8. Мой папа футбольный фанат

(Из книги «Пятая графа рикошетом»)

Колхозники в город все прибывали и прибывали. Чего ж не поехать, когда зовут? Деревня разбогатела, насытилась – пора и на людей посмотреть. Учиться-то оно тяжко, не каждый сдюжит изо дня в день мозги напрягать. В этом деле сноровка нужна, привычка особенная. А вот кувалдой помахать можно. Там, глядишь, и на станке токарном справляться научат.
Работать деревня и впрямь не отказывалась. К тому же, им что центр, что окраина – все едино - город. Сортир теплый. Печь не топить. На работу вставать не засветло. А что тесно в коммуналке, так это не привыкать.
Детей нарожаем, квартиру получим - отдельную. По девять метров на каждого. Заживем, как и не мечтали. Лучше бы – мальчика с девочкой, тогда трехкомнатная полагается – по двенадцать метров уже выходит.
И все идет своим чередом. Живут и радуются, живут и огорчаются в нашей мирной многосемейке:
одна еврейская мама с дочкой,
одна украинская семья с двумя сыновьями,
одна еврейская семья с двумя дочерьми,
одна татарская семья с разнополой двойней,
одна узбекская семья с тремя детьми - двумя мальчиками и девочкой...

И я, конечно.
Просто одна. С приходящей, вернее, приезжающей из командировок, мамой.
Теперь вот Сергей появился. Вернее, появился он ужасно давно. Мне было четыре года, когда моя воспитательница Людмила Владимировна увидела, что я гуляю возле дома, в то время, как мать на работе.
Она никогда не жила в общежитиях семейного типа, и не знала, что все взрослые на нашем заводе работают в трехсменном режиме. Вернее, теоретически, Людмила Владимировна была, конечно, в курсе, что на заводе «текущий» график. Но, будучи девушкой из благополучной ростовской семьи, работу на заводе она так и воспринимала – по большей части теоретически.
Поэтому и знать она не могла, что «свободные» родители наших «коммунальных кагалов» следят не только за своими детьми, но и за всеми, кто под руку подвернется. А дети приучены к тому, чтобы слушаться не только своих родителей, но и соседских тоже. По этой несложной системе мы были всегда под присмотром, и дома «как только стемнеет».
Тогда еще не стемнело, еще семи даже не было. В шесть часов меня отпустили из детского сада, который находится через дорогу от нашего дома, а в семь Света вернулась с работы.
Но меня уже нигде не было.
Людмила Владимировна - совсем еще молоденькая девочка, она даже педучилище пока не закончила. Так что, недолго думая, юная воспитательница решила, что ребенок не должен болтаться по улицам один, а должен сидеть дома с бабушкой и есть блинчики.
- Поедешь ко мне в гости? – спросила она неожиданно.
- Ух ты! Конечно поеду, - запрыгала я от восторга.
И поехала. И никому мы ничего не сказали. И никакой записки не оставили.
А Света нашла меня только к двенадцати ночи и то, случайно. До этого она обошла все темные парки и детские площадки, объездила всех моих детсадовских друзей и почти потеряла надежду на то, что со мной все в порядке.
Напрасно она так беспокоилась, конечно. Я прекрасно проводила время, доверившись авторитету человека, про которого Света непрестанно твердила, что он всегда прав.

- Знакомься, это моя мама, Елена Ивановна, - воспитательским тоном, как перед занятиями по чтению, сказала Людмила Владимировна.
- Бабушка, - пробухтела я себе под нос, мельком глянув на добродушную толстую женщину, которая улыбалась мне и разглядывала с интересом, но, кажется, немножко растерянно.
- Не «бабушка», а Елена Ивановна, - строго поправила меня молоденькая воспитательница.
- Нет – бабушка, - уперлась я.
Так у меня появилась третья – Ростовская бабушка. Она и вышла к воротам, когда Света приехала за адресом Гали Микуловой – девочки из нашей детсадовской группы, с которой меня, якобы, в последний раз видели вместе.
- Мы Вам дочь не отдадим, она у Вас одна по улицам шляется! – с порога заявила Елена Ивановна, на всякий случай загораживая всей своей массой вход во двор.
- Я вам сейчас не отдам! – расслабилась Света. – Я вам сейчас такое устрою! Да я на вас в суд...
В дом ее пригласили. Оказалось, что я не шлялась по улицам, а гуляла с соседскими двойняшками Мироновыми и их родителями, а потом увидела Людмилу Владимировну и подбежала поздороваться еще раз. И вообще, все у нас в коммуналках схвачено, а дети - накормлены, напоены и спать уложены.

