого плода из которого, тут же фантанился сок, по кругу сначала вырезала самую центральную попку, а затем и всё остальное. Слушая приятную музыку, которую исполнял живой оркестр, она то и дело смеялась над словами пожилого мужчины, который совершенно невпопад пытался подпевать этой живой музыке. И было видно, невооружённым глазом, что и этому мужчине было очень важно, как бабочка, сидевшая с ним на одном цветке, смеётся.
- Артём, дружище, Здорово! Ты чего здесь?! – заставил его очнуться от блаженных снов, бас его старого приятеля.
Тут они разговорились и Артём, по своей не внимательности вскоре обнаружил, что за столиком, где только что цвела и пахла его вдохновительница, не оказалось никого. Н ужасно расстроился таким поворотом событий и был вынужден покинуть заведение. Отблагодарив повара за сытный ужин и попрощавшись с другом, он всё-таки наконец-то дошёл до дома. Настало время вечерней молитвы и, уже приготовившись ко сну, он вдруг как будто опомнился:
- Господи, прости! – закричал он, упав на колени. – Неужели ты дал мне в мыслях моих согрешить?! О, будь же не ладна эта мирская красота! – нахмурился Артём и, прочитав вслух ещё пару молитв, на добрый сон, потушил в доме свет.
«Господь мне поможет воздержаться от искушения… - думал он про себя. – Но как, же всё-таки она чистит апельсины!» – задумался он вновь и все, же постарался заснуть.
Славный сон снился Артёму. Будто бы он, Артём Целомудрин больше не человек, а совсем собака. Себя он не видит, только лапы, но так ему свободно и радостно бежать по этой бесконечной просёлочной дороге. Ни от кого-то, ни куда-то, ни в страхе, ни в мятежности, а просто бежать. Как приятно ветер обдувает его густую шерсть, и вот он чувствует запах, поначалу манящий, вкусный, ароматный запах. Ему пришлось свернуть в лес, чтобы, доверившись своему собачьему нюху, наконец-то наткнуться на то, что издаёт такой чудесный, необычный аромат. Он уже не бежит, а почти ползёт, словно выслеживая жертву, все, принюхиваясь, и с каждым разом понимая, что цель его становиться всё ближе и ближе. Но неожиданно для себя он натыкается на гнилой фрукт, этот фрукт апельсин. И запах его пугает собаку, так что ему тошно становиться и противно. И он хочет бежать, ему уже не приятен этот запах, но тут становиться, очевидно, что бежать, то ему некуда, вдруг какие-то высокие и непробиваемые стены образовались вокруг него. И он будто в коробке оказался один на один с этим противным и ужасным апельсином. И если бы ни соседский петух, загорланивший в полшестого утра, неизвестно проснулся бы Артём вообще, или бы так и умер  во сне, от страха. И всё бы было хорошо, если б ни эти апельсины, что не давали Артёму никакого покоя, даже в церкви. Во время служения, на полдник всем служащим раздавали апельсины. Ну, зачем? Зачем они решили именно в этот раз подать этот злосчастный фрукт? Артём всё глядел по сторонам, крутя в своих руках собственный апельсин, и думал, что дело только именно в этом фрукте, но он ошибался. Все в зале в этот момент стали с аппетитом наслаждаться этим сочным плодом, и ни в одном из сидящих, чистящих апельсин, Артём не нашёл ничего такого, что могло бы привлечь его внимание, от чего даже слегка расстроился поначалу, а потом и вовсе забыл об этой истории.

Глава 2
Вот и пришли дни суровой осени. Жёлтая листва захватила власть над зелёными деревьями. Ветер стал холоднее, и смело разгонял падающие, яркие и от того, привлекающие глаз, сухие листья. Всё на улице кружилось и танцевало под джазовый ритм, сопровождением которого был дождь. Ещё вчера все дороги были сухими, а уже сегодня утром, после проливного ночного дождя, повсюду, со всех тротуаров и уличных дорожек стекали озорные ручейки. По подоконнику били капли прошедшего дождя, будто настукивая мелодию вместо, сломавшегося будильника, починить который, у Артёма не было времени. Слава Богу, что сегодня в церкви у него выходной, иначе за опоздание пришлось бы оставаться на ночную службу, а это означало чтение всю ночь и никакого сна. Артём любил подремать, ему казалось, что когда он спит, мысли его очищаются и контролируются уже не им самим, а Богом. Артём осторожно открыл сначала один глаз, потом резко другой и вскочил:
- Уже утро! Сколько же я проспал?! – он посмотрел на сломанный будильник, стрелки которого стояли, ещё с вечера четверга и грустно сморщился.
Ему всё-таки пришлось отложить свою любимою утреннюю прогулку в  парке, и наконец-то отнести несчастные часы в ремонт.
- Здравствуйте, вы ремонтируете часы?! – немного покашляв и не найдя никого взглядом того, кто мог бы ему помочь, в старом здании мастерской, прокричал Артём.
Где-то в стороне, что-то зашумело, кто-то засеменил, что-то рухнуло и покатилось. Какой-то бас не прилично заругался и наконец, предстал перед клиентом. Мужчина среднего роста, весьма крупного телосложения в очках и с бородой, освобождаясь от каких-то ненужных проводков и запутавшейся вокруг его ног лески, заворчал:
- Я мастер, чего надо?!
Артём сразу же узнал в лице этого мастера, того самого мужчину, что сопровождал его танцующую богиню в трактире, и улыбнулся.
- Ну, я готов вам помочь, - прошипел мужчина, внимательно разглядывая Артёма.
- У меня будильник сломался, вот, - протянул он сломанные часы мастеру, но когда никакой реакции не последовало, то положил их просто на стол, который и разделял его с собеседником.
- А вы ведь священник, да?! – недоверчиво прищурился мужик, рассматривая будильник.
- Да, священник, отец Артемий.
Мужик поморщился и даже как-то сконфузился.
- А вы что, не верите в Бога? – удивился, но как бы смягчая интонацию, дабы не нагрубить собеседнику, Артём.
- Нет, конечно, - и вдруг не выдержал и начал кричать во весь голос, постепенно краснея, то ли от гнева,  то ли от собственной неправоты. – Да как я могу верить ему, если он отобрал у меня жену и подарил единственную дочь и ту слепую! Слепую, вы слышали это?! Как у мастера, у великого мастера во всём городе, дочь слепая! Ненужная, никчёмная, но хуже того, что жизни уже не будет, ни ей, ни мне. Да кто ж её замуж то возьмет, слепую такую, без образования, без всего. Да она кроме танцулек своих больше ничего делать, то и не умеет, - разрыдался в конец.
