10. Малолетка и пятилетка

(Из книги «Пятая графа рикошетом»)

Весна накинулась на Ростов, как голодная. Еще вчера было слякотно и противно, а мартовский ветер пробирал до самых костей. Да что там вчера, еще сегодняшним утром казалось, что зима бесконечна. Как же я проглядела? Акация, сирень, одуванчики – все это скоро, уже очень скоро, взорвется пьянящими ароматами и солнечным многоцветьем. Жарко невыносимо. Ненавижу этот вязаный костюм и этот полушубок. Но, чтобы что-то купить, нужно что-то продать. Или хотя бы устроиться на работу. Решено, иду на «Гранит». Не возьмут - подстерегу Загребаева у проходной, он меня обязательно вспомнит. Только Света тогда совсем озвереет. Скажет, что я ее специально позорю перед человеком, которого она уважает. А мне что прикажете делать? Свариться заживо в этом автобусе?

Справка из техникума и направление из детской комнаты милиции – все очень просто. Ты малолетка, пользуйся. С такими «рекомендациями», оказывается, возьмут на любое предприятие. Нужно только закатить истерику инспектору по делам несовершеннолетних, упрекнуть его в бюрократизме и слегка надавить на жалость:
- Кушать хочу, костюмчик надоел, я его сейчас прямо здесь, у вас и сниму. Делайте потом со мной, что хотите, хоть на учет ставьте… за хулиганство. Мне терять нечего. Страшно?
Все было не так. Начальник отдела кадров Свету мою, как я поняла, ненавидел. А тут новое поколение? Ну, уж это слишком.
- Китасова? Нет, - говорит.
- Что «нет»? – недоумеваю.
- А, э, м-м... мест итээровских нет, ты же в техникуме учишься? – тебе инженерно-техническое положено.
- Здорово, я и не надеялась на такое счастье. Только я «за станок» согласна, - а сама думаю: «Лишь бы ему сексуальные услуги не понадобились», - станку в смысле, а не начальнику отдела кадров.
- А, э, м-м... все равно – нет. Направление нужно, из детской комнаты милиции. Несовершеннолетняя ты, без направления – не могу.
Только к объяснениям этим должен был запрос прилагаться, с которым я иду к инспектору, а он мне и выписывает искомое направление.
- Может он не знал? Или забыл? – уговариваю инспектора.
- Да у него пол завода малолеток! – не мог он забыть.
- Значит он меня на работу брать не хочет, - озвучиваю вывод. – А я на этом заводе выросла и на другой не пойду. Куда мне жалобу подавать? – спрашиваю.
- Так, я все понял. Забыл он запрос передать, я потом у него заберу. Вот тебе направление и – успехов в трудовой деятельности.
Ох, и тесный же город Ростов! Говорила мне Света. Все кругом кумовья да родственники.