Дома Света избила меня резиновой прыгалкой. Так, что на спине остались кровавые рубцы толщиной с палец. Вернее, из под этих рубцов местами проглядывала спина. На следующий день ее вызвал директор завода Виктор Дмитриевич Загребаев и сказал:
- Еще раз узнаю – лишу материнства!
Вечером, когда Света пришла за мной в детский сад, она сказала Людмиле Владимировне со злостью:
- Эти рубцы должны быть на Вашей заднице!
Но скандалисткой мать не была, а искреннее раскаяние Людмилы сделало их подругами на всю оставшуюся жизнь. Теперь мы часто бывали в гостях у Людмилы Владимировны и Елены Ивановны, которую я неизменно называла бабушкой.
Жили они в частном секторе, в маленьком аккуратном домике с огородом и приусадебным участком, где росли фруктовые деревья, с которых я и не слезала по мере созревания плодов.
Сначала - тютина, которую в других городах почему-то называют шелковица, затем шла жердела, которую на московских рынках пытаются выдавать за абрикос, вишня, персик... Ну, а перманентное поедание мною огромного количества яблок давно уже никого не удивляло.
Яблоки я ела круглый год, не менее пятисот граммов в день, годились любые – красные, зеленые, кислые, сладкие, тертые с морковкой и медом, печеные с рисом и грецкими орехами или вишневым вареньем. В общем, яблоки должны были быть. И они были.
Иногда за ними приходилось лезть на забор. Ну, потому что эти яблоки были уже в чужом дворе. Я не воровала, мне можно было их срывать, просто без забора я не доставала. Там жили Света с Аллой, а за следующим забором Боря с Сережей – они были двоюродными братьями и сестрами. У них было много друзей - одноклассников. А у Людмилы Владимировны была младшая сестра Галина. Света в этой компании была сама старшая, а я – самая младшая. Все вместе мы ходили на «Северный канал» или к кому-нибудь на дачу - «на шашлыки». Все вместе мы отмечали праздники, играли в футбол и стреляли из «мелкашки» в степи по наскоро нарисованным мишеням.
Только в этот день никого не было. Я приехала к бабушке и скучала. Поэтому и полезла на забор за яблоком – хоть какое-то развлечение. И вдруг, меня неожиданно схватили за ногу и сказали «гав!»
Как я не свалилась с забора, не знаю. Но сердце у меня остановилось, хоть и не окончательно. Сергей продолжал крепко держать меня за сандалий. Возможно, пытался понять, с какой стороны забора я собираюсь упасть в обморок, и подстраховать, если что. Он раньше акробатикой занимался, его учили. Сейчас он футболист. Ему скоро шестнадцать исполнится, а мне – пять.
Сергей симпатичный, девочкам нравится. Только он скромный, сам ни за кем не ухаживает, так Света шутит.
Она же еще не знает, что когда Сергей вырастет, он придет к нам в коммуналку и скажет:
- Я тебя люблю, я буду здесь жить...

Мы как раз из Калининграда вернулись. Отец моих надежд не оправдал, так что я окончательно и в полной мере осознавала теперь, что такое безотцовщина. А Света, наверное, просто устала от одиночества.
Сначала, я в шутку называла Сергея папочкой. Потом стали проскакивать фразочки вроде «отец ты или не отец?» - это когда погулять хочется подольше, а у Светы отпрашиваться бесполезно. Зато его решения она в педагогических целях публично не оспаривала.
Со временем, как-то незаметно для нас всех, я стала называть его папой. Зато окружающие очень удивлялись, слишком уж молодо «папочка» мой выглядел. Даже с усами, которые ему пришлось отрастить для солидности.
Вот мы всегда и веселились. Заметим косой взгляд в нашу сторону и подыгрывать начинаем друг другу. До чего ж народ у нас любопытный! – иной раз не могут сдержаться, так и спрашивают:
- Я, конечно, извиняюсь, но скажите – вы на самом деле отец этой девочки?
Мы такие удивленные мины корчим, будто нас впервые в жизни об этом спросили. Народ конфузится, а мы ухохатываемся про себя. И чего им всем неймется, как будто других проблем у людей нет?