- Да, но как божественно она танцует… - и при этой мысли глаза Артёма засверкали и засеяли каким-то новым светом, совершенно непривычным для него.
- Знаешь, что, - очухался мужик, и, взяв себя в руки, послал Артёма куда подальше, - иди кА ты отсюда, и часы свои забирай! Священник… - и швырнув будильником прямо в Артема, скрылся за той же дверью, откуда в самом начале и появился.
Артём поднял сломанный будильник, теперь его, и починить было нельзя, стекло его циферблата разломалось на мелкие кусочки, и, оставив его в ближайшей мусорке, он отправился к театру. Возле старого, потрёпанного здания театра пахло сырой осенью и свежими новостями, всё потому, что таблоидный стенд всегда был увешан афишами. Причём, старую информацию почему-то никогда не сдирали, то ли, потому, что было лень, то ли клей был слишком крепкий. И вешались свежие новости прямиком на старые, и так как всякая новая информация своей краской и содержанием не была похожа на предыдущую, стенд этот принимал весьма пёструю окраску. Новая афиша гласила: «Сегодня ровно в 15: 00 часов дня сольное выступление единственной в городе слепой танцовщицы Джузеппы…»
Ну и так далее, но всё это было уже е важно, так как Артём с первых слов уже был готов помчаться ровно в 15: 00 на этот самый концерт куда угодно. Теперь он знал имя соей Богини, но правда ещё сомневался, ни есть ли это её творческий псевдоним. Потому впереди его ждала серьёзная миссия, выяснить наконец имя этой прекрасной особы и познакомится с ней поближе, насколько статус позволяет, конечно. Так как Артём примчался за два часа до начала концерта, то ему удалось приобрести билет на самый первый ряд возле сцены и без всякой скромности занять это место. Собрался полный зал людей, самых разных из самых различных слоёв населения: богатых и бедных, умных и чудаков, взрослых и детей, и каждый не пожалел ни копейки ради такого зрелища. И, правда, зрелище было великолепным. Все знали не понаслышке о талантливой, хоть и слепой девушке. Всегда, как только она появлялась на сцене большого театра или где-нибудь в местном кабаке, все вокруг замирали и были готовы выложить всё, что есть у них в карманах, ради того, чтобы пару часов наслаждаться её таинственным гипнозом тела. Зажёгся свет, и на сцене появился ведущий. Он щедро улыбался и, сильно жестикулируя руками, громко сначала поприветствовал всех, а потом начал объявлять. Но всего этого Артём как будто бы не замечал, его смущённый взгляд, был направлен куда-то за кулисы. Где в темноте, в тени от огней, за багровыми шторами виднелся её стройный силуэт. Как только включилась музыка, Артёма словно накрыла волна безудержного страха. В висках вдруг как-то нервно застучали молоточки и в коленях, и в груди тоже. По всему телу пробежала колючая дрожь,  и его будто бросило в жар. Наконец на сцене появилась его цветущая орхидея, его светящийся мотылёк, и на душе стало спокойнее. Она была воплощением всех четырёх стихий: Её тело то полыхало и загоралось снова и снова, как самые быстрые язычки пламени, то вдруг она становилась такая покорная и гибкая, как вода, то, взлетая, как будто и совсем не касаясь земли, она растворялась где-то в музыке подобно самому тёплому воздуху, то словно цветок пробивалась она из земли, воплощая в себе всю силу земной стихии, проделывала она великолепные па. Все два часа она появлялась на сцене в самых разных образах под самую разную музыку, но каким бы не был её новый образ, он непременно становился всё лучше и лучше предыдущего. А зал всё с новой силой, как будто бы и не устал совсем, всё аплодировал и аплодировал, она была прекрасна.

Глава 3
После окончания этого восхитительного для всей публики, и необычно таинственного и полного загадок события, то есть выступления Джузеппы, Артём поспешил за кулисы. Умилённые и одновременно возбуждённые зрители ещё долго вручали цветы ведущему, который держал танцовщицу под руку, и с трудом выходили из зала, через гудящую, охавшую и ахавшую толпу. Видно было как этот хрупкий гибкий цветочек, после огромного порывистого ветра, бросавшего его из стороны в сторону, Джузеппа стояла не подвижно, ели дыша. С обнажённых плеч и с лица стекали крупные капельки пота, словно ледяной дождь, по раскалённым пескам пустыни. Артём забрался за кулисы и остановился прямо возле гримёрки, которая к его счастью была в этом небольшом театре, совсем одна. Постояв минут, пять, в смутных раздумьях, он вдруг наконец-то решил, что никакого греха собственно он не совершает, а просто, восхищаясь талантом столь юной особы, решил поинтересоваться её благороднейшим именем, и ничего более. Послышались шаги, это спускались ведущий и Джузеппа прямо к гримёрке. Ведущий держал её крепко за руку и о чём-то забавно перешёптывался, на что танцовщица в ответ неудержимо и громко хохотала. За ними вслед ещё шагали два курьера, в обеих руках у которых были полные охапки цветов и различных подарков.
«И все они идут сюда, ко мне?!» - вдруг подумал  ужасе Артём и для уверенности перекрестившись, наконец, остановил идущих.
- Здравствуйте, я Артём Целомудрин, священник нашего монастыря. Я восхищаюсь вашим талантом. Правда, сказать.. я редко бываю в подобных заведениях….. но… вы…но…я…
- Здравствуйте, Артём. Что ж, я очень рада за вас, жаль, что не смогу взглянуть на обладателя столь приятного голоса, как и на всех других поклонников моего таланта, но я вам очень благодарна и признательна, за, то, что вы пришли на мой концерт. И вам всего доброго! – она улыбнулась мёртвой и уставшей улыбкой, и, дёрнув ведущего за рукав, как бы подавая знак, что пора идти.
- Подождите! – вдруг спохватился растерянный священник. – Постойте! Могу я узнать ваше имя?! – и вдруг смущённо опустил голову, будто маленький мальчик, разбивший мамину любимую вазу, и глаза его растерянно забегали.
- Джузеппа! Меня зовут Джузеппа! – и снова неприятно засмеялась. А затем и вовсе исчезла за дверью в гримёрке.
- Джузеппа, - повторил Артём еле слышно, и потом крикнул в пустой коридор, - Я помолюсь за вас, Джузеппа! – и поспешно удалился, с чарующей улыбкой на лице.