Начальник отдела кадров завода «Гранит» уставился на мои документы «по делам несовершеннолетних» с видом человека, обиженного в своих лучших чувствах.
- Как же Вы направление получили, я же Вам запрос не давал? – проговорился он.
- Я сказала, что Вы забыли, наверное, - изобразила я наивную идиотку.
Мужчина поправил очки и грузно потянулся к картотеке вакансий на своем столе. Я спокойно ждала, хоть и чувствовала, что недоброе у него на уме.
- Присаживайтесь, - не выдержал Начальник отдела кадров моего напора «по стойке смирно». Перед ним лежала желтоватая карточка с заявкой на сотрудника. Он набрал номер и что-то буркнул в телефонную трубку. О компьютерах мы оба еще ничего не слышали, так что он начал с умным видом перебирать бумаги и пролистывать ежедневник, а я делать вид, что мне интересно разглядывать дипломы и грамоты, развешанные по стенам.
Через три минуты в кабинет вежливо постучали. Высокая женщина с аккуратной стрижкой вошла и торопливо поздоровалась. Больше я ничего понять не успела, потому что, глянув на меня, она не задумываясь выпалила:
- Я беру эту девочку.
Начальник отдела кадров едва не сполз под стол со своего удобного кресла. Я тоже слегка удивилась.
- Она несовершеннолетняя, - вяло запротестовал мужчина.
- Я знаю, - ответила Валентина Ивановна. – Оформляйте. Пойдем, - улыбнулась она уже мне.
Я поднялась и мы отправились «на территорию». Впервые я оказалась в святая святых моего детства. Сколько же раз мы пытались хоть одним глазком заглянуть за высокий «гранитный» забор, отыскать в нем хоть маленькую лазейку! Мы обходили завод по всему периметру, прислушивались к лаю сторожевых собак на длинных гремящих цепях, когда приближались к высоким кирпичным стенам – все без толку. «Военная тайна» охранялась по полной программе, включая колючую проволоку и высоковольтное предупреждение.
И вот я внутри. Асфальт, люди, клумбы. Ничего особенного. Разве что с Валентиной Ивановной все здороваются. Но ведь она – начальник. Только я пока не знаю, начальник чего. И почему она даже не спросила, кто я такая?
Валентина Ивановна оказалась моей соседкой по дому, куда мы переехали в «переселенческую» квартиру из своей коммуналки. Очевидными достоинствами нашего нового жилья были его изолированность, наличие двух комнат и настоящей ванной.
В остальном оно было признано непригодным к проживанию из-за подземных вод, которые скапливались в подвале и в период отопления сильно парили. Стены от этого обсыпались, а дээспэшные полы набухали, поднимались и лопались повсеместно.
Света усиленно зарабатывала деньги на первый взнос в кооперативную квартиру, приближалась ее очередь и она не хотела упустить этот шанс. Мы голодали и ходили в обносках, но денег все равно не хватало. Дом уже достраивали. И Света решилась на немыслимое. Она перевелась со своей должности руководителя группы в Отделе комплектации, на работу в наш учебный комбинат «Электрон», дворником-садовником.
Как ни странно, зарплата от этого не пострадала. Только теперь ее зарабатывала я. А Света нашла бригаду корейцев и уехала с ними выращивать лук. Они взяли в аренду землю где-то далеко, в Азовском районе, и пахали, как проклятые. Сергей, понятное дело, отправился следом за своей возлюбленной «декабристкой наоборот».
Жили они с корейцами в общем бараке, без электричества. Готовили на костре в чистом поле, а по воду ходили в близлежащую деревню, в колодец, - если сельский водовоз по каким-то причинам не удосуживался обеспечить арендаторов колхозной земли этим жизненно важным химическим соединением.
Все это казалось мне романтичным - до тех пор, пока я однажды не приехала навестить своих «предков». Утром следующего дня мои сельскохозяйственные порывы значительно поутихли и я подло «сделала ноги», предпочтя спокойное вкалывание на благоустройстве обширной территории «Электрона».
В школе я училась во вторую смену, к тому же мы уже начали подготовку к выпускным экзаменам за восьмой класс, а я всю программу знала. Так что все было бы замечательно, если бы...

Если бы не «сахарное» место. Зарплата здесь, как у ведущего инженера, а работы, по-хорошему, на три часа. И образование никакое не требуется. И у завхоза, моего непосредственного начальника, как ни странно, есть родственники, которым очень нужны деньги. Поэтому как-то нехорошо получается, что эти самые деньги буквально из семьи уходят.
Одна загвоздка. Свету на это место сам Загребаев направил по ее личной просьбе. Так что, есть только один единственный способ от нее избавиться – извести ее старательного ребеночка. На нет извести.
И не так уж много для этого нужно – потребовать уборки территории два раза в день – утром и вечером – по распорядку, да выдать канцелярские ножнички для подстригания травки между цементными плитами на дорожках. Тут-то девочка и сломается. Бросит работу. А маменьку ее мы за прогулы и попросим. Все по закону, все правильно.
Я бы сломалась, честное комсомольское. Я бы бросила эту каторгу. Только Света далеко, а объяснить ей, что меня целенаправленно угнетают, я не смогла бы и в самом радужном сне... после увольнения.
Конечно, когда я все это выдержала (а друзья мне на что?! – Ирка Ильина быстро бригаду организовала), Света меня похвалила и всем там на работе своей высказала ее гордое «фе».
Правда, потом меня из дома выгнала. Но, если бы не «отряд тимуровцев имени Ильиной», она меня еще раньше со свету сжила бы, наверное. За ненадобностью и бесполезностью.

Зато теперь Валентина Ивановна, моя новая начальница – мастер, узнала меня. Каждый день из окна своей квартиры она, оказывается, восхищалась – какие у людей дети бывают! Так что, увидев меня в кабинете, Валентина Ивановна, не подозревая о зловредных кознях Начальника отдела кадров, добила его своим бескомпромиссным:
- Я беру эту девочку.
Отдел контроля за качеством цветных металлов для удобства располагался на одноименном складе. Процесс трудовой несложный, но ответственный. Выглядит он всегда одинаково. Поступает к вам под склад куча-мала из всяких там прутов, профилей, чушек и прочего «металлолома». Кладовщик группы должен разобрать весь этот хлам по партиям и серийным номерам, промаркировать специальной черной краской и разложить по специально отведенным местам. После чего железяки, медяшки и чугуняки превращаются в материалы и полуфабрикаты определенного назначения.
По предоставленным приходным документам я даю задание рабочим подготовить опытные образцы и отправляю их в Центральную заводскую лабораторию на спектральный и прочие анализы, а по заключению – даю кладовщику команду на отпуск или – бракую.
На Космос работали. Из причудливой загогулинки моя подпись на «чеке годности» превращалась в особое разрешение «к использованию материалов для запуска в околопланетное плавание с живыми организмами на борту».
Кладовщица – женщина обрюзгшая и близорукая, к тому же – мать моей бывшей одноклассницы. Метаться по складу с банкой и кисточкой ей было тяжело. Да и бумажной работы у кладовщика хватает, сплошные отчеты перед бухгалтерией. Мне же большую часть времени было просто нечем заняться. Читать и спать на рабочем месте, в отличие от опытных работников, молодым специалистам не разрешалось. Вот я и делала всю небумажную работу за Валентину Ивановну – двойную тезку моей Валентины.

