***

ПУШКИН  В  ПОДРОБНОСТЯХ  (курьезы )
1.Вместо  строчек  только  точки…
Пушкин  всегда  интересен.  Казалось  бы,  набившая  оскомину  фраза,  но  находящая  подтверждение  даже  в  небрежно  брошенных  на  бумагу  строках.  Впрочем,   в  строках  эротических. Во  втором  томе  третьего  десятитомного  академического  издания  поэта  (1963г.)  на  стр.322  читаем:
Как  широко,
Как  глубоко! 
Нет,  Бога  ради,
По  поводу  этого  отрывка  в  соответствующих  примечаниях   рекомендуется   получить  сведения
непосредственно  у  Пушкина  в  его  письмах  к  А.  Н.  Вульфу  от  августа  и  октября  1825г. В  первом  из  них читаем: « Кланяйся  Языкову.  Я  написал  на днях  подражание  элегии  его  «Подите   прочь».  Такими  словами  начинается  эротическая  элегия  Языкова  «Хлоя».   Видимо  Вульф  чрезвычайно  заинтересовался  творческими  на  сей  счет  планами  поэта,  потому  что   в  октябрьском  письме  к  тому  же  адресату  Пушкин  сообщает: « Желал  бы  и  очень  исполнить  желание  ваше  касательно  подражания   Языкову,  но  не  нахожу  его  под  рукой.  Вот  его  начало: 
Как  широко,
Как  глубоко!»   
И  в  свою  очередь  интересуется: « не  написал  ли  Языков  что-нибудь  в  том  же роде  или  в  другом?» Перешлите  нам   –  мы  будем  очень  благодарны». 
  Тогда  я  решился  домыслить   ненаписанное  продолжение,  прекрасно  осознавая,  что  без  подобных  попыток  не  обошлось  в  прошлом  и  нет никаких  доказательств,  что они  не осуществляются  в  настоящем.  Но  именно  отсутствие  доказательств  и  придало  мне смелости.
И  во  что  получилось:
Как  широко, 
Как  глубоко, 
Нет,  Бога  ради,
Не  тревожьтесь 
Уж  если и  пойду 
На  дно,  чтоб  там 
Остаться  как  заложник.
Посягнул  я  и  еще  на одно,  как считается  малоизвестное  широкой  публике,  стихотворение   поэта,  опубликованное   в  том  же,  втором,  томе.  Называется  оно  «Увы,  напрасно  деве  гордой»    и,  как утверждают  пушкинисты,   со слов  А.П.Керн,  было  посвящено  Анне  Вульф,  сестре  вышеупомянутого  Вульфа,  поскольку  писались  для  ее  альбома.  При  этом   два  последних стиха ,  выделенных  мной отступом,  «поэт  означил  точками,»  но  в  устной  передаче Керн  они  будто бы  долго  сохранялись. Но  поскольку  до  меня  не  дошли,  я  восполнил  пробел  собственными  силами.
Итак:   
Увы,  напрасно  деве  гордой 
Я  предлагал  свою  любовь! 
Ни  наша  жизнь,  ни  наша  кровь 
Ее  души  не  тронет  твердой. 
Слезами  только  буду  сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет

При  мысли, что  другим  позволит 
Взять  то, что  я  не  получил.
ПЕРЕВОДЯ  ПУШКИНА…  НА  РУССКИЙ 
Это  вовсе  не  курьез,  поскольку  в  молодости  Александр  Сергеевич  писал и на  французском,  недаром  он  еще  в  Лицее  получил  прозвище  «француз».  В  академическом  собрании   его  сочинений  (том торой,  стр.  97, 98)  я  обратил  внимание   на  два  небольших  «французских»  стихотворения  переведенных  подстрочником.  Стихи  легкие,  иронические  к  тому же  эротические,  что,  каюсь,  и   побудило  меня  к  сотворчеству  с  великим  поэтом.  Александр  Сергеевич  от  такого  сотрудничества   ничего  не теряет,   во  всяком  случае,  я  на  это  очень  надеюсь. 
Итак,  два  стихотворения  без  названия. Беря  на  себя  роль  переводчика,  я  учел,  что  многие из них,  вследствие  незнания  языка,  довольствуются  именно  подстрочником,  стараясь,  если  верить  им на слово,  сохранить  дух  и   не «обидеть»  букву  оригинала. 
Подстрочник  первый 
Любовнику  Аглая  без  сопротивления  уступила,–  но  он,  бледны и  бессильный,  выбился  из  сил,  наконец, в  изнеможении,  совсем  запыхавшись,  удовлетворился…  поклоном.
Ему  Аглая  высокомерным  тоном:  « Скажите,  милостивый   государь,  почему  мой  вид  вас  леденит?  Не  объясните  ли  причину?  Отвращение?» – « Боже  мой,  не  то».  –   « Излишек  любви?»  –  « Нет,   излишек  уважения».             
ПЕРЕВОД   
Когда  поклоннику  Аглая 
Проникнуть  к телу  разрешила, 
Он  бледный,  жалкий  и  бессильный 
Поклоном  удовлетворился. 