Вечером, этого же дня, почти ночью, Артём пешком, как всегда, возвращался домой по улице, мимо той мастерской, где как он уже знал, работал отец его Джузеппы. Перебирая под ногами асфальтные камешки подошвами двухлетних ботинок, он вдруг притормозил около этой самой мастерской, на двери которой уже висела табличка «Закрыто». Остановили его какие-то странные громкие спорящие голоса: Низкий бас и тонкий звонкий сопрано. И невольно услышал всё, о чём шла речь за этой дверью:
- Глупая девчонка! Только и знаешь, что танцевать! А жить отцу на что, на что тебя кормить одевать?! Чем попусту играться, лучше бы денег что ли заработала, да хоть танцами своими же!
- Зарабатывать на своём таланте – грех! – возмущённо отвечала девушка.
- Да, что ты говоришь, грех!? Тоже мне послушница нашлась, ты мне тут ещё философию свою разведи! Да, да, что стоишь та ртом чмокаешь, давай, давай начинай… как ты там умеешь… ну объясни, чего я на этот раз не понимаю!
- Любая человеческая деятельность бесполезна…
- Ну, ты скажешь тоже, танцы, да, танцы бесполезная вещь, а вот механика нет, это другое дело.
- Дай закончить!
- Ну, продолжай, - как бы со снисхождением, даже не стараясь извиниться, отвечает мужчина.
- Любая человеческая деятельность бесполезна, ведь она вся тленна. Но у каждого человека есть в этой жизни, то дело, от которого он не может отказаться, да и я считаю это правильным. Мой грех – это танцы. Они, казалось бы, пустая трата времени, но мне нравиться это время. Просто потому что всё, что я делаю, я делаю для души. Я танцую, и это вызывает у меня некие чувства, которые остаются в самом сердце. Я чувствую это, и мне это нравится. Я живу душой и забочусь только о ней. Зачем тратить время на тело, если его скоро совсем не станет. Но оно не бесполезно, совсем наоборот! И не стоит в смутном осознании того, что душа – это всё, а тело ничего, бежать с этой земли, прощаться со своей плотью. Тело нам дано для того, чтобы мы смогли взять из этого мира, все, что нужно нашей душе. И пока есть время, почему бы ни делать, то, что приятно твоей душе, ни делать того, то, что может воспитать твою душу. Я забираю от этого мира всё хорошее и все плохое тоже. Но плохое конечно стараюсь фильтровать, ведь будет лучше если весь вред останется здесь, на этом теле, а не в тонких границах, летящей без направления, но полной счастья, души. Ведь не зря сказано, что гармония – это дружба души и тела, - закончила она свой монолог глубоким вздохом.
Отец подумал с минуты, сделав даже немного серьёзный, задумчивый вид, а потом выкинул:
- Вот и прекрасно! Да… завтра же иди на работу! К тётке Фаине, и без всяких там штучек. Между прочим, ты будешь выполнять не самую грязную работу, протирай себе книжки тряпочкой, да перекладывай из одной стопки в другую! Всё спокойной ночи!
Глаза Джузеппы наполнились слезами, щёки порозовели, губы задрожали, и она выбежала вон из мастерской, распахнув входную дверь, так, что та чуть ли с петель не слетела, побежала прочь по тёмным улицам, сама не зная куда, совершенно одна.
- Джузеппа! – спохватился отец, держась за сердце правой рукой, - Доченька, куда же ты, одна, ты же дороги не найдёшь! – пытался остановить и разглядеть в темноте зловещих улиц и погасших фонарей, силуэт Джузеппы.
Он казался таким беспомощным, этот здоровый, надутый мужчина, кричал словно дитя, заблудившееся в лесу. Он беспомощно бегал то влево, то вправо пытаясь понять, куда же улизнула его слепая беззащитная девочка, и был готов уже даже разрыдаться, как вдруг заметил священника:
- Артемий, отец ты наш дорогой! Умаляю, помоги, помоги мне, дураку! – схватил он его за подол, пав на протёртые колени.
- Пожалуйста, прошу вас, возьмите себя в руки, я попытаюсь отыскать её, кажется, я успел разглядеть, куда она пошла, - сердце Артёма вдруг почему-то задребезжало, и он почувствовал тревогу.
«И правда, мало ли что может случиться с такой беззащитной и слепой девушкой в столь поздний час, да ей и помочь та будет некому, а вдруг хулиганы!» - подумал он и вдруг рванулся бежать со всех ног, в ту сторону, куда минут пять назад скрылась фигура, рыдающей Джузеппы.
Осознав, наконец, что пора бы уже успокоиться, и полностью овладев своими эмоциями, Джузеппа перешла на медленный шаг, и, задыхаясь, глотая сухие слюни, она ели-ели нащупав какую-то стенку, по-видимому, это был забор чьего-то дома, облокотилась на него и, затаив дыхание заплакала.
Слёзы крупными каплями катились по её горящим щекам, пропадая где-то в области вспотевшей груди. Ей было холодно и страшно, как вдруг она услышала чьи-то незнакомые мужские голоса совсем близко. Хриплые голоса о чём-то бурно беседовали и неприлично смеялись, шаги постепенно становились всё ближе и ближе.
- Эй, красавица, не желаешь развлечься?!
Джузеппа стала вертеть головой то вправо, то влево, пытаясь разобрать, откуда идёт звук, и в какую сторону ей теперь бежать.  Но тёплое, на смерть пропитанное спиртом и дешёвым табаком, дыхание остановило её. Она была окружена, пытаясь хоть куда-нибудь двинуться, она тот и дело на кого-то натыкалась. Это были пятеро здоровых мужиков, с рабочего класса, все до одного заядлые алкоголики, холостяки, тюремщики и по совместительству приятели. Она почувствовала, как сов всех сторон к её озябшему телу стали прикасаться потные жирные и грубые пальцы. Они что-то пытались говорить, глупо и неприлично шутили, а потом и вовсе прижали Джузеппу к стенке.
- Отстаньте! – закричала она что есть мочи, но голос её, хриплый от слёз, оборвался.
Мужчины засмеялись пуще прежнего и стали рвать с девушки одежду. Пока та вырывалась, они ещё успели пару раз ударить её, вышло так, что онам уже в полной потерянности кое-как стащила с себя туфлю и наугад кинула её как можно дальше вперёд. К счастью, туфля попала в чей-то припаркованный автомобиль, сигнализация завизжала так, что мигом разбудила весь район, а бандитов и след простыл.
