7. Народ и партия едины

(Из книги «Пятая графа рикошетом»)

Мы ничего не знали. Мы были обычными детьми из обычной школы.
Мы обзывали друг друга армянами и евреями, русскими и татарами, абхазами и хохлами. А что плохого? – всегда есть, чем ответить. И разговор как-то сам завязывается. Дело же не в прозвище, а в интонации, это даже ребенку понятно.
Детям вообще по именам трудно. Назовет мальчик девочку по имени – всё, беда – влюбился значит. Школа шушукается, пальцами тычет, а то и вовсе заведут свое «тили-тили-тесто – жених и невеста». Девочкам приятно, а пацаны стесняются. Так что, по национальностям даже удобнее было.
К Славке Вартеваняну так и прилипло его вечное:
- Я - армян! Ты понял?
Даже мать родная его Армяном называть стала. Ее и саму-то не по имени-отчеству окликали.
Света-армянка в «молочном» работала, продавщицей. Все покупатели знали, что обсчитает, положено так. Работа у продавца трудная, не за каждым станком так умаешься, а зарплата – слезы одни.
Взрослые, когда в хорошем настроении, шепчутся, что это государство так все устроило, чтобы продавцу люди добрые на жизнь подавали – кому не жалко, тот на весы и не смотрит. А уже у продавца своя совесть должна быть, конечно.
Вот Армянка сметану водой никогда не разбавляет, как в других магазинах. Только кефиром. Обсчитывает и обвешивает тоже не в наглую, а всех – поровну. На граммулечки, на копеечки. Зато всегда на месте, и всегда улыбается.
В СССР-е такую продавщицу еще поискать нужно. Талант это – покупателя не ненавидеть. А остальные продавцы - воры, известное дело. Все, поголовно.

Ирка Ильина Славке-армяну сестрой двоюродной приходилась. Ее мать с отцом разошлись давно уже, но Ирку родня армянская очень любила. У них у всех сыновья, а ее за дочь принимали. Так вот, отправит Ирку мать за покупками в «Молочный», а потом ругается:
- Света, ну это ж племянница твоя родная! Ну что ж ты дуришь-то нас, как обычных покупателей? Снова сдачу дитю не досчитала!
- Так я ж ей рупь дала! – удивляется Света. - А руку сбить, извини, не могу. У меня на счетах своя система. И гири на весах... специальные. Глаз да глаз нужен. Один раз собьюсь, и каждый покупатель деньги проверять станет. А оно мне надо?
- Штучки ваши армянские, - вздыхает Надя беззлобно. – Славик твой приходил, алименты от отца Иркиного передал.
- А куда пошел? – два часа уж его поджидаю, - посетует Света по-родственному.
- Да кто ж его знает, Славика твоего! Оторва - он и есть оторва. И Ирка моя с ним заодно. А все баловство ваше, армянское. Вот и Игорь твой подрастет, тоже за Славкой потянется.

Славик Вартеванян задира был, никогда не упустит возможности на рожон полезть. Будь то за малыша ни с того, ни с сего заступиться, или просто темперамент взыграет. Но Славка добрый. С ним все дружили – и красивые девочки тоже. Хотя сам он был тот еще образец человекоподобия. Типичный представитель «настоящего мужика» - веселый, пьяный, страшный и щедрый.
Потом на иглу подсел. Все хотел в жизни попробовать. Думал, нет на него у судьбы управы. А его и такого любили. Только трудно с ним становилось, день ото дня – все труднее.
А хоронили – плакали. И потом еще долго.

