Поцелуй Персефоны. Глава 23. Монстры подземелья

Глава 23. Монстры подземелья

«Выползая из всех щелей и закоулков своего мира, твари вовлекали его в бесконечную гонку, проявляясь то тут, то там, разыгрывая бесконечную шахматную партию, в которой они всегда опережали его на несколько ходов».
«Последний вампир», Уитли Стрибер

Пока металлургический магнат Семён Семёнович Корявый, прячась за тонированными стеклами от общественности и тоскующей в особняке жены, пежил Галину, даже не доставив её для этого на кипрский пляж, я писал про загадочную секту пристрастившихся к компьютерным играм пенсионеров, которые верили, что они совершают путешествия во времени. Они умерли, уйдя в эту игру так же увлеченно, как металлург — обладатель контрольного пакета акций — в раскаленную лаву страстей, закипающих вокруг работницы по связям с прессой. Так и осталось неясным — то ли пенсионеры были отравлены их гуру каким-то быстро распадающимся ядом (экспертиза ничего такого не обнаружила ни в крови, ни в желудках), то ли и в самом деле им удалось преодолеть временные барьеры и перейти из своих одряхлевших оболочек в юные тела ровесников своих внуков и внучек. Их гуру была ясноглазая, словно сошедшая с портретов Шилова, старушка-пенсионерка, вязавшая вечерами носки для своего внучка, читавшая Мегрэ, генерала Петрова,чтившая Грабового и «Агни Йогу», ходившая к гор - и обладминистрации на митинги протестов, осуждающих монетизацию льгот. Рачительная бабушка  поощряла внука  дружить с девочкой из соседнего подъезда. И небескорыстно. В эту самую девочку труженица прежних пятилеток и намеревалась переселиться после смерти.

Однажды в редакцию газеты, где кроме обязаловки отчётов с пресс-конференций и натуралистических зарисовок о бомжах, проститутках и побирушках я, как истинный многостаночник, вёл вместе с Серёгой Тавровым криминальную хронику и рубрику «Третий глаз», пришёл невзрачного вида дядя и выложил из кармана на стол, рядом с полустёртой компьютерной клавиатурой, завёрнутую в носовой платок синицу. Он долго объяснял, что между подбитой из рогатки птахой и ДТП, в котором погибла его дочь, существует прямая связь. Глядя на эту синицу, я ощутил, как холодок пробегает по моей спине. Не знаю как насчёт связи убитой синички с гибелью дочери читателя, а вот с Галиной Синицыной, как показалось мне тогда, связь была прямая и непосредственная. Вот так мы и жили. Дети гибли под колёсами (снимок распластанного на асфальте тельца облетел все газеты), а неизвестная пенсионерка (я грешным делом подозревал, что это таинственная тёща Серёги Таврова) рвалась реинкарнировать вместе со своими дряхлеющими ровесниками в резвящихся на детских площадках детишек. Для свершения сатанинского обряда в качестве исходного толчка цепной реакции реинкарнации обязательно нужна была жертва. И бывший гаишник (подлечив в психушке, убитого горем отца тихонько комиссовали) утверждал, что были свидетели, которые видели: делавшие вид, что стоят возле почты в очереди за пенсией, пять старух вытолкнули девочку под колёса не успевшей затормозить машины.

Типографский блюминг изрыгал романы о монстрах уже не из номера в номер «Городских слухов», а в виде брикетированной в покетбуки готовой продукции. Как только милицейские наряды собрали все босоножки и колготки, разбросанные нами с Серёгой по лесопосадкам, милицейский генерал Садыков что-то поумолк. Общественность попритихла. Ластоногая читательская рептилия погрузилась в спячку под своим панцирем из стёганых ватных одеял. И Анчоусов предпринял новые попытки поднятия стремительно заваливающегося вниз тиража. Газетный цепень выползал из вспученного свиного живота провинциальных СМИ, чтобы с фекальными выбросами воспроизводить себе подобных, но публику уже выворачивало.  Читательский океан ломился в телефонные трубки. Он спрашивал про «минет» и «пару палок», воспроизводя лексику очередного опуса, по которому Шура, Анчоусов и Дунькин прошлись для оживляжа красным фломастером, а хуже того — вопрошал: а есть ли противоядие от укусов поселившихся в туннелях под городом ужасных вампирических существ неизвестного науке биологического происхождения? Всё, что было напечатано в газете, читательская плазма воспринимала, как документальный репортаж с продолжением, и не могла понять — почему репортажу отдано так много места и отчего не принимает мер мэр и не размыкает губ онемевший губернатор, или их тоже уже затащили в ветвящиеся от основного ствола метрополитена ходы и высосали?

Плазма читателей «Городских слухов» грозила отхлынуть от киосков — и Анчоусов дал-таки команду остановить печатание шедевра с обещанием последующего его выхода в издательстве Ненасытина. Метящий в мастера бестселлера Шура бесился и вычислял недоброжелателей.