- Чёрт с вами! – ругалась Джузеппа, сидя на холодном асфальте, прислонившись спиной к неизвестному многоэтажному дому, вся в рваном платье и босая на одну ногу. Вой автомобиля тут же услышал Артём, он был уже не далеко, и потому смог разглядеть бедную избитую девушку, сидевшую в арке бетонного дома. Услышав быстрые шаги в её сторону, Джузеппа невольно поднялась и, упёршись всем телом в стенку дома, панически задрожала. Артём подбежал к ней и аккуратно схватил за плечи:
- Всё в порядке, что случилось?!
- Нет, нет, не трогайте меня, пожалуйста, ради Бога! – замахала она руками по воздуху, пытаясь ударить рядом стоящего.
Глаза её смотрели неотрывно вверх, и ещё ни разу не моргнув, она успела выпустить, уже целую кучу слёз.
- Тише, Джузеппа, это я, Артём Целомудрин, священник. Я отведу вас домой, - гладил он её своими тёплыми руками по холодным исцарапанным плечам.
- А, это вы, - улыбнулась она, слегка нервной улыбкой, и тут же накинулась на священника.
- Миленький мой, родной, как я рада, что ты здесь! Выведи меня отсюда, я ничего не вижу, я ведь совсем ничего не вижу! – она повисла у него на шеи, словно пятилетняя девочка, встречавшая отца после долгого плавания.
- Всё, всё теперь хорошо, не плачьте, я отнесу вас домой, - и он, подхватив её на руки, заметил, что она босая на одну ногу.
- Где же вы туфлю то потеряли? – озадаченно, со скрытой иронией спросил тут же Артём.
- А где-то там, - ткнула она пальцем во двор, - где-то возле машины, - и она засмеялась, от такого нелепого положения.
Артём осмотрев в кромешной темноте все близ стоявшие машины, так и не нашёл никакой туфли, и понёс её полу босую дальше:
- Ладно, завтра я вам куплю новые туфли!
Глава 4
Осень. Вторник. Два часа дня. Артём направляется в тот самый единственный в центре города трактир, чтобы встретиться в очередной раз со своей возлюбленной. Сегодня им была назначена встреча, и наш ангелок на крыльях любви, обуреваемый прохладным ветром, несётся сквозь лужи и слякоть. Как ни странно, но первые десять минут он никак не мог обнаружить в зале Джузеппу, как ни старался узнать его в каждом заходящем. Ему уже наскучило ожидание, и он уже не знал чем себя занять. Он заказал скромную чашку чаю, и продолжал мучительно оглядывать зал. Напротив него сидела женщина довольно упитанная, в теле. Пышные рыжие волосы её были собраны в пучок, лицо издавало жирный блеск, щёки были красные в цвет помады. Перед ней стояла чашка кофе и огромный поднос, весь заполненный плюшками. Она брала эти плюшки одну за другой и своими кругленькими пальчиками заталкивала себе в рот. И пока она это делала, казалось, ещё одна плюшка и её разорвёт. Она чревоугодствовала, но при этом, не испытывала никаких чувств радости и наслаждения. Она при этом, зачем-то плакала. Артёму она уже перестала быть противной, и вызывала лишь чувства жалости. Ему так и хотелось подойти к ней, успокоить, спросить, что случилось, в общем, как-нибудь помочь, но он не решился и продолжал рассматривать всех остальных посетителей трактира, в ожидании своей спасительницы. Следующий, кто попал под его наблюдательный взгляд, была молодая девушка, неприлично одетая, сидевшая возле барной стойки. Закинув так же неприлично ногу на ногу, она курила тоненькие дамские сигареты, запивая их при этом не первым за сегодняшний вечер стаканом виски. И делала это с таким наслаждением, будто этот отвратительный табак вовсе какая-нибудь сладость, а горький виски – любимый вишнёвый сок. Она щурила от дыма туманные глаза, заигрывая с барменом. Минут через десять ни его, ни её на прежнем месте уже не было. Артём снова задумался о чём-то, потом опять посмотрел на часы, стрелки которых говорили о её опоздании уже на пол часа. И ему вдруг показалось, что она может и вовсе не прийти, ему вдруг стало страшно, вдруг с неё что-нибудь случилось, и он стал молиться. Тёплая слеза растаяла на его щетине, он всегда плакал, когда молился. Он открыл глаза, но её по-прежнему не было, тогда он решил, что будет сидеть до самого закрытия, ведь всё равно он торопился только к ней, а если её нет, то и торопиться некуда. Он решил даже вечернюю молитву пропустить. Денег он зря тратить, не хотел, да и не много у него их было, а чашка с принесенным полчаса назад чаем, уже была пуста. И тогда он снова погрузился в раздумье… Он смотрел на всех, кто в этом зале, и ему было жалко этих людей, и страшно за них. Ему хотелось подойти к каждому и направит на путь истинный, или даже встать на стол и закричать на весь зал, чтобы всем сразу было слышно, всем прокричать о Боге, призвать всех, покаяться пока не поздно, напомнить всем, что они дети божьи, и что пора одуматься! Он видел здесь и грустные и радостные лица, но не видел здесь, ни одного счастливого сердца, нежной натуры и божьей души, казалось все до единого в этом пропитом кабаке продали свои души дьяволу. «Что я здесь делаю? – подумал он вдруг. – Ведь я здесь лишний, совсем…» Но он не мог уйти, не мог заставить себя подняться с этого места, как будто прилип к этому стулу, так и сидел. Кабак уже насквозь был пропитан запахом дешёвого табака, а из посетителей остались, только разве, перебравшие как в первый раз с водкой, пару алкашей. Но она в этот вечер так и не появилась. Тогда, Артёму ничего не оставалось делать, как просто отправиться к ней домой. Он тогда даже и не подозревал, расплачиваясь за чай, какой сюрприз его ждал в гостях на этот раз. Он постучал в дверь, окна одноэтажного деревянного дома были темны. Немного надавив на ручку, дверь, повинуясь, открылась, и Артём несмело зашёл внутрь.
- Джузеппа… – разрезал он губами, ели слышно, тишину.
Никто не отозвался и, сделав пару шагов в темноту, он крикнул громче:
- Джузеппа!
В ту же минуту в дальней комнате загорелся свет. Артём тут же поспешил туда. Это была комната Джузеппы; на столе и возле кровати, на полу, повсюду были расставлены горящие свечи. Сама Джузеппа, словно таинственный ангел, приземлившийся только что на эту грешную землю, сидела спиною к двери на своей расправленной кровати. На ней почти ничего не было одето, кроме лёгкой прозрачной кружевной сорочки. Услышав, как Артём зашёл в комнату, она повернула на него голову, нежно прислонившись своим маленьким подбородком к оголённому левому плечу.
