Deus caritas est 1

(АНАТОМИЯ ЛЮБВИ И СТРАСТИ)

1
Нет ничего прекраснее Любви
И превосходнее, на том и этом свете,
Где лишь Она и в спросе и в ответе
За ангелов и души на крови.
Всё сущее должно петь гимн Любви
За жизнь в Её животворящем свете,
За то, что нам, кто за грехи в ответе,
Спасает жизнь, став Спасом на крови.
Нет ничего желаннее на свете,
Чем слышать, от любимых нам, в ответе
Признание о вечной к нам любви;
Но для души мятежной на крови
Покоя не найти  на этом свете,
А лишь на том – в Божественной Любви!
2
Ты в каждом от рождения царишь,
Но лишь святой стал подданным в охоту,
Блажен и тот, кто стал ним и не слёту
И Ты, не опаляя, в нём горишь!
Ты в человеке небеса творишь
И все дела с Тобой сродни полёту!
Не умаляешься Ты ни на йоту,
Хотя в нём часто от стыда горишь,
Когда стаёт он медью тщезвенящей
И не растёт Тобою вширь и ввысь,
Когда в своих глазах до неба вырос
И не приходит даже ему мысль
Воспользоваться даром, состоящим
В двух ипостасях – агапе и эрос.
3
Блаженнее давать, чем принимать!
И ныне в меркантильную эпоху
Спасать от голода чужую кроху
Блаженнее, чем деньги собирать!
Блажен, решивший Богу подражать,
Готов взойти за ближних на Голгофу,
Прожить за них любую катастрофу,
Блажен, кто жизнь за них готов отдать!
Блажен, имение раздавший нищим;
Блажен, сумевший друга не предать;
Блажен, живущий не одной лишь пищей!
Блажен, привыкший правдой побеждать;
Блажен, кто проигравшему не свищет…
Блажен, кто агапе возмог подъять!
4
А я, на жаль, не можу похвалитись
Великою любов'ю до усіх,
Бо та що мав, то лиш крізь сльози сміх,
Якщо очима Бога подивитись.
А від тоді, як розпочав молитись,
Вона перетворилася на гріх,
Бо до тепер від вад своїх усіх
Я не зумів належно відхреститись.
Хоча я свого нею не шукав,
Але й себе я нею не віддав,
То чи знайду до кого прихилитись.
Якби надії міцної не мав
І віри в милосердя, що Бог дав,
То і не мав би прав перехреститись.
5
До агапе так мало кто дорос
И многим верный эрос труден очень,
Найдётся ль в этом деле непорочен?–
Почти что риторический вопрос
При этой жизни – бесконечный кросс,
В которой дни порой темнее ночи
С желанием закрыть навечно очи
И не досуг решать такой вопрос –
Как в эросе покончить с тем притворством,
Что как вулкан пылает только до,
Чтоб после стать обыденным партнёрством,
Поддерживая в норме либидо,
Как в агапе не иссякать упорством,
Чтоб устоять пред будущим Судом?
6
Анатомированьем заниматься,
Когда известна истина давно,–
По меньшей мере, глупо и смешно.
Ну, разве чтоб процессом наслаждаться.
А образно в чужом белье копаться,
Снимать своё, чтоб сняться без-  в кино,
То, несомненно, стыдно и грешно.
Особенно чтоб, глядя, наслаждаться.
А с помощью библейского стиха
Анатомированьем заниматься,
Чтоб пристально в своей душе копаться
И очищать от смертного греха,–
Полезней чем утехам предаваться
И ними на погибель наслаждаться.
7
Представить небо смертным не дано,
Зато дано нам слово небесами
И разум отягчённый телесами,
Но со способностью принять зерно,
Что в виде слова нам с небес дано
Растить в душе усердными трудами,
Снимать плоды духовными страдами,
Когда разумно укоренено.
Тогда душа, сама созрев с годами,
Исполнившись духовными плодами,
Оставит тело – бренное зерно
И будет ей как ангелам дано –
Жить вечно в состоянии сверхпраздном,
Как в телесах жила лишь миг оргазмом.
