Гордониада

*   *   *

Моим читателям.
Эта небольшая поэма представляет собой биографически достоверное
повествование о некоторых сторонах жизни Я.И.Гордона, филолога
и литератора, жившего в Душанбе.
Я знал его достаточно хорошо и в своё время не удержался от соблазна
написать поэму на материале его деяний.
Сейчас я выставляю поэмy нa всеобщеe прочтениe, хотя и понимаю,
сколь недоуменной будет ваша реакция на эти стихи.
Так, может быть, и читать не стоит?
С уважением,
                Марк Шехтман.
_____________________________________________________
*сноски и краткие комментарии даны после основного текста.

 
               
                I.

Гордон был самых честных правил
В той степени, в которой мог...
Ах, что за память он оставил –
Провинциальный педагог!
Писать о нём возможно ль в прозе?
Стих сам собой слетает с губ!
Гордон был тихо одиозен,
Был толст и жаден, но не глуп.
Итак, деяния Гордона…

Приятный в профиль и анфас,
Явившийся во время оно,
Гордон обезоружил нас
И дамских ручек целованьем,
И лика томною игрой,
И непомерным обаяньем,
И «Благородной Бухарой»(1) –
Романом чопорным и вздорным,
Исправно нагонявшим сон,
Таким же пухлым и просторным,
Как пуховик на пять персон…
Был, вроде, бай одет в чапа́н там(2),
Читал стихи герой труда –
Да в том ли суть?
                Иным талантом
Сверкала новая звезда:
Талантом в нужные моменты
Трудиться гибкостью спины,
Чтоб вовремя пожать проценты
Из государственной казны,
Стать частью избранного круга,
Хоть непонятно, почему;
И Ася, верная супруга,
Была во всём под стать ему.

Но быстро к прозе охладел он,
И вот уже на радость масс
Явил Гордон легко и смело
Драматургический экстаз!
В те дни он мыслится мне в тоге,
С кифарою(3) и босиком,
Как древний э́ллин!
                И в итоге
Попёрли пьесы косяком.               
Творил он, видимо, в три смены,
Испытывая зуд в руке,
А дойная корова сцены
Паслась совсем невдалеке.
С настойчивостью патефона
Крутил Гордон свою педаль.
Жемчужиной меж пьес Гордона
Стал памятный нам «Трансвааль»(4).
В нём автор, дерзок и неистов,
Поведал ужасы судьбы,
Где сверху сплошь капиталисты,
А снизу чёрные рабы.
«Никто не даст нам избавленья!», –
Бунтарь на пальме  голосил.
Своим друзьям на дни рожденья
Гордон билеты приносил.
И вот явился день премьеры:
Колоннами, под плеск знамен,
Сошлись солдаты, пионеры
И все, кого зазвал Гордон.
Без паники, но очень шустро,
Те рядышком, а эти врозь –
Расселись мы. Погасли люстры,
И тут такое началось!
Стреляли. Плакали. Крушили.
Впадали в буйство и в печаль,
И вскоре зрители решили,
Что не поедут в Трансвааль.
А действо шло!
                ...Средь пальм и пиний,
Родному цвету вопреки,
Артисты были в гуталине,
Как чищеные сапоги, –
Зато на Африку похоже…
Когда ж приблизился финал,
Во глубине парадной ложи
Сам автор скромно воссиял.
А мы, наивные до боли,
Гадали, в чём его секрет?!
Весь худсовет рехнулся, что ли,
Решив поставить этот бред?
И во всеобщей этой смуте
Твердил вернейший из друзей,
Что сам Гордон – бушмен по сути
И лишь по паспорту еврей,
И что ужасно африканский
И  нрав его, и тип лица!
Потом Гордон поил шампанским
Всех досидевших до конца…


                II.

Так кончилась драматургия…
Бухгалтером вознаграждён,
Отныне помыслы благие
К  науке обратил Гордон.
И вот, зарывшись в прах бумажный
Давным-давно минувших лет,
Иным он стал теперь:
                вальяжный
Бальзако-и-шекспировед,
Вед Лапина, и Матэ Залка,
И прочих беззащитных душ,
Которых нам, по правде, жалко;
Но преуспел учёный муж,
Сире́чь Гордон, в делах витии,
Создателя высоких строк,
Наследья коего в России
Досель никто понять не мог(5).
Трудясь прилюдно и келейно,
Гордон в открытьях преуспел:
Кто, что и где сказал о Гейне,
С кем Гейне спал, и пил, и ел,
И чем страдал в какое лето,
И как излечивал недуг,
И что усильями поэта
Гордон его внебрачный внук…

Так было!
                Степенью, как нимбом,
Теперь увенчанный герой
Взлетел к научному Олимпу,
В объятья Истины самой!
И на предвечном этом ложе,
Усердьем время торопя,
Он аспиранткам помоложе
Готов отдать всего себя,
Как Зевс, дождём на них излиться!
(но исключительно на «вы»,
и чтоб успеть восстановиться
к приезду Аси из Москвы,
Конфуза дабы не случилось…)