- Джузеппа, где твой отец? – сглаживая неожиданное смущение, прокричал Артём.
- Закрой дверь… - тихо и загадочно ответила она.
И Артём, повинуясь, зачем-то закрыл её за собой, ни на минуту не смея отвести глаз от ангельского образа, сидевшей перед ним богини, сводившей его  сума.
- Подойди… - так же тихо и без фальши приказала она.
И он подошёл.
- Обними меня… - голос её слегка принял дрожащие нотки, но потом оправился, - пожалуйста…
И Артём, присев на край нежно бежевого покрывала, дрожащими пальцами обеих рук, едва прикоснулся к её по-детски нежным белоснежным плечам, так, что она вздрогнула. В сознании Артёма творилось что-то непонятное, как словно два врага столкнулись на одном мосту и вот, вот один из них решит сдаться, а тогда игре конец. Глаза его загорелись безумным желанием, и он почувствовал, как по всему телу пробежала волна возбуждения и страсти. Глаза и губы его задрожали под неистовой силой желания, он не мог больше терпеть. И губы его напали на её шею с такой страстью, что она не смогла сдержать этот роковой стон, вырвавшийся из самого дна её груди, охлаждая влажные полураскрытые губы…
Это заставило Артёма очнуться, как бы от гипноза в котором он не своевольно прибывал последние пять минут. Он тут же отскочил в сторону, и задыхаясь то ли от страсти, то ли от страха, замер в другой части комнаты.
- Артём, прошу тебя, не уходи! – стала умолять его Джузеппа, поднимаясь осторожно с кровати.
- Нет, пожалуйста, не подходи ко мне, я не хочу… я не должен… - шептал он пересохшими от волнения губами.
Наконец она нашла его по голосу.
- Артём, я люблю тебя! – её прозрачная кружевная сорочка вдруг плавными движениями оказалась у самых ног Артёма.
Он был готов разрыдаться, но не смел уйти.
- Я люблю тебя, очень, очень! – прошипел он сквозь зубы, и, вцепившись в её голые руки, стал беспощадно целовать её тело.
Джузеппа обвела его шею своими руками и крепко целовала его в губы, пока новая волна вдруг не охватила Артёма. Он вдруг в самый разгар плотского наслаждения, наткнулся своим бегающим, потерянным взглядом на икону в углу, и, оттолкнув несчастную Джузеппу в сторону, выбежал вон.
***
Старый кухонный гарнитур был весь забрызган обеденным супом и различными овощами. Джузеппа  в  этот зимний морозный вторник как всегда пыталась помочь домашней кухарке приготовить суп. Денег в семье было мало, и девочка отчаянно старалась научиться в слепую аккуратно готовить, что бы больше не нанимать всякую пожилую женщину.
- Джузеппа, иди, отдохни, я сама доделаю! – пыталась выпроводить её из кухни женщина преклонного возраста лет шестидесяти шести, отнимая из нервно дрожащих рук, режущих лук, Джузеппы, ножик.
Девушка в бешеном отчаянье бросает со всей дури нож прямо на пол и убегает вон, очевидно в свою комнату, где как обычно она проводит большую часть своего времени. Она села на старый стул с кривой спинкой, стоявшего прямо возле украшенного морозами окна, и как-то ненадолго замечталась. Но сон её пурпурный был прерван странными криками из кухни.
- Положи нож на место! Куда?! Стой! – отчаянно надрывала свой голос старушонка, уже каким-то, по-видимому, насильственным образом, оказавшаяся на улице.
И в дверях её комнаты появился Артём.
От него пахло снегом, и шёл холодный воздух. И если бы Джузеппа видела, то, наверное,  смогла бы  разглядеть некую неадекватность в этот момент в его глазах, но она почувствовала это уже слишком поздно.
Всё же обеспокоенная странными криками она обернулась в его сторону:
- Кто здесь?!
- Это я, - глухо ответил Артём.
Ей показалось в его голосе что-то недоброжелательное, и страх охватил её:
- Артём? Зачем ты здесь?!
- Знаешь, я влюбился в тебя с первого взгляда, как только увидел, - медленно, но решительно он приближался к Джузеппе.
Волнение её нарастало, и хоть ей и хотелось соскочить и убежать, она почему-то не могла этого сделать, словно в страшном сне ноги отказывались ей подчиняться.  Она молчала, словно от рождения была немой.
Артём был так близко, что уже касался своими щеками её щёк, как вдруг Джузеппа почувствовала прикосновение холодного предмета на запястье своей руки и вздрогнула от неожиданной боли. Она отдёрнула руку, по которой быстро из тоненькой ранки, нанесённой острым лезвием кухонного ножа, потекли торопливые капельки струйки крови. Она пыталась бороться, издавая непонятные звуки, но вскоре тоже ощущение почувствовала на своей ноге.
- Артём, хватит! Зачем ты это делаешь! – уже захлёбываясь слезами, она упала на пол, беззащитно зажимая свежие ранки.
- Ты, ты во всём виновата! Ты заставила меня почувствовать искушение! Я грешен, грешен! – и со звоном брякнувшего об пол холодного оружия, он быстро ушёл.
На следующее утро, она с перебинтованной рукой и ногой проснулась вся опухшая от  слёз глазами в своей кровати. Какой-то присланный из церкви человек разбудил её со словами:
- Артём Целомудрин, хочет тебя видеть! – и как сказано это было без всяких эмоций, так он и ушёл.
Джузеппу грызла обида изнутри и сомнения. Но она всё-таки решилась придти к нему сама, и так и быть во всём разобраться.  Тем более что, ничего страшнее она себе придумать уже не могла. Она попросила отца, проводить её в церковь. Прикрывая длинным платьем вчерашние раны, она объяснила свою тягу очень просто, так как было воскресение. И обычно, все местные жители, включая и отца Джузеппы, посещали по традиции церковь. И как только отец не заметил её волнения, она вся дрожала по дороге в церковь, на её лице отражался ужас. Она всё думала про себя: «Артём, как же ты мог со мной так поступить?! Как ты мог так предать меня!» - как бы мысленно обращалась она к нему. Но как только двери церкви открылись, ее, словно, пронзило стрелой спокойствия и смелости. Она отпустила руку отца, и была украдена каким-то служащим. Он привёл её в какое-то укромное место, словом, туда, где их разговору с Артёмом никто не смог бы помешать. Служитель захлопнул за собой дверь, и оставил их наедине в холодной тёмной комнате с одним верхним окошком. Джузеппа молчала и, понурив голову, стояла полностью обезоружена. Артём с мольбами о пощаде, то ли к Господу, то ли к Джузеппе, бросился к её ногам:
 - Боже, какой же грех я совершил, поднимая на тебя оружие, любовь моя! Моя Джузеппа! – стоял на коленях Артём, обливаясь горькими слезами раскаивания.