Милиция бдела. И тогда мы с Серёгой задумали учинить новую мистификацию…
Для того и притормаживал я у иконной лавки, копался в скучноватых наставлениях отцов церкви, ворошил американскую фантастику и руководства по прогнозированию и выправлению кармы, что здесь всегда толклись контактёры, эзотерики, провидцы, мыслящие вполне в духе Даниила Андреева и славного тибетского монашества. Не потому ли всё происшедшее далее напоминало что-то мистерийно-мистическое чуть ли не в абсолюте? Всё это случилось уже после того, как на летучке был отмечен мой очерк о компьютерных путешественниках во времени, в котором я, конечно, умолчал о злодейских манипуляциях Осинина и Лунёвой, надеясь, что рано или поздно они как-нибудь сами засыплются. После того, как я допер, что они одновременно существуют в нескольких временных коридорах, в одном из которых им выпала судьба штурмующих Гималаи белокурых бестий, я затаился, как свято хранящие космические скрижали махатмы в пещерах.
 
Редакцию одолели звонками и завалили письмами. Оказалось, что чуть ли не на каждом перекрёстке города сбило машиной по девочке или мальчику, и всюду при этом присутствовали желающие омоложения старики и старушки. Анчоусов, несмотря на насупленные брови Шуры, пожал мне руку и вручил конверт с повышенным гонораром. Но всё это было всего лишь очередным соединением стёклышек в калейдоскопе, которые составлялись в узор лишь потому, что все мы действительно представляли собою что-то вроде осколков в снабжённой зеркалами детской игрушке-трубке. Мне до сих пор кажется, что главными действующими лицами во всём случившемся далее были цветочница, читающая очередной детектив (возможно, это был уже упакованный в покетбук, написанный без моего соучастия плод коллективного творчества не на шутку расписавшихся Туркина, Анчоусова и Дунькина, иначе зачем бы им запираться вечерами в кабинете главного), гитарист, наигрывающий блюз на уже подключенной электрогитаре, и их подросшее дитятко, забавляющееся откопанной в затянутой паутиной кладовке картонной трубой с зеркалами и разноцветными стёклышками внутри. Найти такое ретро в эру караоке и компьютерных игр так же непросто, как поднять со дна морского подзорную трубу затонувшего пиратского судна. Но…

«Искони бе слово». А потом ещё слово. А потом слова начинают соединяться, перетекать одно в другое, материализоваться. Слившись воедино, несколько сюжетов проступили на страницах читаемого цветочницей Светой покетбука — и все мы попали под власть производимых её шевелящимися губами магических заклинаний.
Во второй раз рука опустилась на моё плечо как раз у лотка с эзотерической литературой; до книжного развала с детективами (их я хотел оставить на десерт) я так и не добрался. Но всё, что произошло дальше, создало полную иллюзию, будто я попал по ту сторону обложки с трупом у колеса джипа, киллером, припавшим к прикладу и оптическому прицелу винтовки и обольстительно улыбающейся блондинкой с выпирающими из топика силиконовыми титьками. Книжку с этой картинкой я уже не раз разламывал в разных местах — дрянь была несусветная, но обилие глаголов «стрелять», «бить», «убегать» завораживало. И вот… Кал еси, гной еси, как выражался неистовый протопоп.
Обернувшись на столь недружелюбные похлопывания по плечу, я обнаружил, что рука-пылевыбивалка, спутавшая меня со столетним, пропитавшимся пылью ковром, принадлежит существу из племени камуфляжников, преграждающих проход опоздавшим на пресс-конференции или оттесняющих гладиаторскими щитами разбушевавшихся оппозиционеров. В других временах эта публика камуфлировалась под легионеров, затаптывающих в пыль манускрипты, когда морщинистый бородатый хрыч в драной хламиде, пристроившись на камушке, пытался записать последние слова мага, брошенного в яму со львами.
— Пройдёмте! — вежливо улыбаясь, предложил блюститель порядка.
Рука моя потянулась за удостоверением представителя второй древнейшей, но, подумав о том, что репортаж сам плывет в руки, я решил сыграть в игру «журналист меняет профессию». Перевоплощаться в бомжа, продавца газет, сборщика стеклотары мне уже доводилось. Почему бы теперь не посмотреть, как менты обслуживают инаковерующих, тяготеющих к сектантству и оккультизму? Подобно римским голоногим обладателям шлемов с петушиными гребешками, по городу рыскали милиционеры, ищущие сатанистов. Всё-таки девочка — в колодце. Мальчики, начитавшиеся Алистера Кроули. Бабушки, воплощающиеся в девочек. Трупы с вырезанными гениталиями — по лесопосадкам. Производимые в окрестностях церкви «заказняки». Не говоря уж об умыкнутом «Корабле на мели» Айвазовского и утекающих через таможню бивнях родины. Я знал, что меня сейчас как пить дать прокрутят через компьютерный банк данных, чтобы установить, не причастен ли я к хаббардизму, не вхожу ли в число распространителей порнографических картинок Детей Бога? Ну а почему бы, допустим, не посмотреть, как милиция идентифицирует лиц, напоминающих чеченских террористов? А я как раз обладал теми чертами лица, которое благодаря бороде и специфичной внешности принимали то за фэйс чечена-вахабита, то за лик православного священника, то за обличие опростившегося до детскости отпрыска некогда бежавших в Сибирь хлыстов.
— Здесь недалеко! — подпихивал меня резиновой дубинкой в спину.
Милиционер. Миновав контроль и зайдя в комнату дежурного, где, безучастно глядя через стекло, сидел молоденький сержант, мы вошли в боковую комнату. Милиционер плотно прикрыл за собой двери. К стене скотчем были приклеены несколько фотопортретов удивительно похожих на меня бородачей.
— Может быть, документы предъявить? — спросил я. — Или будете обыскивать на предмет наличия взрывчатки?
Я почему-то подумал о том, что, может быть, милиционер принял меня за последнего из Аум-Сенрике?
— Нет! — показал белый ряд зубов вежливый мент, на плечах кителя которого ангельскими крылышками топорщились майорские погоны, и отворил ещё одну дверку. За ней открылась ведущая вниз лестница.
— Прошу! — произнес майор, звякнув наручниками.
Накаты адреналиновой эйфории делали развитие событий интересными. Еретика вели в инквизиторский каземат. Это, пожалуй, было покруче «электрического стула» у Дунькина! Только не надо спешить с трюком — удостоверение наголо! Тем более что теперь, когда я полностью в его власти, не совсем понятно — как он отреагирует на моё движение руки за пазуху, да и не подействует ли на него пурпурная картонка с золочёными буковками, как красная тряпка на Вола, мгновенно превращающегося в разъярённого быка?

