Стокгольмская акварель. часть 3

- Я же сказал, что ты мне позвонишь.
- А я сказала, что непременно.
- Слушай, какая встреча…
- Давай не будем, а…
- Будем. У тебя почти три часа. Один из них – мой.
- Включи в этот час время на дорогу.

Он приехал через пятнадцать минут. Я успела выпить кофе в случившемся рядом торговом центре и привести мысли в порядок.
О чём я буду с ним говорить?
О чём?
Прошло больше пяти лет.
У него дорогая машина, отличная кожаная куртка, из-под которой виднеется ворот чёрного свитера грубой вязки. От вчерашнего балагура не осталось и следа. Высокий, очень крепкий, серьёзный молодой человек. Широкие скулы, глубокие карие глаза и абсолютно не вяжущиеся с обликом прямые светлые волосы.
- Надо же, ты и подстричься успел?
- Нет, только побрился и полежал под капельницей.
- …?...
- Krapula*, детка, тяжёлый и беспощадный синдром. Пришлось принять меры.
- Я тебе не детка…
- Ещё какая. Садись. Куда?
- Куда хочешь, но чтобы там была горячая еда.
В каком-то кафе с низким деревянным потолком нам подают суп из морепродуктов, больше похожий на пюре и салаты с непроизносимым названием. Расторопная девушка-официант приносит ещё нарезку разного хлеба и сладкий пирог.
- Рассказывай, - говорит он, вылавливая креветку.
- О чём?.. Ты, вроде как, жил в России…
- Я и жил в России.
- Десять лет назад?
- Девять.
- Слушай, ты всё скрывал. Это просто нечестно. По отношению к…
Он опускает ложку в суп и внимательно смотрит на меня.
- В магазинных пельменях есть сок?..
- Что?..
- В дешёвых магазинных пельменях есть сок?
- Нет.…А причём тут пельмени?
- Вот как в таких пельменях нет сока, так и во мне нет, как ты говоришь,
нечестности.
- Аминь.
- Не иронизируй.
Потом он говорит. Рассказывает о работе, коллегах, мягкости шведских зим. Уюте его квартиры, которую – да – я непременно увижу. Теперь ведь всё будет по-другому.
А ещё о том, что давно хотел позвонить, но не мог набрать номер. Не знал, что сказать.
Cлушаю его. Смотрю на кружки, висящие на крючках под потолком.
Кружки расписаны красками нежных акварельных оттенков.

- Мы не виделись со дня смерти отца, - напоминаю я.
Чуть хриплый голос официантки рвёт повисшее  молчание, как тонкую салфетку.
Взяв кофе, благодарно киваю милой блондинке. Почти белые волосы и яркие синие глаза. Красивая.
- У нас нет таких натуральных светлых оттенков, да?..
- Наверное. Я не встречала.
- Как мама?..
- В порядке. Неправильный вопрос.
- Да… мы могли бы…
- После того, что ты не_сделал для папы?..
- Мда… Ты должна меня простить.
Я смотрю ему в глаза и думаю, насколько мы похожи.
Чертовски.
Только эти дурацкие светлые волосы…
Абсолютно не в тему.
- Мне не нравятся блондины твоего типа, - серьёзно говорю ему.
Хохочет. Возле глаз - едва заметные морщинки. Он старше.
- Мир?
- Холодная война…
- У меня есть подарок.
Достаёт из хрусткого, бумажного пакета что-то прямоугольное и разворачивает бумагу.
Это картина. Небольшая, с лист бумаги формата А4. На фоне старинных, сложенных из крупных камней стен и нежно-голубой воды, изящной стремительной линией лёг мост. На мосту –  фигурка. Одетая, судя по штрихам, в джинсы и чёрную майку.
Тёмно-рыжие волосы. Смотрит вдаль.
- Узнаёшь?
- Моё любимое место в Хельсинки.
- Свеаборг? Эта крепость? Я знал.
- Суоменлинна по-фински. Кто она?
- Ты. Когда я писал картину, я думал о тебе и - он таинственно понизил голос – о твоих джинсах!..
- Ага.
- Картина написана четыре года назад. Ты тогда о Свеаборге и не думала. Просто случайность.
Я читаю надпись в углу картины. Стокгольмская акварель.
- Почему Стокгольмская? Это финская крепость.
- Не знаю.… Наверное, цвета..?
- Нам пора.
- Хорошо.

В отеле я ещё успеваю принять ванну.
Лежу, отогреваясь в почти горячей воде, смотрю вверх. Поперёк перекладины для душевой шторки небрежно брошено полотенце. Одна из его складок, изогнувшись знаком вопроса, приглашает в белый махровый туннель. В конце которого очень темно.
Я тяну полотенце за угол. Оно мягко падает в воду. Знак вопроса исчезает.
Через полчаса приходит Айно. С пакетом подарков от бабушки. Румяная, довольная и великолепная в новом клетчатом берете. Спрашивает меня, как прошёл день.
- Отлично, - говорю я, - просто отлично.

К отплытию мы успели. Хотя пришлось взять такси и понукать водителя на трех языках. Айно неплохо знает шведский. Особенно табуированную лексику.
Сумерки уже спустились на город, окна сияли мягким, жёлтым светом, снег присыпал улицы сверкающим, праздничным конфетти. Мы торопились. Водитель нервничал. Он говорил только по-шведски.
- Почему он тебе не позвонил? – недоумённо спрашивает Айно, стоя в очереди на корабль.
- Наверное, я не в его вкусе.
- Ну, конечно.… Не понимаю.
- Да ладно. Рождество. Давай думать о хорошем.
Попав в каюту, Айно падает на кровать и просит пару часов сна. Обещает после создать мне настоящее рождественское настроение. На ужин рано. Я выжидаю какое-то время и иду на восьмую палубу.
Там – холодно и ветрено. Палубу забросало крупными хлопьями снега. Пара пожилых китайцев прогуливается вдоль перил и, судя по тону,  щебечет о чём-то позитивном. Подниматься по лестнице выше довольно рискованно. Но меня тянет наверх.
Горизонт уже почти скрылся в мягкой, серо-сиреневой мгле. Бурлящая внизу вода, выглядит зеленоватой в свете огней. Покачиваются на волнах белые, хрупкие куски льда.
Фотоаппарат обречённо пищит, показывая нулевой уровень заряда батарей.
Китайские туристы, обнявшись, замирают у ограждения.
Какое-то время я слышу только тишину.
А потом понимаю,
почему изображение русской девушки на финском мосту, написанное теперь уже шведским художником, называется стокгольмской акварелью.
Достаю мобильник, и, улыбнувшись хихикающей внизу парочке, заношу последний набранный номер в телефонную книгу.



*krapula - похмелье (финск.)
**фото = та самая чайка)

Начало тут
http://www.stihi.ru/2010/12/27/3496