Гордон, над миром воспарив,
Напрягся – и сдались на милость
«Ирфо́н», «Дони́ш» и «Маори́ф»(6).
Не может сердце жить в покое!
Хвала тебе, душевный жар,
И вам хвала, перо борзое,
Тираж, листаж и гонорар!
Походкой чудо-великана
(и даром, что на вид тяжёл!)
Гордон перешагнул соцстраны
И до Японии дошёл.
И отдав дань его отваге,
Япония склонилась ниц:
Тираж(7) был в шёлковой бумаге,
Количеством в пять единиц.
Крутились бешено колёса
Судьбы, везущей прямо в рай!
В те дни Гордон глядел раскосо
И нервно вскрикивал:
                – Банзай!
И в сказочном успехе этом
Наш залкавед и гейнеспец
Вдруг ощутил себя – поэтом!
И тут нам всем пришёл конец…


                III.

Гордон возжаждал новой славы
И, как всегда, не подкачал.
Он уходил под сень дубравы
И там на «Эрике» стучал.
С терпеньем каменным в союзе
Он добивался своего
И приставал к несчастной музе,
Возненавидевшей его.
Бывало, днём отыщет тему,
Почешет в гладкой голове,
А вечерком черкнёт поэму,
А то, случается, и две!

Терпенье ль наше виновато
В том, что Гордон набрался сил?
Уже размножил он стишата
И по редакциям носил,
Уже их напечатал где-то
И, в Вечность бросив якоря,
Ронял устало – Мы, поэты... –
О Пастернаке говоря.
Уже в начальственные двери
Входил он, весть распространив
Про то, как злобствуют сальери,
Но он, Гордон, назло им жив!
Он рва́лся в план! Он бился стойко!
Он знал врагов наперечёт!
Когда же, вместе с перестройкой,
Настал суровый хозрасчёт,
Пришлось платить.
                Но вышла книга:
Три гурии, прищурив бровь,
Глядят с обложки лунолико
«Надежда, Вера и Любовь»(8).
В стихах, скрипучих, точно койка,
Чередовалось всё подряд:
Набойка, койка, перестройка,
Арбат, набат и бюрократ,
Кираса, масса, теплотрасса,
Хайям, Хафиз и долгострой,
А также то, с какого класса
Влюблён лирический герой…
Ущербный голосом и слухом,
Гордон предстал во всей красе,
И вскорости Исаев(9)с Друхом(10)
Нам на газетной полосе
Всё объяснили в строчках по́ сто:
Что автор тонок и раним,
Что он не графоман, а просто
Сам хочет выглядеть таким,
Что он талантливей де-юре
Всех тут и всех за рубежом,
Что он, мятежный, ищет бури,
Пусть даже малым тиражом.
«Тропы к поэзии высокой
Не скроет под собой лопух,
А также лебеда с осокой», –
Заверил наc маэстро Друх.
Исаев был ещё серьёзней:
«Читая, помните, что он
Творил в плену цепей и козней
Доперестроечных времён!»
 

                IV.

Давайте ж верить рецензентам,
Давайте, как зовёт печать,
Отправимся аплодисментом
Гордона нашего встречать!
Давайте воздадим Гордону
За светский лоск, за хитрый ум,
За хватку, близкую к бетону,
За бесконечный гам и шум,
Им учиняемый в природе,
За то, что вхож в любую дверь!

Гордон, на днях сказали, вроде,
Взялся́ за музыку теперь...
_________________________________________________
Душанбе, 1987.


Сноски и комментарии:

1. Роман  Я.Гордона «Благородная Бухара»  был опубликован  в конце 50-х гг. в журнале «Литературный Сталинабад»;
2. Чапан – таджикский национальный халат; в 50-е гг. воспринимался как символ пережитков феодализма;
3. Кифара – род небольшой арфы в древней Греции;
4. «Трансвааль в огне» – пьеса, написанная  Я.Гордоном в начале 60-х гг.
5. Диссертация  Я.Гордона была посвящена переводам  Г.Гейне в России;
6. Перечисляются крупнейшие издательства Таджикистана, публиковавшие научные статьи и монографии Я.Гордона;
7. Как рассказывал сам Я.Гордон, он добился публикации  в Токио т.н. пробного тиража своей работы «Гейне в России»;
8. Сборник стихов Я.Гордона назывался «Вера, Надежда, Любовь»;
9. Г.Г.Исаев, зав. кафедрой литературы ТГУ, опубликовал рецензию на стихи Я.Гордона в газете «Коммунист Таджикистана»;
10. А.Друх, зам. редактора газеты «Вечерний Душанбе», опубликовал хвалебную рецензию на стихи Я.Гордона.
_____________________________________________