8
Записывает совесть нашу жизнь
От первых вздохов и до самой тризны,
Чтоб стать страницей книги вечной Жизни
Божественной истории без тризн.
В ту Жизнь войдёт достойный белых риз,
Чьи помыслы чисты и не капризны,
Кто чтит и любит святости белизны
И терпеливо сносит мой каприз;
И тот, кто любит, как себя, всех ближних,
Предотвращая их духовный криз,
Спасает от беды и вечной тризны;
Войдёт и тот, кто не плюёт на нижних,
Кто проигравшим дал совет, как приз,
И молится за всех о вечной Жизни.
9
Наш ум лукаво искони юлит
И извивается в обмане змеем,
Любое зло ним оправдать умеем,
Хотя нам совесть жить добром велит.
Но мы не замечаем с ней конфликт,
Ментально ускоряемся и злеем
И думаем, – коль скоро мы умнеем,
То наша суть то – ум, суть змей-реликт.
Лишь осознав, что наша  суть то – образ
Духовной сущности её Творца,
Ум перестанет быть подобным кобрам,
А станет разумом духовного лица
И сотворцом души, подобной в добром
До троической сущности Творца.
10
Пленил лукавый множество мужчин
И продал в рабство Вакху и маммоне,
Чтоб в том ментальном для рабов загоне
Забыли Бога и высокий чин.
Теперь им Богом алкогольный джин
И образы, что на зелёном фоне,
Блатной шансон на бесовском жаргоне
И катафалк, что им за лимузин.
Осталось верных только десятина,
Кто не унизил свой высокий чин
Наместника Божественного чина,
Как всеглава, священник, семьянин;
А женская в остатке половина –
Чин соглавы для этих половин.
11
Представить пекло смертному дано –
Ведь впав в грехи и став себе врагами
Мы по подобию злообраза с рогами
Идём кругами зла его на дно.
В озлобленной душе всегда темно,
Не сознаёт, куда бредёт кругами,
Считает встречных кровными врагами,
Стараясь затащить и их на дно;
И даже пред исподними вратами
Не хочет зло изгнать с души постами,
Идя под тяжестью его на дно,
Где будет ей как бесам суждено –
Быть вечно в состоянии ужасном,
Как в теле быв лишь миг в стыде фугасном.
12
Вот если бы все люди просветлели
И приняли всеобщий манифест,
Вписав в него Евангелия текст,
И стали жить в его Любви на деле,
Тогда бы люди в добром преуспели
И жизнь была бы словно райский фест.
Тогда бы тяжких испытаний тест
Не омрачал бы жизнь Земной артели.
Но ту Любовь отправили на крест,
Поэтому в страстях лишь преуспели,
Теперь – куда ни посмотри окрест –
Людей полно, а души опустели
И правит зло свой преисподний фест.
Любовь же – распинаем на постели.
13
Создатель крест нам из ребра устроил,
Создав с него помощницу-красу,
Влечением сплетя нас как косу,
Душевные страдания утроил.
Он красотой её нас лишь расстроил,–
Ведь к ней влеченье бременем несу,
Смотря на недоступную красу,
Вокруг которой Он барьер построил
В три заповеди, что как крест несу,–
Не пожелай чужой, не любодействуй
И не похотствуй даже на свою.
Боюсь – барьер я скоро разнесу –
Ведь как влеченью ни противодействуй,
Оно не укрощает страсть свою.
(То не упрёк Создателю всего,
А алиби подателя сего.
И на СУДЕ скажу… И НЕ НАДЕЙСЯ!!!).
14
Вторую молодость мне бес в ребро
Вонзил хитро ветхозаветной страстью
И вот я снова увлечён напастью,
Что не даёт по вере жить мудро;
Взгляд снова ловит женское бедро,
Что нам хитро подмигивает сластью,
А бесу служит безотказной снастью
Для ловли нас на наше же ребро.
То от Адама повелось, к несчастью,–
Прельстившись с Евой –„как у Бога“– властью,
Лишь впали в страсти и познали стыд;
С тех пор страдая первородной страстью,
Лишённые богообщенья счастья,
Клюём на сласти и живьём навзрыд.
