Рассказ о том, как я ездила в колхоз

Это - уже история.
Это было написано мной тогда, когда были стройотряды, поездки на картошку, когда... ну как объяснить, как давно это было? - когда не было интернета – вот!
Он так и просуществовал бы в рукописи, этот рассказ, но настойчивые просьбы одной из моих сотрудниц: «Ну дай почитать ещё что-нибудь, дай!»  всё-таки возымели действие...



                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.   НАЗНАЧЕНИЕ РЕЗИДЕНТА.

          Неисповедимы пути господни.  Ещё неделю назад я, безмятежно возвратившись из отпуска, стала приспосабливаться к рабочей колее, а вот сегодня, как громом, всех поразила весть: кто-то завтра должен ехать на картошку. Депеша, присланная райкомом, категорически предписывала нашему отделу архитектуры выслать своего представителя на 20 дней в Моршанский район. Одного человека. Кто поедет?
          И вот я у начальника. Да, я чувствовала, что от этого мне не уйти, поэтому вызов меня не удивил. Да, так и есть. Да, у той ребёнок, у этой хондроз шейного позвонка, того нет на месте; поэтому завтра поедет не он, а я.  Через неделю будет смена, после меня поедет следующий. Конечно, неделю работать легче, чем все 20 дней. Но холод! Но слякоть! Да что тут говорить, Тамбов  - это не Волгоград.
          Нет, положительно, мне мой начальник нравится. Ведь это надо такое сказать: «Рита, Вы будете первопроходцем. За Вами пойдёт Леонов». Я рассмеялась прямо у него в кабинете. Леонов у нас мужчина здоровенный, толстенный ...  Так вот, я первопроходец. Ну, что ж.
          Что ж! Пытаюсь настроить себя на бодрый лад, но получается плохо. Тут всё одно к одному: и внезапное похолодание, и отсутствие тёплых вещей (рабочих вещей!) К тому же масса планов,  летящих  в тартарары, к тому же, как назло, вся моя одежда преспокойно висит в комнате на верёвке в самом наимокрейшем виде -  я вчера всё постирала. А завтра мне ехать!
          Напутствия сотрудников, слёзные прощания, оформление командировки – это сегодня. А что мне предстоит завтра? Как мне найти этот совхоз; где я буду жить; с кем работать -  все эти вопросы – мои вопросы. Никого это здесь не волнует. И внезапно на меня нисходит такое успокоение, такая расслабленность. Будь, что будет. Пусть сами выкручиваются, раз выписали меня на работу. Я еду. А там – как хотите.
          И назавтра я встаю не чуть свет. Я встаю, прекрасно выспавшись (лень – начало всех начал). Но дорога дальняя, и надо собираться. Брюки полусырые, свитер – на три четверти. Срочно – утюг, глажу до лёгкой влажности, одеваюсь;  в сумку – рабочее полупальто, сапоги, мыло, книгу «Золотой телёнок» - и я готова.
Мне в Моршанск, к районному архитектору. Как дальше, он подскажет. Вот и посмотрю я наконец, что это за город Моршанск, где долго жила и училась некая О., подруга моей подруги, неугомонная блондинка миловидной наружности, болтунья и спорщица. Надо будет, кстати, спросить у неё, как её занесло в этот Моршанск.