На именах их сходство заканчивалось. Моя Валентина – деликатная, спокойная, жизнерадостная – улыбалась искренне, замечания делала не в назидание, а в помощь. А если видела, что совсем я без работы замаялась, забирала меня в свой кабинет на другом краю здания и учила выкройки для шитья делать - универсальные.
Она сама себе шила. В магазинах сплошной «инкубатор», а на ее высокую, довольно крупную фигуру с «осиной» талией и вовсе ничего не подберешь. Валентине нравилось, что я к шитью способная. И косметикой не увлекаюсь, как многие девушки. Она сама всегда аккуратная была, лицо молодое – стрелки чуть подрисует над глазами и губы подкрасит, вот и вся красота наведенная. Остальное ей от природы досталось. И этим остальным было очень много – ум, доброта и великое русское терпение.
Вторую мою Валентину Ивановну все Валюшкой звали. Она тоже всегда улыбалась, но очень противно, наиграно, как в плохих сериалах.
Валюшка меня еще в школе невзлюбила, когда ее приемная дочь-абхазка начала водить со мной дружбу. Надо сказать, от девочки этой много интересного я узнала. Особенно в области анатомии человека – в той части, которую в советских школах не преподавали.
Секса, как всем давно известно, у нас в стране не было, за границу не выпускали, а матерные выражения считались нецензурной бранью.
В общем, Инга на многие вещи открыла мне новую точку зрения. Но тут ее злая мачеха решила, что падчерицу нужно срочно спасать от моего дурного влияния и категорически запретила девочке со мной общаться.
Инга не являлась образцом послушания. Просто вскоре она сама потеряла ко мне интерес – сочла инфантильной, чтобы не сказать – недоразвитой. Слишком уж много романтизма обнаружила темпераментная абхазка в моем отношении к мальчикам. Инга со мной даже здороваться перестала. У нее появились подружки, которые не только знают, что такое «ебаца», но и пробовали это самое делать. Валентина Ивановна могла спать спокойно. Но не долго.
У некоторых людей, наверное, есть судьба. Поэтому теперь мы вынуждены были работать в одной команде. Мои дипломатические усилия по достижению сепаративного мира результатов не приносили. С каждым днем становилось все очевиднее, что Валентина Ивановна поставила перед собой задачу избавиться от меня во что бы то ни стало, и теперь уже – навсегда.
Надо признать, что некоторых девочек в период гормонального развития лучше бы и вовсе не затрагивать. А уж это развлечение продолжалось почти целый год. Поэтому в один из прекрасных весенних дней я приняла конструктивное решение и в одностороннем порядке прекратила «неуставные» отношения, а именно – перестала выполнять работу кладовщика.
Военный завод, план, пятилетка. «Что звуки эти в нынешнее время!» Но тогда... производство остановилось. Валюшка вызвала главного кладовщика, а моя Валентина – главного контролера завода. Сама она от страха онемела. А я... А мне... А что вы хотите в семнадцать лет?!
Конечно, я была права. Но они – все взрослые, и у них под угрозой срыва – процесс стратегического назначения.

Главным кладовщиком завода оказался отец Бори Синдлера.
Борис учился на два класса старше, а его брат – Игорь, на два класса младше – с моей подругой Иркой Ильиной, двоюродной сестрой Славика Вартеваняна, который учился в одном классе с Борькой Синдлером и Леней Пикманом, младшим братом Вовки Пикмана, а их сестренка... Словом, мы проводили много времени в одной компании, и Синдлер-старший, конечно, знал меня с детства.
Знал он чутьем своим, присущим, возможно, только еврейским родителям, что в угол меня ставить уже бесполезно. Хотя я готова была - и в угол, и покаяться, и что там еще в таких случаях полагается делать. Да если бы я хотя бы догадывалась, что он Валюшкин начальник, давно бы уже пришла и поговорила, объяснила бы все. А только и впрямь поздновато меня по углам расставлять. И по взрослому рассуждению – что-то здесь не так. На глупую бабскую склоку ситуация явно не походила.
Не знаю, насколько сильно вжилась я в образ Зои Космодемьянской перед лицом фашизма, но в глаза Синдлера-старшего я смотрела с тем же обреченным бесстрашием, и готовностью погибнуть... за Родину, за Сталина... за свою «пятую графу» под названием –безотцовщина.