15
Прошло душевное ненастье
И вновь забил желаний ключ
И оказалось, что могуч
Ещё во мне источник страсти.
Помолодел я в одночасье
От вспыхнувших повторно чувств
Хотя в сомнениях мечусь –
Возможно ли такое счастье,
Что не в мечтах я прикоснусь
К твоим губам и волосам,
Пылая нежностью и лаской,
И что в ответный окунусь
Любовный пыл и небесам
Воздам хвалу за жизнь со сказкой!
16
Вот если бы художником я был
Я образ твой вписал бы, как икону,
Навечно в память, как мне Бог Мадонну,
И с ним на небеса в свой срок отбыл;
Чтоб даже в вечности я не забыл,
Как ты взглянула мне в глаза бездонно
Манящим взором современной донны,
Как Литургия унося за быль;
Как я взглянул притворно-безмятежно
На образ с поволокой грусти нежной,
Но восхищённый совершенством форм
Забыл себя, алтарь и омофор,
И хоть не мыслил даже поцелуя,
Но всем еством исполнил – Alleluia!
17
Какая прелесть женщины весною,
Расцветшие как майские сады
И первые апрельские цветы,
Пьянящие стыдливой красотою!
Уже не зимней – лепестков пургою
Манящих губ кружат до дурноты
Нам головы и пленом красоты
Нас разлучают с нашей головою.
И мы, утратив связь с самим собою,
Кружимся, тыкаясь во взгляды их и сны,
И так кружась до будущей весны
Мы очарованные ними ходим
И до покоя вечной тишины
На тех кругах себя мы не находим.
18
Ушла в шкафы с одеждою зима,
Сняв полушубки с женских вишен-грудок,
А по глазам их, кистью незабудок,
Прошлась весна, чтоб нас сводить с ума;
Но женщина ответственна сама,
Что персик их в обтяжке брючек-дудок
Соблазном повреждает наш рассудок
И разум наш окутывает тьма;
Что вид бутона приоткрытых губок
Пьянит сильнее, чем хмельного кубок,
А орхидея сокровенных губ
Из-под бикини откровенно дразнит –
Как будто хочет нам устроить праздник
На ложе из цветов под звуки труб.
19
Что луг, что перенёс двойной укос,
Что поле после скошенной пшеницы
Что куст, что пострадал от ножниц жницы,
Обрезавшей с него бутоны роз,
Что май без ливней и без первых гроз,
Что богатырь без силы для десницы,
Что вид общипанной несчастной птицы,
То – женщина со стрижкою волос.
Лишившись их былой длины и силы,
Забыла как они, сравнив, красивы –
Волной пшеницы, не познавшей кос,
Венком плетницы с васильков и рос,
Отливом мудрости, когда уж сивы…
Ещё прекрасней – пасть в них, обессилив!
20
Как сладостно томительны мечты
И тяжело мне наяву притворство,
В спектакле жизни скрытое актёрство,
Где в главной роли выступаешь ты,
Играя музу из моей мечты,
Не прибегая к ремеслу актёрства,
Но именно отсутствием позёрства
Влечёт меня твой омут красоты.
Но не дано утешиться тобой,
Как ни мечтай и осторожно действуй,–
Ведь начеку молва и твой покой,
А во главе закон – не любодействуй.
Но ведь – и так, и так – платить душой –
Не предпочесть ли омут лицедейству?
21
Хотел бы я твоею тенью быть,
Ходить с тобой твоими же стопами,
А не в сонетах встретившись мечтами,
Вновь разойтись и обо мне забыть.
Хочу с тобой наедине побыть
И ошептать медовыми словами,
Зацеловать горячими губами
Так чтобы всех, кроме меня, забыть.
Но между нами седина с годами
И твой другому отданный обет
И наши встречи были миражами,
Реальностью не станет и сюжет,
И будет лишь напрасными словами
Очередной безадресный сонет.
22
Не отличаю свет от темноты,
Томлюсь без сна ночами в полудрёме,
Молюсь я даже с мыслями настрёме,
Чтоб от меня не ускользнула ты.
Теряются реальность и мечты,
Душа как-будто замирает в коме
И в то же время, трепеща – настрёме,
Когда случайно рядом сядешь ты.