- Любимый мой, я не в праве тебя судить. Бог простит тебя, а я лишь могу надеяться на возможность вновь любить тебя! – сквозь обиду и слёзы полу шептала она.
А потом наклонилась и робко так поцеловала его в горящий от волнения лоб.   

Глава 5
***
И по бесконечной дороге
Иди, иди и иди!
И па белокурой девицы
Втори, втори и втори!

Наука без слов – это танец,
Танец развратной души,
И сколько б ни звал иностранец,
Русской не испить мечты.

До каждой клеточки тела,
До каждого пульса в крови,
Моё будет биться сердце,
Желая добротной любви.

Таков смысл жизни, иначе
И ветер не трогал листву,
Таков смысл счастья, однако
Мы плачем в заблудшем лесу.
Слепая девушка с огромной кучей белых листовок в руках стояла на вокзальной площади, надрывая свой певучий тонкий голос. Джузеппе было так стыдно за всё то, что недавно произошло, ей казалось, что теперь она не достойна, любить и быть любимой, таким человеком как Артём. Она чувствовала свою грешную вину за тем, что пыталась увлечь его в жизнь и забавы мирские. И ей так сильно захотелось доказать теперь, когда она любит его по-настоящему, самой чистой любовью, которая только случается на земле, что она, как и он, стоит выше всего этого, что душа её властна над телом тленным. Джузеппа решила принять и поверить в Бога, ей хотелось теперь понимать его и быть ближе к нему, прежде всего, душой. Она стала часто посещать церковь, не столько из-за того, чтобы приблизиться к Богу, сколько из-за того, чтобы побыть с Артёмом, и лишний раз насладиться его присутствием.  Ей казалось, она может слышать его мысли, когда он к ней прикасался. И тогда, сердце её дрожало, словно листочек на ветру, всё тело горело, а душа плакала. Плакала слезами благодарности за долгожданную настоящую любовь, спасение и теплоту, подаренную самим Богам, ей, простой грешной Джузеппе. И теперь, полностью охваченная этой новой духовной жизненной силой, она вся полная впечатлений и надежд, хотела дать людям всё самое хорошее. Хотелось что-то сделать для людей, что они могли бы оценить по достоинству и быть благодарны. Ей хотелось помочь, хотелось разделить эти прекрасные, заставляющие её парить, чувства, со всеми, абсолютно всеми вокруг. Теперь, она часто выходила на публичные места, как и многие из церкви и, рассказывая обычным людям о Боге, раздавала самые обычные листовки, с пропечатанными крупными, самыми обычными буквами «О спасение души человеческой» - таящие в себе всю суть людского бытия. Раздавала людям, которые, зайдя за угол, заворачивали в эти листовки горячие утренние пирожки или, сунув в карман вместе с автобусными билетами, скомканных в одну кучу, выбрасывали их на первой же остановке. Есть и те, кто посмотрит, задумается, бывает, а потом заработается, придёт домой, устанет, жена его пилит, а он со спасительной рюмки водки, да и заснёт крепким сном. В общем, мало кому из обычных людей, толпами проходивших каждый раз мимо этой слепой девушки, было интересно всё то, что так волновало нашу Джузеппу. Многие невольно оборачивались на неё и всё удивлялись: «И что эта слепая девушка, одна, да на морозе, ерундой занимается. В такое-то сложное время, лучше бы деньги зарабатывала!» А кому-то вдруг и жалко станет, и подойдут, да и спросят: «не надо ли денег, не помочь ли чем-нибудь?» Но Джузеппе лишь одно было нужно от всей этой толпы, чтобы хоть кто-нибудь, да смог ей поверить. И вот, морозя пальцы на ветру, она в это зимнее утро, как всегда во всеоружии: настроена решительно и смело. Обычно к вечеру, когда все служители церкви собираются домой, кто-нибудь да проводит Джузеппу до дома, часто это бывает Артём. А она всё идёт с ним под руку, да плачет, жалеет:
« - Холодные все, холодные и неудобные. В Бога верить не хотят! Хотят, чтоб дом у них был большой и тёплый, хотят, чтоб денег было много, хотят, чтобы автобусы часто ходили, чтобы дети хорошо учились, да в свет выбрались, а к Богу не хотят! Умирать  боятся!»
А Артём всё успокаивает её:
« - Да, кто ж не боится? Все боятся! Только разве мы с тобой знаем, что смерть нам не страшна. Потому что оружие у нас есть против неё, самое что ни на есть сильное!» – улыбнётся, прижмёт её так всю холодную к себе, согреет и сам чуть не плачет.
Так и любили друг друга.
А как он её молиться учил. Поставит на колени, заставит молитву читать, а у неё память девичья, ничего толком сказать не может, всё просит:
« - Прочитай мне!»
Артём откроет библию, сядет рядом на колени, глаза закроет и певучим голосом, да с паузами, читать начнёт. А она рот открывает и за ним всё слово в слово шепчет. И глаза то закроет, хоть не видит ничего, а всё равно закрывает и плачет, каждый раз плачет, грехи свои выплакивает.
И кто бы мог подумать, что этим солнечным, морозным утром, пока смелый ветер учил снежинки танцевать, всё так неблагополучно для них закончится… Уже к полудню на этой же площади собралась целая толпа зевак и крикунов. Артём с особым усилием вытягивая каждый новый шаг из затяжных сугробов, что преграждали ему путь то и дело по самое колено, пробирался в центр толпы. Джузеппа с растрёпанными косами, так спокойно и тихо лежала в этой багряной лужи, и только шершавые листочки, разлетевшиеся кто куда, словно обесцененные бумажки, сливавшиеся с землёй, продолжали волноваться. Она лежала обездвиженная, совсем как фарфоровая кукла: красивая, но мертвенно-бледная. Казалось, это вовсе и не она, а какая-то игрушка – несчастная, брошенная, ничейная и очень грустная. И лишь капельки крови, торопливо сбегавшие с её мёртвого виска, заставляли мысли вернуться в жестокую реальность. Её глаза и губы были приоткрыты, она выглядела так, будто ещё не успела всё сказать и последнее слово, так  и оставшееся на её теперь уже холодных губах, замерло.