Директор школы нашей - садист был и домостроевец мерзостный. Историю отечественную преподавал. Вызовет старшеклассницу к доске, и обязательно, чтобы в юбке короткой, мини только в моду снова вошли. Урод этот бросит на пол линейку или указку и ждет демонстративно. Не получается? – ничего, они у нас терпеливые.
- Подними линейку, - говорит. Девочка присядет аккуратно, линейку ему подаст. В глазах - у кого слезы, у кого ненависть. Девочки ведь разные бывают. А на директора школы и не пожалуешься никому, он потом со свету сживет. Наш так уж точно.
- И чего это ты, - говорит, - приседаешь. Ты наклоняйся!
- А с какой стати я должна наклоняться? Вам линейка нужна? – нате, – отвечает ему Танька Пестова. Эта не заплачет, она «неуда» по истории не боится. У нее отец военный, быстро управу найдет.
Управу Славка Вартеванян нашел. Ненавидел он несправедливости, хоть и разгильдяй был. Собрались они втроем, с дружками его, надели говнюку нашему мешок на голову, да отлупили. Операцию провели в молчании полном, чтоб директор их по голосам не опознал, и разбежались. А потом сами рассказали всей школе о подвигах своих ратных.
Не то их и впрямь так любили, не то боялись, что не жить изменникам, но не выдала школа «народных героев» врагу. Ученики осмелели, стали вслед самодуру нашему шушукаться да смешинки отпускать. Пала бесславно его «педагогическая империя». Ушел он. Собираемся однажды мы все на «Первый звонок», а директора и не видать. Кого-то из учителей исполняющим обязанности назначили, чтобы речь приветственную к Первому сентября исполнил.
Без пламенной речи Первого сентября нельзя. Даже самые отъявленные двоечники и бездельники в глубине души почему-то верят, что именно с Первого сентября они честно начнут новую жизнь и добьются в начинаниях этих вершин доселе невиданных, а заодно героически преодолеют все трудности на пути к знаниям глубочайшим и развитию всестороннему.
К Первому сентября на собранные с родителей деньги, даже здание нашей школы непременно подкрашивалось. Правда, почему-то во что-нибудь неизменно-погано-зеленоватое или прочие родственные оттенки. Родители, у которых денег не было, или жадности в них было больше, чем денег, старательно малярили, штукатурили и отмывали парты от прошлогодних «***в» и прочих анатомических подробностей.
Так из года в год заводской район жил своей незамысловатой жизнью, а школы, поколение за поколением, растили своему городу будущих героев коммунистического труда - наравне с творческими тунеядцами.
Перенаселенные коммунальные квартиры постепенно решали извечную проблему нехватки рабочих рук на окраине.
Работы, как таковой, и в центре немало - на «Часовом», на швейной фабрике, на хлебокомбинате. Чуть дальше «Ростсельмаш» беспардонно застраивает цехами, складами и управленческими корпусами «зеленую зону» города. А что поделаешь? Сельскому хозяйству нужны современные комбайны, косилки и прочие сеялки-веялки. Новенькие, оранжевые до боли в глазах, гордо ползут они с конвейеров прямо на поля. А из окна улыбаются счастливые комбайнеры.
Этим бы поскорее до своей деревни добраться. И сразу в поле. Здесь тебе почет и уважение. И жена добрая, и начальство довольное. А что в городе? – завод да асфальт. Скукотища.
Только комбайнов на всех не хватало, а, следовательно, – и комбайнеров. И рвалась деревня из дома родного поднимать социалистическую промышленность, да хоть бы и на тот же «Ростсельмаш». Вроде как для них же и стараешься – для своих. Вроде как и в городе, а на сельское хозяйство вкалываешь. Выглядит вполне патриотично. Не стыдно домой на побывку явиться, городскими нарядами пощеголять.
Правда, на «Ростсельмаше» и ростовчане трудиться не отказывались. С ЗИЛом московским, конечно же, не сравнишь. Но тоже империя, город в городе, не меньше Нахичевани.
А вот на «почтовом ящике», как назывались заводы стратегического назначения, работать никто не хотел. У таких предприятий даже адреса официального не было. П/я номер такой-то, и все. Специализируется на выпуске продукции и товаров широкого потребления – лампочки, вазочки, туристический арсенал.
Десять лет без выезда за границу – гласно, не гласно ли, – но обеспечены любому работнику такого «секретного» предприятия, не зависимо от «категории допуска».
И ведь можно подумать, что из-за «железного занавеса» СССР кого-то отпускали на «холодную войну» с капитализмом!
Можно подумать, что «стационарное сознание» советских граждан предполагало хоть раз в своей жизни воспользоваться правом на свободу передвижения и выбор места жительства!
Можно подумать, мы и поныне не терпим, как овцы загон, пресловутый закон о регистрации - вечный и всесильный пережиток крепостного права, формально отмененного на Руси хоть и не при «Царе-Горохе», но тоже – давно.
