Валерий Агафонов

"Кого любят боги- умирают молодыми"

Из интернета

http://www.agafonov.info/BBC_Agafonov.html

Радио


Музыкальная студия





Звучит романс Юрия Григорьева«Расскажу тебе, спою под метель» в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Добрый вечер! У микрофона Джералд Вуд.

Сегодня мы начинаем рассказ о трех советских певцах: Валерии Агафонове, Юрии Борисове и Леониде Семакове. Агафонов – исполнитель старинных русских и цыганских романсов. Его друзья Юрий Борисов и Леонид Семаков – не только исполнители, но и авторы музыки и текстов своих романсов и песен. Сегодняшний выпуск Музыкальной студии – первая из трех программ, посвященных этим певцам.

Умершему 6 лет назад Валерию Агафонову в марте этого года исполнилось бы 50 лет. Ему и посвящается первая программа. Агафонов, Борисов, Семаков – люди одного поколения, связанные не только дружбой, но и общностью судьбы, мироощущения, особенностями и смыслом творчества. Что же то главное, что объединяет этих незаурядных певцов, этих музыкантов? Трагизм судьбы и ранняя смерть – все они умерли, не дожив до 50-ти? Принадлежность другой, неофициальной, культуре? Безвестность при жизни, признание после смерти? Аутсайдерство и неучастие в официальных идеологических радениях о жизни за пределами казенных предписаний? Главное, что их объединяет, как мне кажется, можно определить одним словом – свобода. Все трое были подлинно свободными людьми – явление редкое не только в России, но и на Западе. Все трое страстно противостояли, как могли, заговору лжи, все трое в жизни и в творчестве более всего ценили свободу самовыражения.

Валерий Агафонов, о котором Эрих Фромм сказал бы, что он умер раньше, чем успел полностью родиться, как сейчас уже становится ясно, один из самых крупных, если не крупнейший исполнитель традиционного русского и цыганского бытового романса всей послевоенной эпохи. Романтик, стремившийся не только свои творческие импульсы, но и всю свою бытовую, посконную жизнь превратить в произведение искусства, Агафонов, как никто другой полно выразил в своем пении главное настроение своей эпохи, ее трагическую безысходность. Все это усиливалось еще и безысходной неустроенностью жизни самого Валерия Агафонова, его органичным, стихийным неприятием соцдействительности.

Проклятие, издревле лежащее на русских поэтах, отметило и Агафонова. Вся его жизнь – это неустанное бегство от пошлости бытия в сферу нереальной абсолютной романтической свободы. Вся духовная и душевная энергия Валерия Агафонова направлена была на обретение этой недостижимой свободы. Иногда это принимало форму не до конца осознанного томления по воле.

Характерный штрих биографии Агафонова – его кочевая жизнь в цыганском таборе. Необходимая предпосылка осознания того, что за 150 лет до него понял поэт – «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет». Это неосознанное томление по воле – глубоко национальная черта. Национальным русским певцом делает Агафонова не только широта и обаяние его личности, но и безалаберное, безответственное отношение к собственному таланту.

На первый взгляд, Валерий Агафонов потерпел жизненное поражение. Но именно в нем и была его победа как художника. Жизнь и творчество Агафонова обнаруживают глубочайшее ощущение неизбежного поражения человеческой жизни. Перед нами поэт конца, но одновременно и поэт благородного мужества и чести, необходимых для достойной встречи этого конца. Эсхатологическое томление и трагизм бытия не лишают его присутствия духа. Для одних ощущение конца требует религиозной маскировки, для других – еще большего погружения в суетность, для третьих – водки, для Валерия Агафонова – ухода в иную воображаемую лучшую жизнь.

Эта тема или настроение конца, а точнее, его предчувствие, с неизбежностью вывела Валерия Агафонова на эпоху, когда это предчувствие было всеобщим – Россию рубежа веков, Россию революционной поры, времени, когда старый мир рушился, а новый не возник. Времени социальных сумерек. И мастерство Агафонова, прежде всего, в точности передачи, в точности интонирования господствующего настроения той эпохи, времени, когда создавались многие из исполнявшихся им романсов.

Великой мне чувствуется власть призраков прошлого, очищенного от насилия и лжи. Та Россия – страна курсисток и корнетов, страна шиньонов и эполет, представлялась Агафонову эпохой чистоты чувств. Отсюда и какое-то его мистическое обручение с романтикой белого движения, обреченного на гибель.

