Трещина в сердце, новогодняя лавстори

Здесь, в подвальчике, между посольствами России и Украины, где сейчас спа-салон, когда-то было кафе с неважно каким названием. В нем я встретил то ли 93, то ли 94-ый год.

Вечеринку устроил небезызвестный в Риге культурмейкер, которого все звали просто Лёлик. Он вел на телевидении передачу «Ажуаж», и в титрах ее он тоже назывался Леликом. Это, как оказалось, не псевдоним, а сокращенное от Леопольда, его настоящего имени.

Передачу выпускала телекомпания, которая располагалась в здании бывшего пункта приема стеклотары. Владелец телекомпании когда-то этим пунктом заведовал, потом приватизировал его, а потом открыл на его базе частную телекомпанию, единственную в Латвии, которая в то баснословное время делала авторские передачи на русском языке.

Одна московская звезда балета, которую привезли сюда на съемку, выйдя из авто, произнесла, разинув рот от изумления: «Ну и сарай!!!!»

Сарай не сарай, но телекомпания была хоть и бедной, провинциальной, но живенькой, талантливой и непафосной. Благодаря тому, что с ней сотрудничали всякие контркультурщики, неформалы, которые считали телевидение не только средством массовой информации, но и формой искусства. Их передачи я смотрел с интересом.

Я познакомился с Леликом на одном литературном мероприятии (которое он же и организовал), и даже промелькнул в одном из выпусков «Ажуажа», промычав нечто сугубо культурное.

Потом владелец телекомпании передачу закрыл, заявив Лелику: «Твой «Ажужуй» никто не смотрит, кроме пары десятком твоих сумасшедших друзей в платках!»

«Платками» телемагнат назвал разноцветные банданы с черепушками и турецкими огурцами, в которых, не снимая их, щеголяли Лелик и его друзья.

Телемагнат, конечно, говорил неправду: передача была популярной. Видимо, просто времена менялись: на смену не очень умелому, но храброму экспериментаторству начала 90-х шел профессиональный конформизм, который цветет до сих пор.

Лелик перешел в другую телекомпанию, но название «Ажуаж» почему-то принадлежало не ему, и он стал называть свой продукт «Жуажа». Разницы никакой, ведь и то и другое – незнамо что!

Незадолго до НГ Лелик сообщил мне, что организует недорогую НГ-вечеринку «для своих». В скромном, но приятном заведении.

Я внес денежную долю за себя и за барышню, с которой намеревался прийти. Барышня работала в сфере шоу-бизнеса, помощницей администратора, что ли, она была крашеной блондинкой, носила ажурные колготки и шляпку с матерчатой розочкой, и красила ногти в черный цвет, что для того времени было очень смело.

И на вечеринку эта барышня не явилась! Позже она сказала, что помогала устраивать шоу-представление в ночном клубе, отпросилась ради меня у начальства пораньше, но поскользнулась на лестнице клуба, ушибла копчик, сломала ногти на руках, порвала колготки, расстроилась, расплакалась, с ней случился истерический припадок, ей дали успокоительного, она потеряла шляпку с розочкой, напилась, подралась с гардеробщицей и очнулась 2 января в Юрмале, в доме  у школьной подруги.

Так я ей и поверил! Небось пихалась, дрыгая ногами, с каким-нибудь шоуменом в гримерке и повизгивала!

Но я расстроился не столько из-за того, что она не пришла - ибо наши отношения едва-едва начинались, и я еще не успел к ней привязаться сильно – а из-за того, что зря потратил деньги. Я мог бы пригласить другую барышню, например, ту, которая носила кожаные галифе, красила волосы в синий цвет и украшала свои руки и шею ювелирными изделиями из гаечек и шурупчиков (что показалось бы смелым и сегодня).

Общий сбор назначили с 19. 00., я пришел вовремя и застал разборку между двумя владельцами кафе: рослой массивной дамой с высокой прической и низеньким, но плотным мужчиной, бритым под ноль. Рядом с ними стояло несколько «наших» во главе с озадаченным Леликом.

