Наручная связная!

Назад!
Наручная связная!
В платье от Dolce@Gabbana!
Куда ты опять улетаешь?
Картинно в стиле Кар-Вая?
   

И холодно и горячо одновременно,
Днем осень золотая струйно в вену,
Нагнувшись в тишину за поворотом,
Печаль вдыхает,
Красным носом, 
Спирт!
Пора кричать, что жестко не стоит,
Кривая тень родного бутерброда,
В штанах твоих,
Лишь сон коловорота,
О прошлых днях,
Слюна его простит
Сестренок, что все делят на двоих,
Не зря же есть на свете полиглотки,
Не зря же есть на свете ящик водки,
Тогда не парься,
Выпей жизнь до них:
До пузыря морского,
До морщин моллюска,
Пришла пора отчаянно и грустно,
Забыть былое, кончить у окна,
В больное нёбо безнадежно хрустнуть,
Бокал янтарного, французского вина,
Разбавленного намертво и вкусно,
Французским поцелуем в ночь блина!
С небес стекает манка да смола,
И в блинной не сыскать ей адской ровни,
-Как поживаешь хрюшка?
-Родила!
Яйцо скатилось  в гнойные  исподни,
Ведь Бог людей не месит равнодушно,
Кружавчики на ангельских крылах,
Пора выскабливать кюреткою послушной,
Но, кто там разберется, что впотьмах?
И мысли рассекли эфир на крошку,
И вылупилась детка без изъяна,
Похож на Бога только тверже
Проще!
Вверху смеялся месяц под сметаной,
Прикинувшись пасхальною лепешкой,
На лоб ребенка капала война,
Свинцом, расплавленным из недр
Белой шлюхи,
Ведь люди говорили:
Ночь нежна,
Богата брызгами,
Умна и холодна,
Фонарной рябью отдохнет она,
На пористом крыле навозной мухи,
И, что теперь,
Размешиваешь Zucker?
Едва ли запихнешь его в обрез,
Татуировкой сытая на брюхе,
Едва ли ты посмеешь с голодухи,
Из туфельки свой выкидыш поесть,
На черном берегу канавы сточной,
Крысиными соплями наблюешь,
На пожелания тебе спокойной дрочки,
Ну, ничего на вахте поклюешь,
Два шницеля, зефир, стихи и точки,
Священной книги,
Про любовь и дождь,
И ты опять в кино свое идешь,
Где воздуха хватает лишь на друга,
Но друг испортит воздух все равно,
Крутым прыжком в табачное окно,
Пытаясь вырваться из замкнутого круга,
Не обвиняй!
У каждого свой Бог,
Попавший в плен, как яблоко в пирог,
Молился я Ему на дне колодца,
Из глаз моих сочились медь и стронций,
А дальше путь наверх, где позже - море
Солнце!
Плюет харчою желтой в подоконник,
Где золотой картофель между ног,
Глазком, задев бумажный хохолок,
Вошел в твой ледяной спермоприемник,
И в детской провалился рукомойник,
В горячий рот холодного подвала,
Да мир жесток!
Ты этого не знала?
Разлей мочу по нервам для начала
Для всех равносторонних рукавов,
И расскажи, как много лишних слов,
Ты посвятила девственности сала,
И докажи, как было западло,
Раздеть меня до вен, шарниров, балок,
Поднять меня с колен, карнизов, палок.
Когда я сочинял иной фольклор,
Для мулине в фашистских покрывалах,
Где брила ты рубанком свой лобок,
Чтоб ночью в глубине моих порток,
Найти приют пурпурного вокзала,
Где медленно текло по рельсам жало,
Которое несло тебя в пустыню,
Где рваный дух казнил свою гордыню,
Где сорок дней в сознание проникало,
Святое термоядерное семя,
Лишь стон воды остался спать под коленвалом,
В ночной постели сонного канала,
В промежности ядра смеялось время,
Над суетою ангельского братства,
Над тем, кто ничего уже не ждет,
Оно пренебрегает Божьей властью,
Ведь если надо и Его пережует,
Потоки денег плавают вперед,
И возвращаются забрать из дома сласти,
Чтоб, в адском круге вечно продолжались,
Резина, травы, пепел, сидр, лед!
Ведь путь лежит в марихуанный сплин,
В объятиях мандаринового дыма
Где взгляды все сливаются в один,
На дно тюрьмы,
Двенадцати - оконного режима
Под тяжестью прогнившего кувшина,
Печет нирвану строгий господин,
Но, мир остался прям и нерушим,
Внутри варилась бездна децибел,
И ничего поделать не сумел,
Последний желторотый пассажир
Лишь потревожив раненую плоскость,
Его душа нашла кривой предел,
На грязном, деревянном перекрестке,
А после пахло жареною рыбой,
И в рот тебе халвы я опрокинул,
И слезли: смерть, война, тоска, коросты,
И смеха развязались узелки,
Ты знаешь,
Отдавать не просто
Кармические старые долги,
И раздавались странные звонки,
В свиных отелях устричных высоток,
Где первая любовь проникла в гланды,
И вышла через ганглии парадной,
Разбрасывая красные плевки
Вдыхая черномазые глотки,
Во мгле обрубка очереди ватной,
В начале мира так сложились карты,
В распертые от нежности пески,

Случилось это в сердце декабря,
Где жидкий йогурт в небе с отрубями,
Где кашкой положили жизнь ферзя,
Тогда я понял кожей, что не зря,
Трещало Его мясо под гвоздями,

И страсть горит во мраке между нами,
Ведь осень золотая на ладонях
Не удержала рвотное цунами,
На старой, виноградной колокольне,
И снег прельстился теплыми ветвями,
Ведь ты, как жизнь,
Пришедшая на полдник!