Рассказывают, что Агафонов не только мог, но и стремился петь в любых жизненных ситуациях, в любое время дня и ночи, перед любой аудиторией. Именно в эти моменты он воссоединялся с той воображаемой родиной, с той землей обетованной, где царили любовь, благородство и свобода. Видимо он, если не понимал, то чувствовал, что музыка, которую он исполнял, и которую пели в той России, таинственным образом возвышает и облагораживает его самого. А может быть и его слушателей.


Звучит романс «У камина» в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Прозвучал романс Пригожего на слова Китаева «У камина» в исполнении Валерия Агафонова. И еще один романс Валерия Агафонова. Юрий Борисов, «Все теперь против нас…».


Звучит «Белая песня»  Юрия Борисова в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Ленинградский художник Петр Капустин близко знал Валерия Агафонова, много с ним общался. Ему мы во многом обязаны сохранением записей творчества замечательного певца. Сейчас Петр Константинович Капустин в Лондоне. Я пригласил его в студию ВВС и попросил рассказать о встречах с Агафоновым, Борисовым, Семаковым.

Чем, по вашему мнению, была вызвана ранняя смерть всех троих певцов примерно в одном возрасте?

Капустин П.К.: Здоровье у всех троих было слабое. Борисов был болен туберкулезом. Леонид Семаков тоже был очень болен. У Валерия Агафонова был двойной порок сердца. И они себя в связи с этим никак не щадили, потому что знали, что принадлежат не только себе. Они знали цену себе и не могли отказать своим страстям. Они не думали так, как думает рядовой обыватель – это вредно, а это не вредно.

Агафонов себя не щадил. У нас с ним даже был такой урок, что ли. «Ну, Петяша, – он меня называл Петяша, – давай, я спою. Вот, сколько ты хочешь раз. И с каждым разом романс будет все лучше и лучше». Ну, я сдуру, конечно, говорю: «Давай, семь раз исполни, например, «Лебединую песню». И он пел. И, что характерно, с каждым разом все лучше. С моей стороны, может быть, было бестактно это делать. Представляете, какая нагрузка на его бедное сердце?

Для него было счастьем – петь.

Вуд Дж.: Но вот это нестандартное поведение связано, по всей видимости, с тем, что все трое, как я понимаю, были поэтами. Ведь поэт – это не человек, который пишет стихи. Это человек, который поэтическим образом воспринимает мир. И иногда комментирует его в своих стихах, а иногда нет. Поэт может и не писать стихи. Были ли все трое поэтами в этом высоком смысле слова?

Капустин П.К.: Да, линия поведения у них была действительно такая, я бы сказал, поэтическая, потому что они варились в очень серьезной поэзии. Они все пришли как раз из классической русской поэзии. Они знали ее наизусть. Агафонов мог часами читать «Сирано де Бержерака» в любом состоянии. Я был поражен! Всю поэму читал наизусть – в хлам! Это совершенно невероятно!

Вуд Дж.: Но ведь идеальных людей не бывает, иногда их поведение можно было отнести к так называемой богемности. Может быть, несколько слов о том, с чем связано их нежелание ассимилироваться в обществе, стать, так сказать, продуктивными членами этого общества. Чем было вызвано это поведение? Ведь они жили в одно и то же время, были современниками и, видимо, обстоятельства жизни были связаны с определенным внешним давлением.

Капустин П.К.: Но вот сейчас, исключая Леонида Павловича Семакова, я скажу о двух – о Борисове Юрии и об Агафонове Валерии. Они были нонконформисты – они не могли приспосабливаться к ситуации, которая их окружала. Им предлагали многое. Предлагали устроить свою жизнь. Вернее, устроиться. Они все это отвергали, абсолютно не считаясь с тем, что это сулит им немалые невзгоды.

Борисову было абсолютно безразлично, как на него смотрят, как он выглядит со стороны. Он весь был соткан из страстей. Он знал, что он гениальный поэт. Он знал, что пишет для истории. Он знал, что он ничего за это не получит. Ему было абсолютно безразлично, как его воспринимают. Ему было приятно, что он знает себе цену, и что цену ему знают многие его друзья. В частности, Агафонов.