Сережа в институте учился. Вечерами он на «Ростсельмаше» подрабатывал. Вернется домой, в коммуналку нашу, и давай уроки мои проверять. Вечно из-за помарок переживал. Я всегда в чистовик сразу писала, ошибусь – зачеркну или переправлю - и дальше решаю. А он аккуратист. Когда через десять лет диплом мне чертил в техникум, я в конвульсиях билась. До защиты три дня, а Сережа на каждую линию карандаш об нождачку затачивает.
Перед защитой мне пришлось пару линий перерисовать, так дипломный руководитель дара речи лишился. Стоит и руками на меня машет. Потом оклемался:
- Отойдите, - говорит, - от доски. Я исправлю... Думал, что это вы сами так чертите восхитительно, уже похвалить собирался.
Стыдно было. А как же иначе? Но и гордо за папика. Препод у нас с характером – похвалы от него дождаться, задачка не из простейших. А мой вот – удостоился, приятно.

Соседи зубами скрипели – с матерью поживет, а на дочке женится. Мы внимания не обращали, на коньках катались – пока ноги держат. У меня тренировка по плаванию в девять вечера заканчивалась, а позже «гулять одной» Света не разрешала. Вот я Сергея и уговаривала со мной на каток выходить.
Накатаемся так, что ноги не держат. Он тоже уставший после работы. На четвертый этаж потом «по перилам» ползли, на руках подтягивались. Дома плюхались на деревянный пол и с облегчением стягивали коньки. Ступни гудят, ладошки от холода не слушаются. А мы пьем чай и ждем Свету. Она так и мотается по своим вечным командировкам. Только теперь у меня есть семья.

Сергей за «Ростсельмаш» играл. С Московских соревнований приехал с палочкой и в гипсе. Связки порвал под правой коленкой. Из профессионального спорта пришлось уйти. Но футбол в его жизни остался навсегда.
Однажды он взял меня на матч ЦСКА и Ростовского Спортивного Клуба Армии. В СКА у него друзья играли. Сергей свистеть не умел, а от моего свиста уши закладывает. Он сказал, что когда москвичи на поле выбегут, нужно свистеть обязательно, чтобы они проиграли.
- Но ведь они еще ничего не сделали! – растерялась я, - свистеть нужно, когда плохо играют... или правила нарушают. – Но свистеть мне пришлось. Москвичей я не знаю, а Сергея расстраивать не хотелось.
Вообще-то, девочек в Советском Союзе на футбол не водили, не принято было. Атмосфера там, прямо скажем, – крестиком не повышиваешь. Хотя болельщики такие все милые. То и дело передо мной извиняются. Будто я мата не слышала. Я же не маленькая - понимаю, что ситуация – наши «армейцы» столичным проигрывают.
Сидели мы тесно - на правой трибуне мест всегда не хватает, а на левой свободно. Только какой же фанат на левой захочет - с «мажорами» рядом? Там и драйва-то нет, даже пиво не пьют. «Наши» лишний билетик купят, а уж внутри сам устраивайся, как повезет. Ну, и приходилось уплотняться. Никто даже не возражал. Болельщики - это же, как семья.
А потом они как заорут:
- Го-о-о-о-о-ол!!! – и поднялись, как один. А меня в плечах зажали.
Тут у меня ноги от пола-то оторвались. Чувствую – полетела. Руки выставила перед собой, группироваться готовлюсь в момент падения, как Жорик учил, условный рефлекс.
- Оп вашу мать, - думаю. Но молчу. Вроде ж меня там за приличную держат.
А кругом – красота! Футболисты обнимаются, стадион стоит, трибуны ликуют – яблоку некуда упасть. Я ж не яблоко. Вижу, страшного ничего не произойдет. Только удивится народ, наверное, – откуда это девочка на голову свалилась?
И тут меня за ноги как схватят, да как дернут в обратную сторону. Как сяду я на свое место мягкое да со всего размаху. Будто ничего и не было. Не растерялись мужики, вовремя среагировали. Сергей перепуганный, руки трясутся, смотрит на меня виновато. А я ему и говорю:
- Папа, ну вы даете здесь все!
Народ понять ничего не может. На сестренку меньшую я еще походила, но «папа»? Ему нравится, я же вижу. И друзьям братовым тоже нравится. У меня натурально очень получалось.
А Свете уже не нравится, люди внимание обращают, подсчитывать что-то в уме пытаются. Не то, сколько ей лет, не то, во сколько она меня родила.

