Кузнец

Только осень ударила молотом
В жар гудящих берез и осин,
И осыпалось ветхое золото
В  искрах алых, каленых рябин.

Вижу звездные столпотворения.
В новой утрени – ладана сны.
Это звезд оборвались звенья,
Цепь кадила участной луны.

Хворь поела тягучую розовость…
На заливе рассвета свой вкус.
И на лунную бросила голость
Своих зубьев  глубокий укус.

То не листья – вороньи перья,
Дворник- ветер поднял на метлу.
Не войти мне в лесные двери,
Не зазвать к полевому  столу.

Не креститься мне вдоль поминален,
И не пить с хлебной плотью зарю.
Даже батюшка тополь печален,
Поклонившись небес  алтарю.

Говорю этой тишью пламенной.
Давно сжаты Аз, Буки и рожь.
Обнесла, как стеной белокаменной
Рощ березовых голая дрожь.

Дрожь становится невыносимой:
В глазах луж побежали круги.
Рожью чистой, слезливой, озимой
Дождь стучит по ночной «Ни зги»!

Дуй мехами рябиновый ветер.
Подними алый колоб в клещах.
Обстучи молотком на рассвете
Всю прекрасность в закрытых очах.

Перегни, завяжи в тугой узел
Каждый луч, будто колос в снопы.
Я и сам бы не хуже мутузил
Молоточком, в подковы листвы.

Стал бы даже сильней от работы.
Жег бы свой зарассветный очаг.
Алый колоб поднял в два счета
На своих ветлоруких плечах.


Я бы стал словно  ласточка вещим,
Пред  дождем, брюхом тронув земли.
Алый сгусток, зубастые клещи,
Повинуясь, в свой прикус  свели.

Прошипел бы он в бочке болота
Раскаленным клеймистым шаром.
Осень тоже – простая работа.
Как пером – с красных строк…  Топором!
 
Нам не всем быть в миру мудрецами.
Мы не дарим жизнь – лишь пополам.
Как когда  то -  мамаши с отцами
Свою молодость кинули нам.

Я и ты – часть сметенного в вечность.
Пусть сердец отстучат молотки.
В нас такая же хлещет кузнечность,
Раздувая мехами виски.

Отстучал свою раннюю зорьку
Зрелый полдень железных потерь.
От того мне и больно, и горько…
Там закат загорелся теперь.

Осень щиплет и липу, и сливу,
Обдирая всю зелень с живой.
Может быть несказанно тоскливо
Под ударом воды ножевой.

Это струи плеснявого   неба…
Тучи, словно фрегаты врага.
Хмель закатный, но с привкусом хлеба.
И одна затуманная  зга!