Агафонов все понимал. Он знал, какой высоты поэзия Борисова и особенно его музыка. Борисов оказал огромное влияние на Агафонова. Как ситуационного, в смысле поведенческого плана, так и в смысле искусства.

И Агафонову тоже было почти безразлично… Но, конечно, здесь можно вспомнить антураж. Агафонов очень любил фраки. Агафонов очень любил некую театральную ситуацию. Он вообще был театральным человеком, но не искусственно театральным, а естественно. Он – великий актер, которого не приобрел театр.


Звучит романс«Сияла ночь» в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Прозвучал романс Ширяева на слова Фета «Сияла ночь» в исполнении Валерия Агафонова. Продолжим разговор с Петром Капустиным.

Ну, давайте остановимся сейчас на Агафонове. Расскажите, как он начинал, что привело его к пению, что послужило толчком к тому, что он взял в руки гитару. Вы, насколько я знаю, с ним учились.

Капустин П.К.: Я учился некоторое время в театральном институте на Моховой. Там мы встретились: Семаков, Борисов, появлялся и Агафонов. Агафонов работал там радистом. Соединял провода, бегал такой худенький, яркий, рыжий. Его звали Факел. Он сначала учился в ремесленном училище, где они познакомились с Борисовым. Потом учился на шлифовщика в школе рабочей молодежи. Работал шлифовщиком на заводе им. Свердлова. Потом был театральный институт, куда он стремился изо всех сил. В институт он принят не был, но его взяли туда вольнослушателем. Он бегал к Меркурьеву, брал какие-то уроки.

В этом институте были уникальные люди. Начиная от Коли Олялина… То есть, та ситуация не могла не оказать огромное влияние на такого впечатлительного человека, как Агафонов. Он впитывал все, как губка – и хорошее, и плохое. У него была совершенно невероятная память и фантастическая работоспособность.

Но гитару он взял в руки, когда расстался с институтом. Его сосед научил играть на гитаре, он стал брать первые уроки. А потом занимался с Борисовым, который обладал абсолютным музыкальным слухом. Он оказал на Валерия, еще раз говорю, огромное влияние. И вот они занялись романсом, ездили с Борисовым в Вильнюс. Там был такой поэт Григорьев, который писал удивительно нестандартные вещи.

Вуд Дж.: В каком году это было примерно?

Капустин П.К.: Это был 1961-1962 год… Если я не ошибаюсь, 1963...

Вуд Дж.: Хорошо. Скажите, а вот если говорить о той субкультуре, к которой принадлежал Агафонов. Что это за люди? Что это за социальная группа? С кем он общался? Какими культурными, музыкальными источниками пользовался?

Капустин П.К.: Еще раз повторяю, что здесь было стремление к высокого класса поэзии. Но были самые разные жизненные ситуации, Агафонов мог петь и у ларьков. У него была такая шутка: «Хорошо быть пьяницей, ходишь от ларька к ларьку, всегда на свежем воздухе». Он не выбирал себе друзей, аудиторию. Что попадало на пути, то он и… Но он не все принимал.

Вуд Дж.: В отличие от Борисова и Семакова он сам не писал ни текстов, ни музыки. Он был чистым исполнителем, насколько я понимаю.

Капустин П.К.: У него были какие-то попытки писать поэзию, но это, конечно, было слабее. Он был неплохим художником, но это тоже не считается, по сравнению с теми высотами, которых он достиг в исполнительском мастерстве.


Звучит романс«Расставаясь она говорила» в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Прозвучал романс Булахова на слова Жодейко «Расставаясь, она говорила» в исполнении Валерия Агафонова. И еще один романс в исполнении Валерия Агафонова. Юрий Борисов, «Перед боем».


Звучит песня Юрия Борисова«Перед боем» в исполнении Валерия Агафонова

Вуд Дж.: Напомню, что сегодня в Музыкальной студии Петр Капустин – друг Валерия Агафонова и знаток его творчества. Продолжим с ним разговор.

Агафонов был замечательным исполнителем цыганских романсов. Одно время он даже работал в цыганском ансамбле. Чем привлекала его жизнь и искусство цыган?

Капустин П.К.: Он был очень впечатлительным человеком, не любил над собой давления, дисциплину. Он любил бесшабашную цыганскую жизнь, и некоторое время кочевал с цыганским табором. Его там чуть не зарезали из-за одной красивой девушки.