Да и что за нелепые мысли такие? - мир повидать.
Впрочем, если уж кому очень неймется, - пожалуйста, - по комсомольской путевке, с пометкой «назначен добровольцем», стройными организованными рядами отправляемся поднимать Целину, например. Весело строим Байкало-Амурскую магистраль, Днепрогэс или Комсомольск-на-Амуре.
И везде будут вам рады, и обеспечат не только регистрацию по месту постоянного пребывания, но и реальное койкоместо с горячим обедом на период этого самого пребывания. И зарплатою не обидят. Страна ценит своих героев. Только проблемы выживания героям придется решать самостоятельно, на то они и герои.
А для тех, кто к жизни относится не столь легкомысленно да о заграницах не помышляет, в бескрайних просторах нашего государства найдутся и более щадящие режимы.
Военно-космическая промышленность набирает научный потенциал. Нужны новые производства, новые подходы и новые кадры.
Тогда и ринулись наши «стратегические» отрабатывать социальную программу по развитию инфраструктуры, строительству жилья, детских садов, спортивных комплексов и пионерских лагерей.
Первыми на эту урбанистическую «замануху» потянулись рабочие интеллигенты. Странным образом в числе технически образованных специалистов, изъявивших желание руководить космическим производством под прикрытием «хрустальных» цехов, оказалось немало армян и - кто бы мог подумать! – евреев.
А, может, все это оттого, что полтора века назад повелела Екатерина II Указом своим переселить армян аннийских из Крыма на землю Донскую.
Долог и скорбен был путь их нелегкий к месту сему. Но теперь на земле своей объявили они грамоту об основании города Нахичевань. И воззвали они к народу своему во всех частях света - о помощи на устройство жизни, создание школ и налаживание просвещения.
И восемь частей получили из шестнадцати от состояния Масеха Бабаджана, что в Индии дальней прослышал о нуждах нахичеванцев. И определил сей муж во искупление грехов своих и для сохранения памяти о нем распределять эти части по следующему указанию: «Две доли школе, две больнице, две дому нищих и еще две детскому приюту».
Так и случилось, что к октябрю семнадцатого года несколько поколений наших армян получали образование в лучших университетах и ремесленных училищах России и за границей.
А евреям и вовсе селиться в Ростове не разрешалось. Если только он не доктор медицины или магистр по другим факультетам Российской империи. Либо может он быть кандидатом в магистры или назначенным на службу государственную в этом месте - по определению правительства.
Конечно же, не только армяне и евреи Ростова-на-Дону были технически образованы. Но не даром же мудрость народная учит, что два переезда равны одному пожару. Так уж исторически сложилось, что тяжел человек не кочевой на подъем, и к перемене мест по-добру, по-здорову не стремится.
И конечно же! – не стоило новым заводам рассчитывать на пристальный интерес образованного мещанства.
Сословие это, очарование и «визитная карточка» современного города, значительно трансформировалось за прошедшие семьдесят лет. Ибо прежде в ростовских мещанах сквозило нынешнее московское презрение к приезжим.
Впрочем, как и сегодня в Москве, среди этих высокомерных, но, по сути своей, очень добрых и хлебосольных людей – было не так уж и много коренных ростовчан, скажем, поколении в третьем.
Просто хочется иногда, ну, хоть чем-нибудь выделяться - вопреки самому укладу мещанскому, что во все времена лишь одно неизменное требование и соблюдал – чтобы все, как у людей. А что классики наши к ним привязались, так это поветрие такое литературное. Мол, живут себе потихонечку, думают только о собственном благополучии, бедным сочувствуют, о политике рассуждают да книжки читают модные.
Будто книжки для других каких целей пишутся! И вот если бы люди подумали хорошенько, прежде чем мысли свои на бумагу записывать, так и поняли бы, что не все возможность имеют престижное образование дочери дать, зато воспитать ее в традициях правильных – тоже заслуга немаленькая. А может, оно и к лучшему. Вон как студенты современные на родителей смотрят, без уважения. Без благословения женятся, по усмотрению своему. Ну, и какое же у них усмотрение в таком возрасте? – горе одно. Ума своего еще не набрались, а с чужого измышления только смуту делают. Будто и впрямь надлежит человеку слабому мировые проблемы решать. Будто дело это - самому страдать за беды чужие. Так уж повелось - кто-то лучше живет, кто-то хуже. А тебе если дал бог «золотую середину», так и молись усердно, благодарности возноси, о покое и радости страждущим спрашивай – лучшего даже и быть не может. Да не каждому такая судьба на роду написана.

