Рита

Рита сидела на диване. Диван был мягкий, тряпичный. Прошлой весной диван знал много счастья. Как и у любого счастья, у этого тоже была мелодия. В нем было чириканье птичек, струя свежего воздуха с открытого окна, ощущение интимного единения..
Рита подумала, что надо покурить, но ей было лень идти до полки с сигаретами.
-Пидарасы.
Эти пидарасы прокатились вниз, спрыгнув с платья по голым ногам и сквозь сжатые пальцы ног, уткнувшись в палас.
Потом вернулись обратно, цепляясь за волосы, не желая покидать землю обетованную и по-младенчески ноюще шепча: "Те-е-е-етя..."
-Блять сука пидарасы!
Рита встала с дивана. На секунду ей захотелось упасть на него вниз головой на спертую подушку, шепча мольбоносно: "Милый боже, помоги, же рабе своей божей..."
-Блять урою же тварей сук йобнутых позорных тварей блять! - взвизгнула Рита.
-Шобы я блять еще раз... - Рита энергично собирала пыль босыми пятками с паласа, - шобы я блять еще раз. - Ее волосы красивой струей разметались по стройным плечам.
Какие-то странные субъекты в зеленых костюмах, достаточно самодостаточные и принадлежащие к высшей сфере бытия, чтобы не смущаться понапрасну, прислушивались к Ритиной речи, покуривая самокрутку и не улыбаясь.
Рита вспомнила, что уже две недели она не молилась.
Какая-то черная мутотень вгрызлась в душу Риты отменным рывком, разлетая куски лоскутов в шмакадявки, покушаясь на светло-розовый лак на пальцах ног и сюсюкая финтифлюшку.
-Боо... - начала было Рита, но "же" застыло в ее груди, и, покачавшись туда-сюда и равнодушно посмотрев на этот мир, ушло обратно.
Вторая мутотень, более тяжелая, рядом с которой первая была просто смазливой дебютанткой, размашистой лапой наступила, инкрустируя светло-розовый лак на пальцах ног и вакуумно молча. Черные суки бытия зловещей ордой прошастали по девстенным равнинам, громыхая копьями, и выпали на третьем круге своего потряхивания щитами.
-Выебу тварей, - мрачно произнесла Рита.
Рита уткнулась головой в подушку. Геометрические фигуры ее души ходуном ходили внутри ее души, пытаясь облюбовать уже пахнущую пылью наволочку, цепляясь отдельными линиями за светло-коричневый цвет и, казалось, если бы они сейчас прорвались наружу и выплеснули в реальность реальность ее вселенской скорби, то все встало бы на свои места, мир благодарно ответил БЫ на ее одинокое горе и восстановил бы справедливость.
-Блять выебу тварей! - Рита вернулась на палас, указуя пальцем на никуда не девшихся субъектов в зеленых костюмах. - Блять выебу тварей!
Неужели, неужели, подумала Рита. Неужели все это неправда. Отец Гавриил, мама, тетя Зина, куда все это подевалось, за какую часть души ее могло бы все это зацепиться и удержаться, ибо упало уже, разбилось на осколки, кололо ее голые ноги, но боли она уже почти не чувствовала.
Напрягая остатки интеллекта Рита поворошила свой мозг. Сколько стоит спокойствие?, подумала она. Забвение. Небытие. Вселенское равнодушие. Безымоциональное созерцание жестокой эволюции мироздания, где такие святые девочки как она падают вниз под колесницы оголтело несущихся вперед мутантов и тонут либо в своих собственных слезах, либо в своей собственной крови. Безучастие к своей собственной слабости, к своей собственной неполноценности и порочности. Где этот чудесный мир, где нету ни стыда, ни совести, ничего, абсолютно ничего, что могло бы нарушить ее покой. В какую хромосому ей зашили этот ген, какие книги воспитали в ней это качество, которое раздваивало ее надвое при мысли о том, что она сможет оттолкнуть от себя близких ей людей, чтобы выжить, растрескивало ее личность пополам при мысли, что она превратится в зверя, чтобы наслаждаться жизнью.
Но должен же где-то быть ответ, подумала Рита. Должен же где-то быть ответ. Она открыла шкаф с лакированными дверцами, в которых отражался ее темный силуэт, в связи с чем надо было еще отвлекаться на свое же собственное отражение, которое, почему-то, отражалось, как-то, и что-то надо было подумать по этому поводу, но это было тогда, когда все было по-другому, взглянула на произведения Чехова и Платонова, терзаясь мыслью, что сейчас это не более чем книги, а когда-то это было нечто гораздо большее, и ведь даже она играла на скрипке, но сейчас это было бы лишь просто звучание в воздухе, колебания, волн, в перепонку, и опять эта пыль, везде, пыль, пыль, пыль, пыль, пыль, которую надо было вытереть голубой тряпкой, которая, наверно, тоже грязная.
Грязная, подумала Рита. И никто в меня не верит. Никто.
О, как же ты ничтожен, человек, подумала Рита. Как же ты ничтожен.
Затем судорожным движением глотнула пронесшееся в воздухе счастье, по-голодному рыча и ликуя.