Вуд Дж.: Сюжет пушкинской поэмы!

Капустин П.К.: Конечно!

Вуд Дж.: То есть, можно сказать, что он был большим цыганом, чем сами цыгане?

Капустин П.К.: Абсолютно! Русские плачут, когда цыгане только появляются, но еще не поют.

Вуд Дж.: Вы говорили с Агафоновым об искусстве. Как он относился к возможности стать частью советского музыкального истеблишмента? Популярной звездой, популярным певцом?

Капустин П.К.: Ну, здесь стоит, может быть, сказать только одну его реплику. Ему предлагали спеть что-нибудь такое «красненькое» патриотическое, но он, показывая этот русский жест, когда человек выпивает, говорил: «Я предпочитаю беленькое». Здесь двусмысленность такая, понимаете, белые романсы – белое вино.

Вуд Дж.: Значит ли это, что романтика белого движения занимала его еще в 60-е годы?

Капустин П.К.: Она сидела в нем, это было для него органично. Он не был окружен белогвардейцами, – в этих вещах присутствует блестящий вкус. Это тонкие вещи, выстраданные, пережитые. Я не знаю, каким образом это удавалось сочинять Борисову, не только Борисову – Григорьеву, Фихману – людям, которые не участвовали в белом движении. Они сочиняли шедевры на эту тему. И Агафонов абсолютно органично в это вписался.

Вуд Дж.: Возможно, это была реакция на так называемую «чекистскую» романтику. Вы хотите сказать, что они тем самым стремились сознательно или бессознательно отмежеваться от режима и от официального искусства?

Капустин П.К.: Я сейчас отвечу вам очень странно, но, во всяком случае, так мне рассказывал Агафонов: «Меня вызывали в Большой дом. И эти ребята даже гитару разрешили пронести. Я не знаю, из любопытства или нет, но я им такие концерты закатывал, – они чуть ли не плакали».

Может быть, это не чуждо любому человеку, даже такого плана как…

Вуд Дж.: …чекисты.

Капустин П.К.: Да-да, разведчики.

Вуд Дж.: Скажите, а как умер Агафонов? Вы что-нибудь знаете о его последних днях?

Капустин П.К.: Знаю. К сожалению, это очень печальные дни. Он ждал свою Таню. Она его отпустила одного…

Вуд Дж.: «Свою Таню». Это что, его жена?

Капустин П.К.: Да. Таня Агафонова, Таня Винникова. Она его отпустила из деревни. А он как вырывался из-под ее опеки, сразу начинал вести себя хуже, чем нужно. Вот и здесь он вырвался на свободу и… У него была такая нагрузка, – концерты, концерты, все время какие-то площадки. И ребята, его окружали… Где-то они выпивали всю ночь.

В день смерти мы с ним созванивались. Мы все откладывали его запись. Он стал петь еще лучше. Звонил мне, говорил: «Петяша, я еще лучше пою. Давай, готовь скорей магнитофон, мы сделаем огромную такую новую настоящую запись». И вот эти площадки…

Таня должна была в этот день приехать. Короче говоря, когда он ехал на одну из площадок, он, по-моему, не похмелился, его заставили выпить молоко, и это сыграло свою роковую роль. Он умер в какой-то частной машине, ехал на очередной концерт.

Вуд Дж.: Сколько ему было лет?

Капустин П.К.: Он родился в 1941 году, а умер в 1984.

Вуд Дж.: 43 года.

Капустин П.К.: Да. Недавно в Петербурге праздновали 50 лет. В общем-то, Агафонова сделал, конечно, Питер. Он очень любил бывать в Москве, в разных городах. Где он только не был, но больше всего любил Питер. И Питер на него оказал неизгладимое влияние. Я имею в виду русскую культуру…

Вуд Дж.: Петербургскую…

Капустин П.К.: Да, петербургскую. Он не терпел ничего совдеповского, но никак это не акцентировал, не становился в позу.


Звучит романс Юрия Борисова на стихи А. Блока «Россия» в исполнении Валерия Агафонова




Большое спасибо Т.Н. Агафоновой за предоставление записи и В.Третьяковой за помощь в работе над текстом

Предыдущая - Следующая