Убить дракона!

Когда обескураженный дракон
начнёт в тебе беспомощно метаться,
твои часы упрутся в рубикон
магического времени двенадцать.
Твоим мечтам представятся миры,
в которых нет ни страха ни позора,
тогда, для провидения игры,
наступит миг, насытишься которым.

Когда ручьи обрящут тот туман,
что им позволит течь в другие реки,
рассвет тобой окажется не зван,
не красен, и не нужен человекам.
Твоя душа, обуглившись, начнёт
трещать по тонким абрисам скрижалей,
и каждый приземлившийся поймёт,
что в этот мир его, увы, не звали.
Тогда, у основания причин
внезапно обвалившегося смысла,
ум обнаружит отблески свечи
над бесконечностью конечных чисел.

Когда прозрачный мартовский покров
вдруг станет для реки её приданным,
а сонмища сбывающихся снов
зашевелятся словно тараканы,
придавленные плинтусом тоски
по стыкам отрешений иноверца.
(Так накрывают теплотой руки
неверующее больное сердце).
Тогда трава, поддерживая высь
вдоль горизонта, выгнется дугою,
и ты, в который раз, не кинешь жизнь,
а жизнь, в ответ, землёю не прикроет!
Пространства наберутся пустотой,
перехлестнувши грани измерений,
и непременно выберут не то
из всех своих привычных направлений.
И будет бог-крупье передвигать
твои желанья с чёрного на красный,
а ты опять отважишься сыграть
на клей, которым склеивают ласты!

Когда дракон устанет и уснёт,
свернувшись наигравшимся котёнком,
в душе, осуществившей переход
своей печали вброд, мурлыча звонко.
И стрелки непременно задрожат,
и клацнут перекошенным затвором,
наступит посветлевший циферблат
отстроченным на сутки приговором.
Предстанут пред рассветом три окна,
в которых он тебя не обнаружит,
и на хрен будет жизнь тебе нужна,
и ты той жизни на хрен будешь нужен.

Уйдя на хутор бабочек ловить
сачком из прохудившейся морали,
дракон опять начнёт безбожно пить,
поняв, что в этот мир его не звали...