К шестнадцати годам, как и полагается при позднем развитии у перспективных пловчих, началось мое неуклюжее превращение в девушку. Все, как обычно. Нескладная фигура, прыщики на лице и комплекс неполноценности.
- Сутулая – косолапая. Таких, как ты, не любят, на таких, как ты, не женятся, - любила приговаривать моя добрая Света.
Это методы такие педагогические, если кто не понял. Вообще-то, к моим услугам были лучшие косметологи города. Нельзя же допустить, чтобы такое убожество еще и с прыщами ходило. Не до смерти же ее на своем горбу тащить. Поищи еще того дурака, что на ней женится.
А одним днем товарку ее, по заводу, нелегкая принесла. Прежде она меня не видела или внимания не обращала. Может, просто настроение было хорошее у бабы дурной. Возьми она да и ляпни:
- Дочь-то красивее тебя вырастет. Похожи вы, только у нее черты лица покрупнее. И ростом она повыше выйдет.
Это мой приговор был - не смертный, но пожизненный. Света обнаружила, что я нечаянно повзрослела. А в планы ее такое безобразие пока не входило. Слишком молодо она выглядит, слишком рано ей бабушкой становиться.
С тех пор «на выход с родителями» у меня имелось короткое детское платье и, желательно, – косички с бантиками.
Впрочем, семейные выходы случались все реже и реже. Прогуливаться с мамой и папой становилось почти неприличным.
Все ровесницы давно «дружили» с мальчиками. Но на меня только парни после армии внимание обращали. Да друзья моего отчима и брата его младшего. Отчиму двадцать шесть исполнилось, а те и вовсе мальчишки – только и слышишь шуточки или намеки непонятные.

Новый Год приближался. В техникуме друзей завести не успела. Бывшие одноклассники все по парам. Меня не пригласили. Сказали, что родители Наташи Пеховой против.
Конечно, я же в шестнадцать лет от беременности замуж не выскакиваю! У меня другие планы на жизнь. В театральной студии, куда меня от техникума почему-то направили, я снова самая младшая оказалась. Малолетка – чего с меня взять? А дома...
Света Борьку женить задумала - младшего братца отчима моего. И невесту ему приглядела. Борька не против был с приличной девушкой познакомиться. И дом у нее хороший, и сама обеспеченная. И образование высшее. Только я им там лишняя, за «взрослым» столом.
Телевизор они тоже забрали, у «приличной девушки» черно-белый – не интересно.
Мне полбулки черствого хлеба оставили да банку компота сливового. И все. Мы тогда бедно жили. А в гости с пустыми руками ведь не пойдешь. Неправильно это.

Костюм я себе еще летом сшила. Косметикой пользоваться по-прежнему не умела. Волос в «Мальвинку» заколола. Забралась на тахту в большой комнате. Хлеб с компотом на табуретке рядом поставила.
Лежу. Вся в белом. Нарядная.
Смотрю на елочку с гирляндами разноцветными, и даже заплакать не могу.
Света сначала говорила, что с собой меня возьмет. А перед самым выходом накричала и велела в наказание дома сидеть. В наказание за что, я так и не поняла, но это уже было не важно.
Сергей от неожиданности тоже не смог за меня заступиться. Хоть он и футболист, но этот гол в его ворота был забит самим арбитром, и им же засчитан. На его месте любой растерялся бы. Может быть, даже я.
С друзьями в тот праздничный день, волей-неволей, мне тоже пришлось распрощаться. Хотя сама я об этом еще не догадывалась. Наверное, это страшно. Понять, что такие, как ты, никому не нужны. В первый раз, наверное, страшно... Не помню.