А от твоей телесной красоты
Я слепну, как взглянув мельком на солнце,
И в дни моей душевной темноты
Ты в ней мне светишь, как вдали оконце;
Хотя твоей не вижу наготы,
А светит место мне в аду на донце.
23
Ну что, Амур, – летун мой непутёвый,
Садись уже – довольно стрел пустил,
Весь арсенал почти вон распустил,
А результат стрельбы плачевно плёвый.
Ты жизнь мне слил, божок мой не фартовый,–
Кем поразил – для тех я был не мил,
Кого сразил – по тем слёз я не лил,
А я ведь был не только видом клёвый.
Ты с суженой промашку допустил
И ей другой свою стрелу пустил,
Теперь, чтоб подсластить итог бедовый,
Стреляешь в контингент, на вид медовый...
Чтоб он мои седины осмешил?
О, лучше бы я вообще не жил!
24
На крыльях утренней зари
Возносят ввысь мне душу мысли,
Где я любим без слова – если
И не смотря, какой внутри;
И исполняют попурри
Из песен, что в душе воскресли,
Не какофоний – аляпресли,
А тех, что льются изнутри;
И озаряют душу светом,
Что льётся тоже изнутри;
И воплощаются сонетом,
Зачатым светом в попурри;
И возвращаются поэтом
На крыльях утренней зари.
25
В одну и ту же дважды не войти –
Гласит сентенция о разных реках,
Придуманная в мекках в древних греках,
Чтоб аж сегодня встать мне на пути.
Но я хочу попробовать найти
Её опроверженье, но не в мекках,
А на извилистых житейских реках,
И нужно лишь на место то придти,
Где в первый раз был выброшен на берег
Со вспенившейся жизненной реки,
Сменить на фрак доспехи крепкой веры
И попросить вновь сердца и руки
У той же, что всегда быть той же может.
И пусть Всевышний в этом мне поможет.
26
Збігають дні, зринають ночі,
Спливають в самоті роки
І вже змирились з цим думки,
Та серце вірити не хоче,
Що не почую як клекоче
Лелека з Божої руки
У долі меншої доньки
І про онука щось белькоче;
Що не побавлю залюбки
Маленьке диво-ангелочок,
Таке миленьке і співоче;
А серце матері-доньки
Мене простити не захоче
І у роки вже не дівочі.
27
Как лань стремится в зной к потокам вод,
Где кроме влаги есть и тень густая,
Так и душа, туда  где сень благая,
Стремится от огня и льда невзгод.
Её не ублажает дикий мёд,
Которым искушает сень земная,
Душе желанна благодать святая,
Что примиряет в ней огонь и лёд;
И в предвкушении блаженства рая
Тоскливо созерцает небосвод,
Благой надеждой жажду утоляя;
Лишь завершив земной свой крестный ход,
Блаженных в вышних Мессу предваряя,
Душа навечно там покой найдёт.
28
Шановний пане Гетьмопрезиденте,
Щось швидко Ви зреклись майданних сліз,
Що проливали на народний зріз,
Коли були ще в  ролі претендента.
Як тільки стали Гетьмопрезидентом,
З електоральним настроєм врозріз
Сприймати стали як козлів і кіз,
На владні крісла, друзів-претендентів;
Щоб збити рейтинги прем'єрських кіс
Заблокували гроші для осушки сліз
Згорьованих маленьких українців;
То їх поглине повінь гірких сліз,
Що топить Ваш електоральний зріз
За фарисейство гореуправлінців.
29
Стирчить над селищем з цехів труба
І служить для зв'язку, як телевежа,
Та селищу це послуга ведмежа,
Бо справи у цехах його – труба.
Висить над селищем як смог журба
І винна не фінансова пожежа,
А криза в душах у глобальних межах –
Тотального безбожництва ганьба.
І тільки в храмах Божий люд радіє,
Де радістю наповнює серця
Свята і вічна Божа Літургія,
Котрій нема початку і кінця,
Як і любові нашого Творця,
І лиш на неї вся тепер надія.