Вслед за Артёмом вскоре появился и отец Джузеппы. Он долго стоял и, молча разглядывая толпу, даже не мог спросить, кто это такое мог натворить. А потом, когда люди стали расходиться и на площади к сумеркам остались только отец со священником и мёртвая Джузеппа, он вдруг как-то шёпотом со скрипом, но в то же время обычно проговорил:
- Грибы… Нынче же пост! Где же мне грибов то достать? – и поводив бесцельно глазами по сторонам, замолчал.
Он вёл себя обычно до самых похорон. Вместе с кухарками бегал по кухне, пробовал грибной суп и намешивал кутью. Полностью отдавшись поминкам, он создавал впечатления совершенно опустошённого горем человека, не смеющего даже взглянуть на свою дочь. За все три дня, пока Артём день и ночь напролет читал псалмы возле Джузеппы, он так и ни разу не подошёл к гробу. А когда настало время погребения, его словно током ударило, как бросился он к деревяшке увешанной цветами, и, схватившись за гроб обеими руками, захныкал как ребёнок. 
Глава 6
Опустела жизнь мирская,
Обмелели реки,
Нет любви, и без потехи
Опустились веки.

Грустно мне в глаза смотреть,
Проходящим мимо,
То ли мне брести тропой
Стало вдруг не мило.

Вроде люди, да не те,
То ли души колки;
Разбросали по пути
Лишние иголки.

Тяжело им крест нести
Со грехами – мука!
И сидят они в углу,
Их пленила скука.
Они не успели даже обвенчаться. Артёма волновало теперь в этой, как и раньше пустой жизни только одно, когда они смогут увидеться снова? С отцом Джузеппы он старался не видеться, хоть тот и часто теперь стал приходить в церковь, всё же злобы своей на Артёма не скрывал. По случаю объединившего их двоих горя, отец всё же как-то раз обратился к священнику:
- Сынок, ты только одно мне скажи, что же случилось то тогда? Мучает меня горе, месть спать не даёт!
- Я и сам не был свидетелем случившегося, в это самое время службу служил… - он вздохнул тяжело и продолжил, - но ко мне прибежали люди, где-то в половине первого и кричат в оба уха: «Там хулиганы, разбойники вашу девку застрелили! Атеисты проклятые!». Вот и всё, всё что слышал, больше ничего не помню… - и, поджав солёные губы, он опустил голову.
- Значит всё из-за листовок этих чёртовых?! Ясно… - и ушёл. Больше они с ним не разговаривали. Артём ещё долго после смерти своей любимой бродил по пустынным залам своих мыслей, в поисках одной единственной двери с названием «Выход». Боль и пустота разрывали его сердце и душу на части. Можно сказать, что всё это страшное время он ходил по острию ножа, мечтая и боясь в один момент сорваться. Ему хотелось вот так оставить свою веру и просто закричать от боли, но он не смел, обвинить в этом Бога, как и тот не смел, его обречь на одиночество в этот трудный час. Артём с опухшими глазами от бесконечных слёз молился каждый час, нот и это его уже не спасало. Единственный с кем он мог поделиться своей болью и своими переживаниями, был Бог, который казалось ему теперь, взял и обесчестил его жизнь. Время лечит только слепых, и Артём был готов уже закрыть глаза, ради того, чтобы только продолжить верить, ведь именно это было его единственным спасением. По истечению сорока дней, отец Джузеппы пригласил Артёма в свой дом. Ему было весьма неприятно разговаривать с ним, но ради памяти своей собственной дочери и её любви, он е мог поступить иначе. Много людей собралось в их маленьком деревянном домике. Артём ходил по этим, переполненным людьми комнатам, и удивлялся своей пустоте и одиночеству. Во время обеда он даже не прикоснулся к еде, а помолившись вслух, оставил всех гостей, и в одиночестве направился в комнату Джузеппы. Сердце его билось безутешно, приближаясь к её двери, ему всё явнее казалось, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, он откроет дверь, и там на кровати встретит его своей печальной улыбкой спокойная Джузеппа. Но в комнате всё было пусто и тихо, только стучала открытая форточка от сильного ветра, что поднимала занавески к потолку. Оттого в комнате было холодно и сыро. Вещи здесь давно уже оставили её запах, и только белое покрывало, закрывавшее стоящее зеркало, напоминало о том, что эта комната принадлежала когда-то покойнице. Артём аккуратно сдёрнул покрывало и, в одиночестве оставшись пред зеркалом, застыл, наблюдая своё несчастное отражение.
Долго мучился отец, принимая и по сто раз взращивая и губя, одно и то же решение в своей голове. В отличие от сильного в своей вере Артёма, он не мог себя утешить абсолютно ничем. Ему больше некому было дарить свою любовь в этой жизни, не на кого было надеяться, в итоге он теряет всякую веру, и сердце его леденеет под дьявольским пламенем мести. Вряд ли он облегчил этой мыслью свою участь, но безучастие ещё больше сводило его сума. И в этом полусумасшедшем бреду, он пишет Артёму «предсмертное письмо», которое якобы будут прочитано им уже после его смерти.
«Предсмертное письмо»
 «Артём Андреевич Целомудрин, вы первый и последний человек, кому выпала честь прочитать это письмо. Я пишу, и рука моя содрогается, то ли от злости к вам, то ли от страха перед тем, что это моё последнее письмо. Знаю, вы человек добродетельный и все мои грехи простите мне, потому посмею вам признаться, что в смерти своей дочери я обвиняю вас. Ни поймите меня не правильно, но мне легче думать так, что виновный есть и будет наказан. В силу слепых заблуждений я даже планировал на вас покушение, за что теперь прошу прощение! Но я думаю, что в данном случае не лучший, но более для вас приятный выход, я нашёл в собственном спасении. Я не готов смириться с тем, что живы вы, пока жив я и моя грозная идея. Но переступить через себя я не могу. Убийство… это слишком низко. Потому, я прошу простить! И если вам не сложно, то отпойте меня сами, в церкви и похороните, молю, рядом с ней…»
Ни подписи, ни числа на жёлтом, неровно оборванном листке не было. Только огромные печатные буквы, разбросанные хаотично, были написаны простым карандашом. Артём с ужасом дочитал весь этот бред, и, нахмурив брови над томными глазами, отправился к дому «будущего покойника». Руки его вспотели и оттого были влажными, он бежал слишком быстро, отчего горло его, словно огнём жгло, а ноги становились ватными. Открытая настежь дверь дома слегка озадачила примкнувшего, как к родной матери, к калитке священника. Он, задёрнув по локоть свои длинные чёрные рукава от мантии, смело зашёл в дом.