          ... Город встретил меня расхлябанной автостанцией, серым пасмурным небом и запахом махорки. Какая-то бабуся показала мне дорогу к исполкому и долго шла сзади, хлюпая ботами по грязи. Я шла и читала названия улиц. Как странно, но они повторяли тамбовские. Те же Интернациональная, Советская, Сакко и Ванцетти. Вот и исполком. Захожу. В комнате архитектора триумвират не в меру накрашенных бабёнок обсуждает продуктовый вопрос. Здесь же, возвышаясь над пишущей машинкой, сидит существо мужского пола в толстенных очках, за которыми не видно глаз. Существо это и есть районный архитектор. Мой приезд неожидан;  мало того, все безмерно удивлены тем, что я одна.
- У вас мужчин, что ли, нет?
Я молчу, мне стыдно за свой отдел, у нас и правда нет мужчин, которые не прячутся за женские спины ...
- Так как мне попасть в колхоз «50 лет Октября»? – обрываю я их праздное любопытство.
Архитектор звонит председателю колхоза – того нет на месте. Надо ждать шести часов вечера. Подожду. Погуляю. Вот только как с гостиницей, если вдруг придётся заночевать? Мой архитектор наконец-то снимает очки, и я вижу его маленькие добрые глазки.  Он берёт у меня сумку и несёт её, пока мы обходим одну, вторую гостиницу, находим место, … тут мне становится неудобно, я пытаюсь взять сумку, говорю: «Погуляю пока».
- Нет, зачем, вы же всё равно подойдёте в исполком, я отнесу! – говорит он и уходит. Как здорово.
          А в шесть часов мы наконец-то дозваниваемся. Ехать мне надо до станции «Ягодное», а со станции меня встретят на машине – до колхоза ещё 14 километров. Архитектор провожает меня до железнодорожного вокзала. Подробно объясняет, на какой остановке выйти (поезд без проводника), и я откладываю у себя в памяти: «Ягодное» - пятая. Ещё несколько напутствий, и вот – поезд «Моршанск – Ряжск». Думала ли я когда, что мне доведётся проехаться в этом практически нереальном поезде? А вот, однако же, еду.
          Считаю остановки. Пятая. Я к двери. Что такое?! Опущена площадка, заслоняющая ступени. С обеих сторон опущено? Пытаюсь поднять, но где там! Людей никого нет. Смотрю вниз – вагон, ко всему прочему, не доехал до платформы. Я совершаю непонятный мне самой пируэт, в ходе которого я, не задев заслонку, повиснув на руках на поручнях, с толстой сумкой на ремне и пакетом, не знаю уж, где, спускаюсь на землю. Уфф! Бреду к зданию станции. Что-то не видно встречающих. Смеркается, но взгляд мой останавливается на вывеске станции.  «Хлудово»!  Секунда на размышления, и я опрометью бросаюсь к поезду. По счастью, он ещё стоит,  а я попадаю в другой вагон, где со ступеньками всё в порядке. Спрашиваю у кого-то. «Ягодное» - следующая.
          Выхожу на следующей, всё правильно, «Ягодное». Уже почти темно; последние прибывшие расходятся с перрона, а встречающих так и нет. Мои приметы были сообщены по телефону, так что узнать меня можно, но на перроне нет вообще никого!  Мысленно прикидываю, где я буду ночевать. На станции, где же ещё. Вот на этой, с облупленной дверью. Дверь открывается, выходит мужичок, похожий на Плюшкина. Только без платка на голове, в фуражке. «Куда это вы едете?» - спрашивает.  «Я уже приехала» - отвечаю. Ещё несколько вопросов-ответов,  … боже мой, он же меня встречает! Сажусь в кабину его грузовика. Темень непроглядная, дорога скользкая, куда я еду?
«Куда же ты едешь, дочка, картошку-то всю почти убрали ...» - Да-да, - отвечаю, - глупость какая-то. Едем, трясёмся дальше. Кажется, конца не будет, но вот подъезжаем к деревне.  К дому, в котором в единственном горит свет.
«Заходи, мне сказали сюда тебя привезти. Там ребята и девчата» - говорит он и, стуча в дверь, громко кричит: «Открывай! Я девчонку вам привёз!» Дверь распахивается. Я переступаю порог.

          Тёплая волна воздуха, шум, выкрики, грохот магнитофона, мерцающая лампочка. Дышать нечем. На полу, на матрацах, вповалку лежат парни и девчонки и режутся в карты. Клубы сигаретного дыма и матерщина поднимаются от них вверх. Мухи падают на пол и ползают, не в силах взлететь. На подоконнике, среди всего этого, сидит бородатый парень в очках, и аккомпанирует магнитофону на флейте ...
          «Час от часу не легче» - только и успеваю я подумать, внедряюсь в компанию на матрацах и обыгрываю всех в карты (ну да, несмотря на то, что играть я не умею и не отличаю масти друг от друга – мне подсказывают, и делают это добросовестно). Попутно знакомимся. Это ребята из Тамбова, с фотофабрики. Работают здесь уже неделю. Три девчонки, примерно моего возраста, двое парней, и ещё в комнате два местных шофёра, которым лет под сорок. Вся компания сыплет отборным матом, я такого ещё не слышала. Посреди комнаты топится русская печь  - вот отчего так тепло. Тут и там развешаны носки, стельки, перчатки, трусы – сохнут. В комнате ни стульев, ни кроватей; все спят, сидят и просто лежат на полу. Мне тоже отводится замусоленный матрасик. На шутливое замечание, что все спят парами, реагирую одобрительно.
          Через полчаса мы почти друзья. Я выслушиваю откровения Люды, девочки, всего месяц назад вышедшей замуж и теперь очень скучающей по дому и по мужу; она советует мне быть осторожнее с бригадиром, который ко всем пристаёт. У него дома беременная жена, жену он бьёт. «Вот так край» - думаю я, и тут в дом вламывается этот самый бригадир, пьяный в дупель. Я не остаюсь незамеченной. Наши парни поднимаются и выгоняют его за дверь.
          Ко мне подсаживается Игорь – бородатый парень. Разговариваем. За словом в карман не лезет, умён. Я с трудом сохраняю внешнюю непринуждённость, достойно и остроумно ответить ему непросто. Какой парень ... Мы беседуем на таких уровнях, на такие темы, что мне кажется бредом его присутствие здесь. Вот он поворачивается и отвечает на какую-то похабную реплику – и отвечает в том же духе, но так, что можно восхититься. Я и восхищаюсь. Обращается ко мне: «Извини.  Другое общество – другая шкура».  Говорим о коммуникабельности. Да, надо уметь. Иногда надо, чтобы тебя поняли, иногда приходится общаться с чуждыми тебе людьми, тогда нужна «шкура». Под этой шкурой – ты, каков ты есть. Но перестаёшь быть белой вороной, и, таким образом, ни враждебности окружающих, ни отчуждения. А с друзьями можно расслабиться. Я слушаю это, и думаю, что совсем не владею этим искусством.
          Говорим ещё о том, о сём, но завтра рано вставать на работу. Все постепенно укладываются спать.  Ложусь и я.  Первый день наконец-то кончился.  Всего день прошёл?  Как целая вечность ...