30
Немає більшої дурниці
Ніж та, що час у храмі б'є,
Коли священик дістає
Слова з Христової скарбниці,
Як на вечері-таємниці,
І в храмі вічність настає…
Та тут годинник десять б'є
І робить з Меси вечорниці.
Подібна прикрість також є,
Коли нам ксьондз підіграє
І з днем народження вітає,–
По-світськи Месу починає
Без Покровителів цих днин
Для святкування іменин.
31
Зійшла з орбіти глузду вся земля
І йде у темінь сліпо манівцями,–
Сліпці за ще сліпішими сліпцями,
Не знаючи куди і звідкіля;
І лжепророками кишить земля,
Народ мігрує дикими стадами
За лжехристами хибними шляхами,
Не знаючи куди і звідкіля.
Хитається земля неначе п'яний,
Не оминувши чергової ями,
Живе в ній безпорадна, як маля.
Я все це бачу ніби віддаля
В якійсь химерно-дивній перспективі
І навпаки – у ретроантидиві.
32
Закрив Ісус промовисто вуста
Рукою першомученка Степана
На реставрованій іконі пана,
Розстріляного з нею за Христа.
Ця реставрація ікони не проста,
Після ста літ безбожності Івана
Під проводом антихриста-тирана,
Відкрила знак цей нині неспроста,
Коли нова амбіція Івана
Роздерла вже містичного Христа,
То мученики в образі Степана,
На знак заступництва, Ісусові вуста
Тримають, щоб не зрікся Він хреста
Через даремність жертви за Івана.
33
Я бачив святотатство на хресті
У вигляді оголеної дівки
В завислій позі на гачку з готівки
В тенетах віртуальної персті;
Засмагла і напевно при хвості,
Класичні груди, від Венери з Мілки,
Вінець не з терену з шипами гілки,
А штучний, колориту травесті.
Це витворив комп'ютерний  да вінчі
Дизайном на дисплейному столі
За смертний гріх і гроші чималі;
І я згрішив, бо подивився двічі
На витвір цей в салоні на столі,
При вході/виході вперивши вічі.
34
Подібно, дійсно, християнська ера
Добігла вже трагічного кінця
Через байдужі до Христа серця
І що у світі грішна атмосфера.
Вже навіть в храмі зірка люцифера
Виблискує як райдужні сонця
Над вівтарем-вертепом для Взірця,
Де, ніби то, різдвяна атмосфера.
А що казати про такі місця,
Як телебачення і кіносфера,
Де проти вчень Святішого Отця
Озброєні сильніше Бундесверу,
А в Палестині, де святі місця,–
Століть тринадцять ера люцифера.
35
Раби рабів і пристрастей раби,
Але не жертви ми лихої долі,–
Самі в собі зреклись святої волі,
І вибрали шлях рабської ганьби.
Ми в цей полон пішли без боротьби
На святості і задоволень полі,
І вибрали широкий шлях неволі,
Вже з перших кроків нашої ходьби.
Тепер дивуємось, чому численні біди
Псують земну життєву нашу путь
І майже всі – духовні інваліди.
Хіба не знають ті, що сліпо йдуть
За збоченцями хтивої еліти,
Що їх шляхи широкі в смерть ведуть?
36
Лукавий, перелюбний рід
Тепер шукає лиш сенсацій
Під час роботи і вакацій,
І на сніданок і в обід;
Накликав безліч різних бід
Із цих ментальних провокацій
І методом глобалізацій
Поширює їх, наче СНІД.
Забув цей перелюбний світ
Шляхи і істини Христові,
Яких дотримуватись слід,
Щоб ми були завжди готові
Принести бездоганний звіт
На остаточний суд Христові.
37
Прокурена і спита Україна
Несеться стрімголов в тартарари,
Усі без винятку, і навіть дітвори,
І не рожденних до четвертого коліна;
Бо хто навчить прийдешні покоління
Любити Бога і Його дари,
А не принади виду мішури,
Що всучують лукавого створіння;
Бо їх батьки і нації батьки –
Теперішнє пропаще покоління –
Марнують нинішні святі роки
В протистояннях до душі кипіння
І до злодійства владної руки,
Доводячи, як „мила“ їм Вкраїна.