Валюшка замуж за абхазца вышла, вдовца с двумя детьми. В Абхазии он бы невесту себе уже не нашел, мужчины там живут долго, а разводы не практикуются. Молодую невесту за такого не отдадут. Зачем родной дочери дети чужие? Своих еще нарожает.
У Валюшки своих детей не было. Приемные ее тоже не воспринимали, зато отца слушались безоговорочно. А уж как им жизнь испортить, она разберется. Чтоб не повадно было из дома в пятнадцать лет уходить, как некоторым, да еще и на руководящие должности наниматься. Вот не бросила бы ее «вертихвостка» своего мужа «дальнего плавания», и не выскочила бы замуж за пацана молодого, так и уважала бы эта малолетняя выскочка взрослых людей и порядки их правильные.

Понять, кто прав – это одно. Принять чью-то сторону – совсем другое. С Валюшкой Синдлер работает двадцать лет. Заведующая складом цветных металлов и главный кладовщик завода! Если и бывают отношения более близкие, то мне об этом ничего не известно.
Она ликовала. Она знала, что мое слово против ее – ничего не значит. Она не сомневалась в победе над «маленькой наглой самоуверенной дрянью».
Трудно было ему это сделать. Взрослые часто учат добру и справедливости, а поступают... иначе. Вообще-то, взрослые всегда врут. Хотя сами требуют, чтобы им говорили правду.
«Ну, что же ты молчишь? – говори. Все уже понятно, она твой партнер, а ты еврей. Евреи не подставляют своих партнеров, это было бы слишком глупо, слишком... не по-еврейски. Давай, увольняй меня. Оставь меня без общежития, без зарплаты. Чтобы не повадно было свою «комсомольскую правду» и впредь отстаивать. Чтобы...»
- Сами делайте свою работу, раз с ребенком договориться не можете! – процедил Синдлер сквозь зубы, развернулся и вышел.
Следом вышел так и не проронивший ни слова главный контролер завода. Моя Валентина пыталась потихонечку выдохнуть, дабы иметь возможность произвести полагающийся в таких случаях вздох облегчения. Она смотрела на меня как-то подозрительно спокойно и долго. А потом сказала:
- Поднимись ко мне в кабинет, - и, не глядя на Валюшку, направилась к выходу.
В кабинете я сообщила Валентине Ивановне, что решила уволиться.
- Ой, я так рада! – простодушно призналась она. Я не обиделась. Мы прекрасно понимали друг друга. Она гордилась тем, как я отстояла нашу «контролерскую» честь, но не знала, чего от меня ожидать в другой раз. Я и сама не знала. Любимый завод стал для меня слишком тесен. Валюшка, понятное дело, все равно не успокоится. А ходить на работу, как на войну, я еще не умела.
На мое место вернули контролера, которая работала на этой группе до меня. Катя рыдала и уговаривала меня поработать еще хотя бы месяц, чтобы она спокойна могла уйти в декретный отпуск. Но я уже приняла решение и была непреклонна. В конце концов, взрослая баба! – второго ребенка рожать собралась, а за себя постоять не может. Я-то здесь при чем? Я в парикмахерскую хочу. Буду людей красивыми делать.

В парикмахерской я делала людей такими красивыми, что ко мне шли по записи и платили огромные деньги. Моя напарница за тридцать лет работы так и не обнаружила в себе такой любви к человечеству, поэтому единственным способом от меня избавиться для нее оказалось обвинить меня в воровстве, которое как раз очень к стати и приключилось.
Настоящую воровку, правда, поймали с поличным, но я все равно уволилась. Я все еще не умела ходить на работу... как на войну.

Привычка к «большим» деньгам отправила меня на родной «Ростсельмаш», в «горячий» цех – за станок. Вот где работа была в радость. Кругом нормальные люди. Много нормальных людей – дружат, смеются, обедают. Только за одним станком мне было скучно. И детали дешевые я не любила. Они, конечно, легкие, – но много и не интересно. Стоишь, как робот и шлифуешь каждую секунду. А станков столько! И все такие разные.
Меня мастера сразу приметили. Другие рабочие боялись станок поменять – брак полагалось из зарплаты высчитывать. А я к «железу» душой легла, как и сама не ожидала. Слушалось оно меня почему-то. Даже на разбраковку в другие цеха меня отправляли. Все, что можно переделать, я забирала... и переделывала.
Только пройдет и это. Театр, карьера, образование - все хочу. Не гордо как-то объяснять, что нравится мне за станком. Устала сражаться за право «простого рабочего» не быть человеком третьего сорта. Да и поступление в университет требовало подготовки. Пришлось уйти на «сидячее место» – в секретари.