          А назавтра никакой работы у нас не получается. Мало того, не работает столовая, и нас целый день не кормят.  Ну что ж, можно набрать картошки с поля и пожарить. Я берусь её чистить, но закончить мне не удаётся: затевается склока, кому и в чём идти в магазин. Я бросаю картошку Людке, и мы с Надькой-облигацией (да-да!)  идём вместе. Жарить картошку поручается Мише – второму из парней. Он всё время молчит, иногда огрызается. Ну ладно, идём с Надькой. Она скачет впереди меня на своих тоненьких ножках и выдаёт одну за другой сплетни про своих подруг. Всё – на невообразимом жаргоне. Где непонятно, переспрашиваю. Про Люду: «Ты на неё не думай, она ещё как может в морду дать. Она уже была судима».  Всё – с детским восхищением. А вся компания, как выяснилось,  помешана на постерах зарубежных рок-звёзд. Они их самозабвенно друг у друга покупают.
          Возвращаемся из магазина с банкой солянки. Картошка уже готова, Миша – молодец. Правда, забыл положить лук. Но, хочу я сказать, такой вкусной картошки я больше не ела никогда – русская печь, это какое-то таинство.
          Вечером опять карты.  Но играть не тянет, завтра – сказал председатель – нас отпускают домой! Меня вместе с ребятами тоже. Повезло, - говорят, - тебе.  Да, конечно, и я очень этому рада. Слушаем музыку. У Игоря магнитофон не умолкает. Но что это? Он протягивает мне листок бумаги. Это стихи...  мне!
 
                Звёзды, словно стеклянные осы,
                Жалят сумрак ночной, зажигаясь.
                Сумрак рвётся.
                Взлетают вопросы.
                От меня до тебя,
                От тебя до меня,
                О меня и тебя разбиваясь.

          Разговариваем опять до двух ночи. Мне нравится этот парень. В нём есть то, что сейчас так редко встречается: способность принимать решения, готовность взять на себя трудности, твёрдая воля. Твёрдая рука, на которую наверняка можно опереться.  Он предлагает совершить экскурсию в круг своих знакомых. Есть очень интересные люди, - говорит. Соглашаюсь, - интересно чертовски.  Завтра четверг, назначаем встречу на пятницу. А завтра – работа на поле, потом надо как-то добираться до станции, потом до Моршанска поездом, и в Тамбов на автобусе. Ну что ж, пятница, так пятница. Расходимся по своим углам.  Все давно спят. 
Я ложусь и думаю: скорей бы отсюда уехать ...



                ЧАСТЬ ВТОРАЯ.   ВОЗВРАЩЕНИЕ РЕЗИДЕНТА.

          ... Утро. Ура, мы сегодня уезжаем!  Как, столовая опять закрыта?  Ну, как хочет. А мы работать не пойдём. Надо сдать все матрацы и постель завхозу – вот только как? Полкилометра по грязи? О!! Лошадь! Миша где-то разыскал лошадь с телегой и приехал на ней к нашему дому. Здравствуй, лошадь!  Пять минут – и готово: на телеге пирамида матрацев и подушек, а сверху, беспрестанно съезжая, мы все. Надька-облигация сидит на управлении и изводит лошадь своими понуканиями. Наша процессия, раскачиваясь во все стороны, движется по селу. Вот и завхоз. Ну, нет простыни. Ну, порвали. Окна занавешивали. И не надо так кричать.
 