38
Ну що, лукавий, маєш досхочу
Тих душ, що впали у твої тенета,
Це майже вся без винятку планета,
Крім тих хто ставить Богові свічу.
Це, безумовно, успіх – я мовчу –
Сказав би той, хто вірить у прикмети,
Але не я, що розірвав тенета,
І з вірою до Бога вже лечу.
Даремно ти, антихристе, радієш,
Що, ніби то, тобі належить світ,
Бо ти лиш інструмент у ньому Бога.
І ти складеш невдовзі Богу звіт
І більше зла ти вже не заподієш,
Бо не залишиться від тебе й рога.
39
Нам Бог дає все нині в міру віри
І здатності вмістити ці дари
В свідомості дочасної пори –
Пори до вічного життя без міри.
А хто без віри, ті живуть як звірі,
Чи діти пекла – чорної діри,
А є – що, ставши дригом догори,
Чекають просвітління душ і шкіри;
Лукавим дав приземлені дари
І під землею надра, як престоли,
А вибраним дав мудрості на вміст;
Покликаним новітньої пори
Себе дав в Трійці, де Отець – католик,
Син – православний, Дух – євангеліст.
40
Для ксьондза Гжегожа і Трійці
Парафіяни ніби вівці,
А ксьондз, як Божий вівцепас,
Такий вимогливий до нас,
Що після гарної плебані,
Такої як у Ватикані,
Збудує, мабуть, монастир
І забере нас із квартир,
Щоб він, як істинний теолог,
А не TV – душі зоолог,
Навчав Христових істин нас
Вже кожний день і повсякчас,
А не лише в неділі зрідка,
Коли втечемо в храм від дідька,
Або, якщо відпустить гріх,
Зайдемо щоб сьорбнути втіх,
Чи дітлахів відправлять мами
На бутерброди від реклами;
Тому потрібний монастир,
А не якийсь для душ трактир.
А разом з ним катедру треба,
Йдучи дорогою до неба,
Побудувати у собі
Не на подільському горбі,
А ближче десь до Ватикану
І до єпископського стану.
А там вже інший заповіт,–
Спасати треба цілий світ,
Від чергового переляку,
Як Папі знаному – поляку,
І ксьондз достойний кандидат
На цей святий понтимандат.
Але ще до понтифікату
Прийде до нас у кожну хату,
Поколядує, пошумить,
Освятить і благословить,
І він це робить так як треба,
Щоб досягнули всі ми неба;
Тому що ревний вівцепас
Про вірних дбає повсякчас.
(Я ні на що не натякаю
І щиро ксьондзу це бажаю).
41
Обіцяне три роки ждуть
Гласить нам приказка-прикмета,
І не залежно від предмета,
Що в ту обіцянку кладуть;
І не залежно де дають –
З агітаційного намету,
Чи з піднебесся з кабінету,
Де в довгий ящик їх кладуть.
А в Україні цю прикмету
Затерли, як стару монету,
Тому тут значно довше ждуть;
І вже не сіють і не жнуть,
Зате всі вірять у прикмети,
Хоча до церкви чинно йдуть.
42
Самотній Бог створив Собі людину,
Щоб поділитись радістю буття,
Хоча і знав, що часом каяття
Згірчить Його солодку вічну днину.
Але Любов, у Трійці триєдину,
Не стримує гіркоти відчуття,
І в радості надмірного Життя
Формує уподібнену дитину;
І наділяє радістю сповна
Того, хто образно являє Того,
Хто джерелом життя стає для нього.
Але Любов буває і сумна, –
Коли отримавши дарунка того,
Ми навіть не подякували Богу.
43
Я пролетал всю жизнь чураясь формул
Аэрофизики со схемой сил,
Мой самолёт в пространстве Бог носил,
Я лишь держал штурвал и мига норму.
Возможно, что пилота униформу
Я не заслужено тогда носил,
И титул от коллег, мол,– Бог учил –
Напрасно иногда звучал валторной.
Теперь не важно, что и как носил,
Важнее вокализ на чудных нотах,
В душе звучавший на больших высотах,
И упоение аэросил
И эйфорий на бреющих полётах
В непостижимой власти Бога сил.