Ступени убегали вниз, теряясь в полумраке. Лампочки на стенах, ниши, где видны были заплесневелые трубы городских коммуникаций — всё это тянулось довольно долго, пока мы не достигли горизонтального коридора. Я был наслышан о том, что переходы под Домом офицеров переоборудованы из бункера, куда в случае чего вместе с генералитетом СибВО должны были прятаться обкомовские работники, но я и подозревать не мог, что здесь столько ходов! (Говорили так же, что норы под городом нарыты со времен Гражданской войны и строительства оперного театра.) Предположим, вот в этот боковой туннель, куда уходят рельсы, должен был прятаться вагон с первым секретарём обкома, его домочадцами, кошкой и собакой. (Вполне возможно, до того здесь рассчитывали спрятаться Колчак или барон фон Унгерн.) Ну кого они ещё могли с собой прихватить в свой бункер? Любимую секретаршу? Личного повара? Заведующего идеологическим отделом? Председателя облисполкома? Номенклатурную челядь? Лошадей? Допустим, вот эта нора была предназначена для окружного командного состава. И где-то в её конце всё ещё существует помещение с картой мира, пультом, экранами радаров. (А прежде здесь располагались подземные конюшни.) Всё это опечатано, засекречено. И в любой момент, открыв тяжёлые бронированные двери, можно усесться за пульт и дать прикурить той самой Линзе-плазмоиду на околоземной орбите, чтоб не морочила людям головы. Кто знает, может быть, в каждом канализационном колодце, под каждой говнопередающей трубой запрятано по межконтинентальной ракете, и их не отыщет никакая ооновская комиссия. Нажатие на кнопку — осколки чугунных труб, фекальные брызги — и столица Сибири выплёвывает из своих недр ядерную начинку в том самом месте, откуда веком раньше планировался выход несокрушимой конницы.
Размышляя обо всём этом, я двигался по лабиринту, направляемый подталкиваниями в спину резиновой дубины.
Кроме того, из-за посещавших меня в последнее время мучительных раздвоений сознания, я был не вполне уверен, что в это же самое время я не находился в бетонно-стеклянной забегаловке «Лепестков», где мы, случалось, встречались с одноглазым Кешей-гармонистом, одноногим Витей-гитаристом и двуногим коллегой калеки Геной. Случалось, здесь бывал толкинист и губной гармошечник Тимофей по кличке Апостол. На него и его подружку Олю я наткнулся в переходе на станции метро «Октябрьская». Он дубасил по струнам и сопел на приделанной к специальной железке «губнушке» «Дом восходящего солнца». Потом вдруг выплюнул губную гармошку и запел:
Меч на боку, забрало и плащ —
что на веку нам суждено?
Что ж, атакуй! Змей, как плющ,
сжимает кольцами, давит и плющит,
в недрах пещеры темно.

Я останавливался и слушал балладу о том, как храбрый рыцарь кинулся в бой с непобедимым драконом. Понятно, ни плаща, ни лат, ни красного тамплиерского креста поверх белоснежной развивающейся хламиды на Тимофее не было, но зато наличествовали голубые глаза, русые патлы до плеч и панковая подружка Оля с кепкой для сбора монет. Так вот мы и познакомились с Тимохой.


© Copyright: Юрий Горбачев 2, 2010