          Обратная дорога - по росистой траве, мимо заброшенного сада, в котором ничего уже не растёт ...  Гляньте-ка, что это за дерево? Китайка. Вся сплошь в румяных яблочках. А вон ещё дерево! Где ж мы раньше-то были? С набитыми животами возвращаемся домой. Навстречу – бригадир.  Весь разукрашенный, в синяках, любо-дорого посмотреть. А вежливый какой стал! Предлагает нам в 16.00  машину до станции. Только за это надо поработать на его огороде, подёргать свеклу. Огородик не больше гектара. Не успев разуться и переодеться, отправляемся на бригадирский огород.  Все работаем. Миша (да что же с ним такое?) отделился, ушёл далеко вперёд, и ходит там, засунув руки в карманы. Что интересно, никто не удивляется этому. Только слышатся предложения оставить Мишу в колхозе, забыть посадить его в машину, когда поедем на станцию.
         
          С работой покончено, когда нет ещё и трёх часов (в четыре нам подадут машину). Заходим в дом, рассаживаемся на подоконниках, сумках и просто на корточках. Слушаем музыку. Девчата курят. Сонное-сонное настроение…  и вдруг оно прерывается приездом какой-то машины «Служба быта», - все безумно веселятся - это же их машина, с фотофабрики! Их директор приехал выписывать картошку на организацию. Вот он, входит с шофёром в наше логово. А мировой мужик!  Он достаёт три шоколадки, извиняясь, что их всего три, а не четыре  (он, глупый, просто не знал, что я окажусь вместе с его девочками). Шоколадки делятся по-братски, в результате я получаю чуть ли не большую часть, далее на сцене появляются бутылка спирта, колбаса, и очень скоро мы, наконец-то наевшись, покидаем этот дом.
Девчата просятся в машину до Тамбова. Машина – фургон;  да, конечно, часа три – и мы были бы в городе. Альтернатива бесчисленным пересадкам.
Но директор упёрся: нельзя. Фургон – железная коробка, без сидений, и ещё нагрузим картошки. Ну что, едем грузить, забравшись в эту самую коробку.
          Ох, и дорога же попалась! Мотает нас, как в бочке, за стенки уже и держаться перестали, вот и я, порвав о какой-то выступ плащ, сижу на полу, мотаюсь вправо-влево, остальные не многим лучше. Захочется ли так ехать дальше? В Моршанск хотя бы попасть, а там на рейсовый автобус – последний в 19.30.
          Но вот бурт картошки. Вперёд. А мешков тьма-тьмущая, а конца не видно, и время уже к шести. А руки! Руки мои под слоем чернозёма – как же я теперь – где мыть буду? Но некогда думать об этом. Работаем на повышенных скоростях. Смотрю, где Миша. Вот это да! Да больной он у них, что ли? Руки в карманах: «Не нужна мне эта картошка». Холодно, то и дело залезает в кабину и греется. Я не выдерживаю, спрашиваю у ребят, что с Мишей? «А, - говорит Игорь – у него болезнь такая, называется «озяблик», проявляется в том, что человек ни к чему не приспособлен».
          18.00. Грузим. Пошёл дождь, перестал, стало скользко и грязно ещё больше. Успеем ли на автобус? Похоже, придётся всё-таки ехать до Тамбова в этом фургоне.  Ещё чуть-чуть, ещё, вот последние мешки, всё наконец-то. Устали очень. На автобус опоздали безнадёжно, время – семь часов. Взвешиваемся, из последних сил кидаем на мешки охапки сена, заваливаемся сверху и едем.