44
Мой польский дух, российский разум
И украинская душа,
Не стоили бы ни гроша,
Не обращаясь к Богу разом.
Когда дух, образно,– алмазом,
Искусным разум, как Левша,
Тогда их детище – душа,
Как треугольник с Божьим глазом;
Тогда ни СПИД и ни парша,
Недобрый глаз лукавым сглазом
Не причинят душе вреда;
И в вечной жизни та душа –
Суть крепкий дух и мудрый разум –
Сольются с Богом навсегда.
45
То дождь, то снег, то зной, то холод,–
Известен срок их и черёд,
Известно также наперёд,
Что срок ненастий их не долог.
Не так, не так душевный холод,
Когда любовь сама зайдёт,
Тогда не знаешь наперёд
Как будет срок сей стужи долог.
Но срок не срок, когда ты молод,
Ещё не склонен унывать,
И походя любовный голод
Привык как жажду утолять;
Лишь старость даст серьёзный повод
Любовь всерьёз воспринимать.
46
Тоска, тоска, тоска заела
И одиночество гнетёт…
Когда же это всё пройдёт
И я уйду за грань предела?
Мне всё здесь смертно надоело
И я как загнанный койот
Иль как напуганный енот
Сижу в глухом углу без дела.
Нет больше сил терпеть сей гнёт
И похоть тела без предела,
Что душу надвое мне рвёт;
Ну что мне с этим всем поделать?..
Уйду-ка я туда от тела,
Где дух мой в радости живёт.
47
Не дай мне, Боже отступить от Бога,
Как сделал то злой гений Робеспьер
И Джугашвили-Сталин, например,
Явив, куда ведёт таких дорога.
К мольбе меня зовёт сигнал тревоги,
Что подаёт душе уставший нерв,
Уставший отвергать дурной пример,
Что подаёт Земная синагога;
Тревожит и своих грехов задел,
И что смотрю на ближних слишком строго,
Что, видя их греховный беспредел,
Охватывает душу безнадёга…
Чтоб не остаться вечно не у дел –
Не дай мне, Боже, отступить от Бога.
48
Душа витает в небесах,
А дух в Законе и в Пророках,
Ища аллюзии в их строках
И смысл в Евангельских строках.
Ум утопает в словесах,
А мудрость в седине и строфах,
Браня иллюзии в их строках
И смысл их в мысленных строках.
Ментальность путается в сроках
И спит в прошедших временах
На зыби чувственной трясины.
А плоть живёт, как в пеленах,
В грехах и сладостных пороках
Телесной чувственной храмины.
49
Святая ложь… бывает ли? Не знаю.
Но с ведомых мне жизненных широт
И познанных Евангельских высот
Я не скажу – обман я оправдаю.
Самообман бывает – точно знаю –
Он часто в плен меня умом берёт
И совести вступиться не даёт,
Когда её на помощь призываю.
Поэтому раскрыв по-детски рот,
И о себе на время забывая,
Внимаю от амвона и с высот
Тому, чья Жизнь и Истина благая
Меня любовью за Собой зовёт
К сокровищам утраченного рая.

50
Остановись и оглянись
На жизни времена с годами,
Поплачь, а лучше улыбнись,
И с умиления слезами
Вернись душой на детства пруд
С его крутыми берегами,
И пролети вновь санный путь
Смиряя прыть саней ногами,
Чтоб ненароком не вспорхнуть
Туда, где нету папы-мамы;
Взгляни на школьных лет маршрут
С их бесшабашными гульбами,
На первых поцелуев труд,
Так неумелыми губами;
Потом взгляни на млечный путь,
Как в юности, с её мечтами,
И не забудь там заглянуть
В тетрадки с грёзами-стихами;
Взгляни ещё на трудный путь
Своих мучительных исканий
Того, что истиной зовут, –
Что в сердце за семью замками;
Теперь продолжи дальше путь
Уже с молитвами-ключами,
Освободись от тленных пут,
Молясь с зажжёнными свечами,
Молитвой силясь отомкнуть
Врата предвечного начала,
Где твой начнётся новый путь –
Путь вечной жизни без печали.