Я тот же самый, тот же самый

                Я тот же самый, тот же самый,
                всегда коленопреклонен;
                я служка Твой, монах упрямый
                до истечения времен.
                Я голос в келье (был бы резче
                не заглушаемый стеной),
                а Ты на все земные вещи
                находишь медленной волной.

                И нет иного. Из песка
                со дна морей возникнут страны,
                молчанье выйдет из тумана -
                молчанье ангельского стана,
                молчанье каждого смычка, -
                но льнут все вещи непрестанно
                к Тому, о Ком молчим пока.

                О Господи, реши задачу:
                Ты все объял, я весь продрог,
                но может быть совсем иначе? -
                Я - целый свет, когда я плачу,
                а Ты, внимая, одинок?

                Есть у меня на свете друг?
                Быть может, он твердит иное?

                На свете буря? - Надо мною! -
                Мои леса шумят вокруг!

                Быть может, песня есть другая
                и только ей Ты внемлешь днесь,
                мой голос робкий забывая?
                О Господи, я весь, я здесь!

                Я вопрошаю виновато
                о том, _что_ значит мой удел.
                Я после каждого заката -
                изранен и осиротел.
                Я ночью гол и пуст, как паперть;
                до самой утренней зари
                я изгнан всеми, в вещи заперт,
                как в страшные монастыри.
                Тогда я страстно призываю
                Тебя, сосед любой беды,
                Тебя, тоска моя без края, -
                о Господи, возьми бразды!
                О Господи, Ты шлешь во гневе
                ночами к нам не сон, а стон -
                дитяти, старцу, бледной деве -
                и каждый как приговорен:
                раздастся гулкий бой часов,
                со всех сторон обступят вещи,
                пространство, сузясь, стиснет клещи,
                и жизнь, как руки, затрепещет
                и в лес помчит, как свора псов.
                Минувшее уйдет вперед,
                а в будущее лягут трупы;
                тяжелым стуком у ворот -
                как будто смерть сама грядет -
                в Тебя колотят, словно в ступу
                (проспал петух, уснул восход)...
                О Господи, вся ночь - как дом:
                повсюду лестницы, ступени,
                на переходах стынут тени,
                и не уйти, и ждешь в смятенье,
                когда забрезжит за окном.

                И такова _любая_ ночь,
                и так идут они, точь-в-точь,
                проснувшиеся, как слепые, -
                повсюду лестницы крутые, -
                во тьму вступая.
                Молитвы в них живут глухие -
                и боль тупая.
                Но скорбный путь сквозь ночь лишь только
                начат.
                Ты должен слышать плач - они ведь плачут.
                Ищу Тебя затем, что каждый миг
                они проходят мимо. Вижу их.
                Кого ж искать иначе? Кто велик?
                Кто ночь своею теменью затмит?
                Единственный, кто без лампады бдит,
                не ощущая страха. Он темней,
                глубокий, чем я мог бы объяснить.
                Деревьями растет Он меж камней
                и, может быть,
                Он - аромат, струящийся ко мне
                из-под земли.