Что верно, то верно - некоторым не дано. И как ты тут ни старайся, в мещане тебя не пустят, хотя к чаю зазовут с распростертыми, и потчевать будут радушно. А когда ты уйдешь, еще долго не смогут уснуть они, размышляя о странностях бытия иных человеков. И успокоятся мыслью, что все у самих у них в жизни-то правильно, все – как у людей.
Сами техникумы позаканчивали, дети в институт непременно должны поступить. Это уж им постараться придется. А неважно - в какой, важно, чтобы высшее было. Потом на работу хорошую нужно устроиться, это уж мы подхлопочем, к себе поближе, чтоб и начальство не слишком строгое, да и подсказать иной раз что придется. А как же иначе? – чтоб никто и не мог ничего, чтоб и не думали даже на это место другого кого. Партию достойную подберем, внуки пойдут. Их еще на ноги ставить. Дети-то пока пусть работают потихонечку, деньги копят, вода камень точит. Главное, чтобы здесь – в Центре. Ничего, курочка по зернышку, в тесноте, да не в обиде. А на окраине, в коммуналке, им делать нечего. Это ж и знакомым в глаза не посмотришь – стыд-то какой, чтоб родные дети из дома на такую долю подались.

Мастеровые Нахичевани – народ не ленивый. На широкую ногу жить не приучены. С неба деньги не сыплются, на деревьях не растут. Зато в работящие руки складываются. Только детям другая судьба положена. Мастерству его научили - сызмальства за отцом поспевать старался, а в работниках ему и неприлично уже. Институт подходящий закончил, дело знает, а как и не знает - не дураком родился. Пусть уходит в начальники.
Это ничего, что окраина. Город быстро растет. Деды наши и вовсе в степи селились, теперь вона как обернулось. Да и тесно здесь стало, строиться негде. Это ничего, что окраина - обживутся. На одном месте и камень мхом обрастает.

А с «пятой графой», когда в руководители приглашают, так и думать нечего. И зарплата хорошая, и в кооператив вступить можно. Для начала – комнату в коммуналке получишь и в очередь на машину встанешь. Ты только, сынок, работай на совесть. По-другому никак нельзя, по-другому, сынок, неправильно. Так мой прадед деда учил, дед – отца. А я тебе говорю – не делай людям того, чего себе не желаешь. И будут у тебя дом и соседи добрые. А что еще человеку нужно?

Так напутствовали отцы сыновей своих. Так заводы на городских пустырях получали когда-то своих первых руководителей - цехов, отделов, складов и прочих предписанных служб. Армяне наши и евреи давно уже справили новоселье в отдельных квартирах, а в очереди на автомобиль оказались значительно ближе к заветной цели, чем «прочие разные».
Так, отработав на заводе по четверти века, узнали они однажды из истин истину. Ибо оказалось, что лучшие все места, зарплаты и привилегии достаются всегда именно им - армянам и евреям.
И главное, ведь не поспоришь! А если откорректировать «глас народа» до требований «негласной» политики партии, и не в отдельном каком-то городе, а в масштабах страны, то и получим искомое – почти из первоисточника:
«Все лучшие места, зарплаты и привилегии достаются евреям!»
Вот теперь все правильно получается. И не подкопаешься.
Да и кому подкапываться? Рабочие из крестьян еще куда ни шло, только вот «мыслителя» своего Роден явно не с русского колхозника «вылепил».