Его  Аглая  вопрошает: 
« За  что  пренебрегаешь  мною?
Я  леденю  иль  отвращаю 
Своею  жаркою  любовью?»

« О,  Боже  мой! –  вскричал    несчастный, –
Предположение  такое  меня  не  то,
Чтобы  смущает,  но  может  и  лишить  покоя.
Вы  не  причем,  а  то,  что слаб  я, 
Отнюдь  не  вы  тому  виною…»

« Любви   излишек?» –  удивилась.
 «  Нет,  уважение  большое»! 

ПОДСТРОЧНИК  ВТОРОЙ 
У  меня  была  порядочная  любовница, 
Я  ей  служил,  как  ей  подобает. 
Но  головы  ей  не  кружил, 
Я  никогда  не  метил  так  высоко. 

ПЕРЕВОД 
Доверяю  я  Мари,  ей  служу, 
Как  подобает. 
Но  чтоб  голову вскружить, 
Даже   и  не  помышляю.
 
Холодность  спасает  нас 
От  поступков  безрассудных, 
А  положенное  мне  получу,
Как в кассе  ссудной.               
 
НЕ  МОЖЕТ  БЫТЬ,  ПОТОМУ  ЧТО…
Никогда  бы  не  поверил  в  подобное,  если  бы не  сам  тому  свидетель.  К  сожалению,  книга  Евг.  Книпович,   известного  литературоведа  и критика,  ныне  покойной,  попала  ко  мне с большим  опозданием   ( Об  Александре  Блоке, М.1987). 
Рассказывая,  среди  всего  прочего,  о  творчестве  поэта,  Книпович  совершенно  справедливо  пишет,   о все  возрастающем  с годами интереса  Блока  к  Пушкину  и  что  «пушкинское»
все  отчетливее  проступало  в  его  стихах.  Ничего  удивительного в этом нет,  если,  по  Книпович,
Блок   внимательно,  с  карандашом  (синим!)  в  руках  изучал  литературу  о  нем   и  несогласие  с пишущими   выражал  весьма эмоционально,  как  это  случилось,  например, с о  статьей  Владимира Соловьева  « Судьба  Пушкина».  Блок  даже  размышлял  об  однотомнике Пушкина, 
куда  бы  входило  все,  без  чего  Пушкин  немыслим,  но,   великий  поэт  оказался  чрезвычайно  «компактен» и  « каждое  исключенное  стихотворение  вызывало ощущение  пореза  на  живом  теле». 
Но  тут  произошло  то,  что  произошло,  А  чтобы  понять  и  осмыслить  случившееся    заменяю  пересказ  прямым  текстом  мемуаристки.  Вот  что  она  пишет: «В  дни  мыслей  о  Пушкине   в  конце  20-х годов  к  Блоку  часто  приходил  матрос,  поэт-самоучка.  Блок  очень  увлекался  его  стихам.  В  их  звуке  ему  слышалось  то  же  бессмысленное,  непонятное  обаяние,  что  и  в пушкинских  эпиграммах.  Вот  эти  стихи: 
У  Клариссы  денег  мало, 
Ты  богат  –   иди  к  венцу. 
И  богатство  ей  пристало,
И  рога  тебе  к  лицу.
Как  оказалось,  ничего  удивительного  в том,  что чуткое  ухо   Блока  уловило  в  четверостишии  нечто  пушкинское,  ибо  оно и в  самом  деле  принадлежит   Пушкину,  в  чем  не  трудно  убедиться,  открыв  второй  том, уже  не  раз  упомянутого  десятитомника,  на  странице  135.  Единственная  разница  в  пунктуации,  но  сути  она  не  меняет.
Что  же  на  самом  деле   произошло?   Вопрос,  который  не  задашь  мемуаристке,  да  и редакторам  и  рецензентам  тоже.  Вот  и  верь  после  этого  календарям   и… воспоминательницам.
Борис  Иоселевич