Проклятое детство

После часа мытья, с отвращеньем
Глядя на ванну, зеркало, кран и мыло,
Раздражённый паром вывалился, задыхаясь
От осознания, что люди называющиеся друзьями –
Те, кто в грудь били себя, дорожа моим вниманием,
Кинули высокого поэта, но человека бездарного!
Не смог найти места в квартире, где хотя бы мог
Чувствовать себя растением, и вышел на балкон,
Где покоилась душа позднего вечера...
Склонив голову у москитной сетки,
Изголодавшийся, сухой, нервный,
Жаждущий выпить горсть
Сонных таблеток...
Но вид двора
Не отпускал,
По-новому
Открывшись:
Рельефная серость,
Кусок черноты, круглое углубление – это колодец,
Бетонное сидение, голубоватый песок, куча шевелящихся
Над лавочкой недоносков, грубые фразы, матом сверлящим
Уши мои наполняют!
И голоса знакомые: клещи узаконенные...
Фары проехавшей развалюхи осветили их наглые рожи и нескольких людей,
Ранее представлявшимися на фоне асфальта белыми точками.
Звёзды заморгали синхронно со включающимся светом в окнах...
Да, из трубы завода дым нимбом выходит – так вот они отходы!
Закрывают останки тёмно-голубого света, застилаясь нефтяным туманом
На исчезающем небосводе!
Гагарин улыбается с плаката,
Кузнечик запищал в шумке травы.
Что-то не так: голова и тело само в себя втягивается...
Жёлтые, оранжево-белые, бледно-синие, зелёные – все цвета,
Что я использовал в своём бедном стихе – смешались,
Растворяя темноту под вопли малолетние, лай,
Сменяющийся тишиной неуловимой, криками,
Бьющихся об стекло – сквозь него
Я ещё вижу шатающуюся,
У подъезда девушку,
Гудки и экран
Облёванный
В её руках
Телефона.
На секунду молния
Осветила всё это убожество,
В ямах, мусоре, смехе и пиве...
Дождь запел в неопределённом ритме,
Заглушив их всех, гоня в квартиры хранения.
И захотелось выпрыгнуть с криком
Сожаления о незавершённых делах, упасть с хрустом,
Не разбившись ещё больше закричать, чтобы меня добили!
Или прожить до 30-ти и проспать полвека,
Чтобы на минуту встать, улыбнуться смерти,
И не вспоминать проклятого детства…