В чем дело, я так и не понял. Но мужчина заявил: «Я вернусь сюда через пару часов и чтоб никого из вас тут не было! Вы уже заплатили ей деньги? – он кивнул на даму. - Вам компенсация нужна? Вот, вам компенсация…» - и мужчина выложил на один из накрытых столов несколько купюр, которых хватило бы разве что на тазик «оливье». – И повторив: Чтоб через два часа никого из вас здесь не было!» - вразвалку удалился.

Лелик обратился к даме: «Что это было?»

«Не надо обращать свое драгоценное внимание на каждого прохожего идиота! - ответила дама, – располагайтесь, чувствуйте себя, как дома, отдыхайте расслабленно и весело встречайте  Новый год».

«Но он ваш компаньон, как я понял!»

«Бывший. Бывший. Теперь он никто, ноль. Ноль без палочки…» - и дама ушла на кухню, отдавать последние распоряжения обслуге.

Кажется, компаньоны не поделили собственность. А нам нисколько не улыбалось попасть в эпицентр их деловых разборок. Братва с дробовиками на нашей НГ-вечеринке – мы такого номера не заказывали!

А для 90-х это был рядовой аттракцион.

Но все обошлось, шоу-бригада с хлопушками так и не приехала.

Я отплясывал с веселой пышной девицей, которая в такт музыке таранила меня своим нехилым бюстом и вряд ли бы возмутилась, если бы я дал волю рукам. Веселые пухленькие девицы всегда готовы были щедро одаривать меня своими сочными плодами, но мне в том время нравились исключительно капризные, истеричные, изможденно-ломкие декадентки (ох, сколько крови мне эти змеи попортили!), и я, закончив танец, церемонно поклонился свой партнерше, и проводил ее за руку стула, как положено по этикету.

Я решил хорошенько надраться. И приступил…

Но тут явилась Она: тонкая, хрупкая и бледная как увядающий лепесток. Вся в черном. На пальцах – серебряные колечки. Под тонкой блузкой трогательно подрагивала грудь. Я взбодрился.

Но она была не одна. А со спутником. Правда, он уже лыка не вязал и, чуть добавив, улегся в кладовке под свое пальто.

Девушка осталась одна, подсела к столу. Танцевать она не захотела, и я стал за ней ухаживать.

Меня не мучила совесть: ее парень не был мне другом, я с ним даже не был знаком. И вообще – когда у тебя такая девушка, надо быть бдительным, нечего зенки заливать, сам будешь виноват!

Вскоре мы оказались вдвоем в дальнем углу. Рядом шумели, пили, ели, прыгали и рыгали, но нам не было дела до остальных.

Мы шептались и нежничали, и, наверное, утром я бы повез ее к себе.

Но я совершил ошибку – хотя мне это не казалось ошибкой! – произнеся несколько слов с корнем «люб».

Она – я даже имени ее еще не успел узнать, а она не знала моего! - резко отстранилась от меня: «Ну, зачем?! Зачем ты все испортил?! Ну, при чем тут эта сука - любовь? – она поднялась, дернула меня за нос и сказала: А ведь так классно могли бы поебаться…»

И ушла. В кладовку к своему пьянице. И заперлась там.

Утром мы толкали чей-то «запорожец». Я вышел на улицу, смотрю: наших, человек пять, толкают старый запорожец», чтобы тот завелся. Я присоединился. Уперлись, разогнали эту жестянку, она завелась, рванула, и мы, потеряв опору, грохнулись на белую от снега дорогу. Чей это был «запорожец»? Я забыл спросить…

Отряхнувшись, стали расходиться. Из кафе вышла Она, держа за руку своего протрезвевшего спутника. Она курила сигарету, а он с отвращением морщился от дыма. Не попрощавшись и даже не оглянувшись на нас, они побрели в сторону автобусной остановки.

Я позже поинтересовался у Лелика: «Кто такие? Откуда?»

Лелик пожал плечами: «Понятия не имею. Видел их впервые в жизни».

Я надеялся встретить Ее где-нибудь, город-то небольшой, но так никогда и не встретил.

Впрочем, Она ведь была не первой и не последней в моей жизни изможденно-ломкой,  капризной декаденткой, от встречи с которыми каждый раз давало трещину и вновь заживало мое большое, горячее, глупое сердце.