Про медведя

Про медведя

Вот вы , наверное, думаете, что медведь, это такой коричневый толстый зверь с круглыми ушами? Я тоже так думала… Ну, то есть, когда мне бабушка книжки читала и потом, когда я с ней вместе, тоже… Вместе я читала так: бабушка сидит передо мной и держит на коленях книжку, а там картинки чудесные… про медведя… и буковки. Книжка лежит вверх кармашками, нет… тормашками… Но у нее не то что тормашков каких-то, а кармашков обыкновенных и то нет. А это так взрослые говорят. Когда взрослые говорят, а все не так, это можно, а когда дети – это смешно…
     Я у бабушки про эти тормашки спрашивала и у мамы - очень даже, но они скрывают опять.
     Ну вот, когда книжка с этими тормашками, то бабушке она, словно без них, а ко мне она лежит обратно. И буквы все на голове ходят. Я тогда этого не знала и стала их читать прямо так. И они ничего… Сначала путались, а потом сдались. Я их и прочитала: и про медведя( он как раз на картинке был, тоже с тормашками, но я их не нашла), и про Машу… А когда он Машу хватал, я зажмурилась, но одним глазом подсматривала, потому что страшно и интересно. Машу медведь не съел, он и так толстый был. Но голодный… И на Машу я рассердилась: медведь пирожков кушать хотел, а она пожадничала: «Неси,- говорит. – бабушке и дедушке!»
    А тут меня позвали – спать пора, завтра за грибами пойдем. Мне корзиночку подарили, как у взрослых, плетеную. Я с ней пойду, как Маша.
    Вот и утро. По утрам уже холодно, вылезать из кроватки не хочется, пока не протопили. Но сегодня топить не будут – в лес идем. Вот я уже одета , и корзиночка моя со мною.
    Если выйти на нашу Северную улицу и дойти до пекарни( через два дома от моего), а потом за пекарню завернуть, то тут огороды сразу начнутся, а через два огорода – лес. Но лес этот еще не настоящий, настоящий лес – тайга- за кирпичным оврагом, туда взрослые по грибы ходят, а маленьких не берут. Пока я иду вдоль стены пекарни , мне кричат громко, чтобы я подождала, а то медведь унесет. А тихо, но я слышу, говорят меж собой, о том ,что Хозяин появился сердитый. У Дегтяревой бабки телку задрал в ближнем лесу. А грибники шли, так в сирени, что в десяти шагах от пекарни, на огороде первого грибника Миша заломал. «Как это заломал?»-думаю я, но осторожности мне это не прибавляет. Мишу я знаю, это толстый добрый зверь с картинки, и так весело они с Машей гонялись… А все-таки какая-то тревога поселяется в детском сердце. Чего это он – Хозяин, и ломал… и драл…?
     Грибы в моей корзиночке поселяются разные: и липкие, с губчатой зеленоватой снизу шапкой, и чудесные красно-лососевые с белыми пуговками крема на голове, и темные на березовой ножке… А как они пахнут! Прелой листвой остро и празднично… Самые красивые, правда, приходится выкинуть. Они - Муховоры… Я кладу их под молоденькую елочку и машу им руками, вот придет весна, они может и исправятся.
     Медведя в лесу мы не видели ,и странные взрослые разговоры о Хозяине отложены моим сознанием « на потом».
     Приходит вьюжная зима, как  всегда – исподтишка и прочно. Тянутся длинные вечера. Иногда приходится оставаться одной «ненадолго». Ноет мое сердечко, пока я высматриваю маму в  холодных сумерках кухонного окна. Заволакивают стекло Морозкины узоры, разглядывать их – тревожная радость, чудится  - моргнешь и оживут они: побегут по белым пушистым горам длинноногие олени, зайка заскачет под поваленной сосной, чудо-корабль, заскрипев снастями, помчится по ледовому морю…
     Зима приносит от медведя свежую новость: на пекарне стряпка Глафира, поджидая прихода мужа, лепила на доске пирожки, полный лист их уже стоял за ее спиной. Постучали в морозное окно. Стряпка силилась разглядеть сквозь лед на темной улице мужа. Отогрела дыханием пятачок на окне и с диким визгом полетела на лист с пирожками: сквозь тонкое стекло с таким же любопытством глядел на нее с улицы медведь. В страхе за мужа, металась она по пекарне еще минут сорок, и открыла ему только тогда, когда ,кроме стука, он назвал ее еще и по имени… Мужики с ружьями рыскали по селу, но Мишку не нашли, и смеялись бы все над Глафирой, да под окошком нагло глядели на них Мишкины топтушки.
     Странным мне был во взрослых рассказах этот страх перед милым медведем. Отчего? Вспоминались Розочка с Беляночкой обнимающие медведя перед очагом…
     И вот она – пряная весна. Первыми чуяли ее приход ноздри. Дразнящим, кружащим голову запахом начинало тянуть от деревьев, от тяжких сугробов, от , ставшего вздруг пронзительно высоким ,неба. Вот поползли, разъезжаясь, как мокрая бумага ледяные, осевшие глыбы. Выглянула из под них надоедливая веселая грязь, и раздвигая мокрые снежные бока, неся-крутя мусор, защебетали ручьи – извечные враги чистых сапожек и сухих ног…
     -Ой, иди-иди-иди скорей!- заголосила соседская Ленка, прыгая через лужи в одних тапочках,- Там папка с мужиками медведЯ приволок! Страшнущий – ужас!
     Согласившись мысленно с Ленкой в том, что отец ее, Степан Сидорыч, «ужас страшнущий»( мне всегда попадался он пьяным вусмерть, горланящим какие-то дикие песни на незнакомом мычащем языке), я поспешила за ней. Кому же не охота увидеть настоящего Мишку? И вот мы в ее дворе, у железного ржавого сараюшки размером чуть более телефонной будки. Вокруг будки толпится человек двадцать людей, все кричат, мальчишки суют палки в зарешеченное окошечко…  А там… а там в окошечке черно-бурая, темная башка скалит на мальчишек желтые страшные зубы и с присвистом дышит. Постоянно волнующаяся кучка людей прижимает меня к самому окошечку, и я задыхаюсь от зловонного горячего дыхания: прямо в глаза мне смотрит большой, темно-лиловый , вылезший из орбиты, глаз. И я, борясь с отвращемием и подступающей тошнотой, вижу вдруг в этом глазу ужас , отчаяние и…мольбу… В этот-то глаз целят мальчишки палками и камнями, я зажмуриваюсь – так страшно мне, что попадут. И вдруг случается дикое, непонятное, в чем сама я не чую себя: я бросаюсь к петлям ,заткнутым вместо замка обрезком арматуры ,и рву этот кусок железа на себя. При этом я страшно кричу… Меня тащат, отдирают от двери, что-то выкрикивают… Больше я ничего не помню.
      Видимо я болела, дома мне ничего не говорили о случившемся – то ли не знали, то ли берегли. Но долго еще ночью просыпалась я оттого, что в окно моей комнатки лезет страшный черный зверь с молящим взглядом выпученных темно-лиловых глаз…