- Прости! – захрипел кто-то сзади протяжным скрипучим басом.
Артём только успел почувствовать, как шею его стянуло что-то холодное и мягкое, так крепко, что он уже через минуту упал мёртвым на любимый ковёр Джузеппы. Отец тщательно свернул резиновый жгут и, осмотрев неловким взглядом покойника, смачно высморкавшись в старый разорванный рукав рубашки, запряг лошадь с повозкой и уехал в неизвестном направлении.
И ветер ещё долго гонял сухие мартовские листья по мокрым дорогам и жёлтой грязной траве. Пока, наконец, ни наступил вечер, и всё пропало из виду.
Глава 7
Душа не плоть, но тоже чувствует, когда тепло, а когда холодно. Чистая, исстрадавшаяся душа, по словам Божьим, заслуживает рая, то есть Божьего дара. Мрачная и праздная же душа, по этим же словам, заслуживает ада, то есть Божьей кары. Но так как Бог – это воплощение исключительно добра и справедливости через милосердие, то было суждено появиться на свет Дьяволу, такому же мистическому существу, по сути, только воплощающим исключительно зло. И творящим, другим словом, восстанавливающим справедливость, по сути, ту же самую, через казнь. Ни Бога, ни Дьявола нельзя судить, так как каждый из них в своей мере прав, и без этой правды и мира нашего не существовало бы, именно такого, каким мы его себе представляем.
Однако, человек по своей глупости, а именно, постоянного хотения, не может смириться, и всё ищет и ищет какой-то своей собственной правды. Ну и да Бог с ней, с правдой то! Будь у каждого она и своя или общая, не столь важно то, что она из себя представляет, сколь важнее то, что и воплощением чего она является для того, кто в неё верит. И вот тебе совет, дорогой читатель, от самого автора: Надейся на лучшее, верь в правду и люби то, что есть! Да, именно эти три великих и простых чуда и помогут тебе, если ты в беде, и дадут ответ, если тебя мучает вопрос, и осчастливят тебя, если ты страдаешь.
Но как же быть с нашими героями. Вот вам, письменное доказательство выше сказанных слов, получите!
Артём и Джузеппа получили свою правду, и их души навсегда обрели блаженный покой и неизмеримую радость.
Джузеппа бродила по вечным просторам огромного рая, но ничто не радовало её глаз. Ни радостные лица прозрачных тел, ни пение райских птиц, ни журчание вод, ни тёплая трава, ни вкуснейшие плоды, ничего. Ей было грустно наслаждаться всем этим без своего любимого и милого Артёма, благодаря которому она и очутилась в этом прекрасном месте. Однажды сам Бог спустился к ней в опочивальню святых душ, когда та без слёз рыдала, провожая взглядом быстрое течение серебристой реки.
- Я не видел улыбки на твоём лице с того самого момента, как ты появилась здесь. Не надо, не отвечай мне, я знаю, почему это так.
- Как долго мне ещё здесь грустить без него, Всевышний? Не можешь ли ты мне сказать, я буду считать каждую минутку, - умоляющи, просила Джузеппа.
- Ни к чему тебе такое наказание! Иди вдоль этой яблоневой аллеи всё время прямо и прямо, а когда дойдёшь до конца, там и встретишься с любимым, - и Бог пропал.
Джузеппа бросила резкий взгляд на аллею из прекраснейших яблонь и ужаснулась, конца этой аллеи не было видно. Но, она решительно встала и пошла, ведь Бог не мог обмануть её. Чуть ли ни под каждой яблоней этой чудной аллеи сидели парочки, смеялись, миловались, наслаждаясь вкуснейшими плодами. Это раздражало Джузеппу, потому она шла, не поворачивая своей светлой головы ни вправо, ни влево, а гордо вперёд. Теперь она могла не только слышать, но и видеть, хотя больше всего на свете ей хотелось бы сейчас ослепнуть, чтобы не наблюдать больше этих счастливых лиц. Она закрыла глаза и стала громко-громко петь:
Признание Джузеппы
Милый мой, белокрылый ангел!
Ты был послан на землю мне,
Чтоб спасти меня от лукавой,
Грешной жизни на этой земле.
И едва затаив дыханье
В Божьи уши я смело шепчу:
Утешите, Всевышний, рыданья,
Я душою своей заплачу!
Но не требует он дарований
И немыслимых, дерзких признаний,
Подарил он дорогу мне –
Путь прямой к самому тебе!
Душой свободная, сердцем привязана
К тому, кого любить так обязана,
Я теперь навсегда тебе раб,
Заманила любовь тех, кто слаб!
Ну и пусть, что сума я сошла:
До безумья люблю я тебя!
Лишь бы только душа не сползла
С Богом данной аллеи греха!
Деревья вдруг перестали шелестеть, и Джузеппа поняла, что она, наконец, вышла из аллеи.
- Вот, вот, сейчас случится чудо! – дрожали её мысли.
Подул неистово сильный ветер, так, что душа её слегка покачнулась. А она всё не могла решиться открыть свои глаза и узреть его, своего любимого Артёма. И поистине, что может быть слаще, чем предвкушение самого великого торжества. К тому же, ей пришлось осознать ещё и то, что теперь он не только будет находиться рядом с ней столько, сколько они пожелают, ей теперь стало возможно его видеть. Что-то слишком яркое стало вдруг раздражать её оболочку, и глаза своевольно открылись. Перед ней возвышались огромные врата рая. Они светились неземным светом и громадные, тяжёлые открывались ели-ели, издавая громкий, но приятный ангельскому уху шум и, пуская во все стороны ветер. Наконец-то врата рая полностью отварились, и вошёл долгожданный гость. И тут же оба растеклись в блаженной улыбке, и не было, и нет ни на земле, ни в раю меры их счастью. Она бросилась в его объятья и, казалось, готова была обнимать его вечно. Как будто маленький ребёнок, она боялась, затерявшись где-нибудь на базаре, среди толпы, наконец-то увидев знакомое лицо, и теперь не хотела его потерять снова.
Так, сохранив невинность и чистоту любви земной, Бог даровал им любовь и жизнь вечную!
 



 
 

-