Клуб

     В Затоне был большой клуб с кинозалом на 300 мест и сценой, спортзалом где по выходным проходили скачки (танцы), малые залы для кружковой работы и куча  комнат поменьше самого разного назначения: от кабинета директора – до закутка уборщицы. Перед клубом был сквер с огромной клумбой по обеим сторонам которой установлены бюсты К.Маркса и Ф.Энгельса лицом  к выходу из кинозала; их пытливые взоры как бы спрашивали каждого выходящего аборигена: «а поумнел ли ты, товарищ?!»
Каждое утро, как обычно слегка опаздывая, я обреченно волок свой портфель в школу мимо этих брадатых мужей стараясь не смотреть в их сторону и чуя затылком  их строгие взгляды.
   В клубе работали несколько человек, среди которых был дядя Миша, служивший сторожем, дворником, истопником (пока в клуб не провели «парное» отопление)и блюстителем порядка на добровольной основе. Был он «культяпый», а именно правая рука у него не работала и всегда была поджата на манер модницы демонстрирующей дамскую сумочку, кроме этого при ходьбе он подволакивал правую ногу сильно прихрамывая. Ходил дядя Миша неизменно в стеганой лагерной фуфайке и зимой и летом; говорили, что он сидел и в лагере получил увечье. Говорили также, что он инвалид с рождения - не знаю, врать не буду. Все это не мешало ему быть всегда жизнерадостным и, широкая улыбка до ушей  никогда не сходила с его круглого лица. Была у дяди Миши одна особенность: когда он хромал в магазин повесив на правую руку знаменитую черную сумку из дерматина (а такие были тогда в каждом доме), то не следовало встречаться с ним глазами. Если ты не успевал отвести взгляд, то дядя Миша останавливал тебя радостным приветствием, как будто встретил своего лучшего друга, с которым давно не виделся и еще шире расплывался в лучезарной улыбке ( не важно, что, быть может, ты его видел впервые ). Расспросив тебя про жизнь и про здоровье, он с печальной улыбкой рассказывал что у него  болеют дети, что жена послала за молоком для них , а денег не хватает – копеек пятнадцать- двадцать и не мог бы ты его выручить до получки. Настреляв таким образом на пару другую кружку пива, дядя Миша торжественно пропивал  их у пивного ларька, а затем ставил в сумку трехлитровую банку, купленного уже на свои кровные, того же пива и не спеша ковылял в направлении своего дома, где, как известно, жил бобылем.
   Несмотря на свою инвалидность, убогим дядя Миша не был. С местной шпаной он ладил, частенько стрелял у них «детишкам на молочишко», но никогда не заискивал перед ними. Я лично был свидетелем того, как он без раздумий, с опасной улыбкой палача на лице, ввинтился в драку в клубе, положил несколько парней своим железным кулаком левой руки и погасил конфликт. Затем, взяв зачинщика за локтевой сустав двумя пальцами так, что тот выл и приплясывал  и, с гнуснейшей улыбочкой (видимо изображая саму любезность) проводил его из клуба, по пути дружески рассказывая  тому, как некрасиво безобразничать там, где люди отдыхают. Драка конечно же продолжилась на улице перед глубокомысленными ликами классиков марксизма, но это уже дяди Миши совершенно не касалось.   
  Другой достопримечательностью затонского клуба была «Галю-молодая»  –  бесплатное приложение к кинобудке. Кинобудка находилась под крышей клуба и вела туда железная лестница с торца здания. На самом верху  была заветная дверь, которая вела в сказочный и таинственный мир, куда все мы мечтали заглянуть хоть одним глазком. Там стояли большие блестящие аппараты, какие-то приборы со стрелками и мерцающими изумрудными лампочками, пахло нагретым машинным маслом, шуршала пленка, стрекотал механический кузнечик. Увы, доступ в этот мир имел только очень узкий круг избранных лиц, в который поначалу входила и Галю – молодая. Киномеханики иногда сменялись по разным причинам, и каждому последующему она доставалась как вымпел или переходящий приз. Среди «сапожников» были и русские и татары, и даже один трофейный немец, а Галю-молодая с честью исполняла свой интернациональный долг.  К сожалению этот приз имел один существенный недостаток а именно: красота и молодость, которые у нее несомненно были, со временем, иногда уходят, что и случилось с нею. Когда очередной новый киномеханик перестал пускать ее в сказку, она каждый вечер в любую погоду сидела на лестнице или пряталась от шпаны  в кустах  акации неотрывно глядя на заветную дверь. Подручные киномеханика пинками сгоняли ее с лестницы, местные отморозки насиловали ее в кустах, муж (оказывается,  у нее был муж) обильно украшал ее синяками, подросли детишки («оторви  да брось»), которые тоже не особенно церемонились с мамашей – ничего не помогало. Не знаю, чем закончилась эта история; в конце концов клуб сгорел в начале лихих девяностых -  осталась только кирпичная арка сцены да головешки.