          Холодина! Становится почти темно. А дорога по-прежнему вся в кочках. Кое-как устроившись в выемках между мешками, пытаюсь прилечь, но положение моё нестабильное, при подскакиваниях машины я подлетаю вверх – и плюхаюсь обратно, конечно же – силу тяжести никто не отменял. Другие сидят. Вот и Игорь говорит мне: «Ритка, не укладывайся спать. Скоро хорошая дорога начнётся». Магнитофон у него пока ещё работает, веселее ехать. Но всё холоднее и холоднее...
          Остановка. Переезд? Директор и шофёр куда-то пошли, приносят трёхлитровую банку молока. Эту банку в темноте уже почти и не видно, но какая тёплая! Пьём по очереди. Холодно, очень холодно. Игорь улёгся наконец и зовёт нас, предлагая себя вместо подушки. Ну, пусть хоть голова не мёрзнет – укладываюсь у Игоря на солнечном сплетении – и правда, теплее. Нос уже совсем холодный, руки засовываю в карманы. Бок, прижатый к картошке, тоже начинает согреваться. Вот только из двери сквозит – чувствую это даже через плащ и два свитера.  Девчата где-то рядом. Только бы дотерпеть до города.
          Остановка. Спустило колесо – прокол. Выходим из машины, темень, холод. Мужчины разводят костёр. Я замёрзла, у меня никаких сил нет помочь. Несколько картофелин из машины кладём в костёр. С колесом возится шофёр, его жалко, он даже не подходит к костру, вокруг которого мы стоим в кружок, а директор рассказывает нам, как однажды ночевал в тайге на снегу. Интересно, конечно. Но не хочется никаких ночёвок. Шофёр всё никак не может заменить колесо – слабый домкрат. Игорь рубит ветки. Миша стоит задницей к огню, и в этой полусогнутой позе постанывает, потом ойкает. – Что, Мишенька, обжёг попку? – это я у него спрашиваю. Мы ещё в состоянии шутить.
          Черным-черно вокруг, ни звука, ни души. Звёзды. От холода уже и язык плохо двигается, и светская беседа с директором, предлагающим мне перейти к ним ретушёром, застывает белым облачком в районе Альдебарана. Он, оказывается, близко знаком с моим начальством, и, если я надумаю...  Игорь то и дело уходит, рубит ветки, без него костёр давным-давно бы погас. Одиннадцатый час. «Попасть бы в общежитие до двенадцати, пока не закроют» - проскакивает у меня мысль. Но где мы сейчас находимся, не знаю. Долго ли ещё ехать, и поедем ли мы?

          Откуда взялись эти два мужика в ночи, никто не заметил. Но они появились, повозились у колеса, и через полчаса всё было готово. Так же неслышно они растворились в темноте.

          Поехали! Залезаем, ложимся, укрываемся сеном, шмотками, сумками. Девчата, неловко двинув сумку с магнитофоном, что-то там нарушают, и теперь включить его – пустой номер. Едем в тишине, но недолго, потому что они начинают петь частушки,  не важно, что без слуха и без голоса, но зато громко и с чувством.  «У меня в марте так орёт кошка, я её за это бью» - говорит  Игорь. Наиболее приличной из всех частушек была, пожалуй, эта:

                Меня милый не целует,
                Говорит: «Потом, потом»
                Я иду, а он на печке
                Тренируется с котом!

... минут через тридцать их пыл иссякает.

          Едем во всё более выстывающей машине. Вот уже и Люда с Надей приходят к нам с Игорем, устраиваются рядом со мной.
«Да, - говорит Игорь, - теперь я понимаю смысл выражения «трёхсобачья ночь». У северных народностей, когда в жестокий холод человек замерзает, он кладёт вокруг себя трёх собак – по бокам и в ногах». Да, вот так и лежим мы тесной кучкой, сжавшись в комочки. Это действительно трёхсобачья ночь.
(к слову сказать, это была одна из тех ночей, когда не в срок опустились заморозки; в одну из таких ночей наша секретарша Галя простудилась, лёжа дома в постели).

          Опять остановка. У шофёра отказало освещение. Зашевелился Миша – ему понадобилось выйти – он вышел и не закрыл дверь, и было это, как в холодильнике, когда открывается морозильное отделение...
          Никаких метафор не хватит, чтобы описать дальнейшую нашу езду, остановки, и медленное замерзание – вплоть до того момента, когда раздался чей-то вопль: «Вставайте, сволочи!!! Машины едут!» По дороге на Тамбов шли два такси, - и «сволочи», кое-как выйдя из окоченелого оцепенения, кинулись в них садиться.
          На часах было пять утра.
          Десять рублей нам на всех дал директор, и мы залезли в одно из такси впятером.  До Тамбова подать рукой – вот где мы в последний раз застряли. Как же тепло в такси!
Я сижу, и не могу согреться, меня трясёт. Игорь наклоняется ко мне, предлагает поехать к нему до утра, и я соглашаюсь, конечно. Мы развозим всех. Мы выходим у его дома.
Наконец-то тёплая вода, горячий чай...


          ... Раненько-раненько утром, в шесть утра, к одному из домов подъезжает такси, в него садятся парень с девушкой и ведут незамысловатую беседу.
          - Когда мы теперь встретимся?
          - Мы же договорились завтра, то есть сегодня, в 7 вечера.
          - Хорошо, давай у магазина «Природа»?
          - Давай. У меня в руке будет газета, чтобы ты меня узнал.
          - Мы друг друга узнаем.

... У общежития девушка выходит.  Парень едет обратно.  Приключение окончилось.